Наталья Никишина - Женское счастье (сборник)
— Витька, не смей, я тебя убью!
И в тот момент когда она втиснулась между дерущимися, Артуру засветили в глаз. Потом подошел вежливый местный милиционер, и драка прекратилась. Снова был предъявлен паспорт Артура, и на сей раз милиционер прочитал громко его имя и фамилию, место прописки и семейное положение… Динка не выдержала:
— Хватит, Попандопуло, дурью маяться! Ясно все. Мы пошли.
Попандопуло — что оказалось вовсе не кличкой, как сначала решил Артур, а родной фамилией милиционера — вернул документ и, козырнув, отпустил всех. Все это напоминало старую советскую кинокомедию.
— Дураки! — ругалась Динка. — Однокласснички мои — идиоты…
У Артура не было настроения смеяться, и не потому, что болело под глазом… Просто он услышал, как сказал Витек: «Путаной решила заделаться!» Динка промолчала… Дома обсуждали происшествие с несколько натужным весельем.
Ближе к вечеру они уплыли на нанятой шхуне вдоль побережья. Там, в бухтах, среди белых, ноздреватых, точно сыр, камней ловили смешных крабов и выпускали их, ели бутерброды и виноград, ныряли со скал, доставали рапанов и вновь бросали их на глубину… И дневное происшествие почти забылось. Солнце уже почти село, когда они отправились назад. Темнота опустилась сразу. Шхуна подошла к пристани. С этой стороны не было ларьков и торговых точек, просто обычная дорога, мощенная камнем, облепившие скалы заросли сладко пахнущих мелких белых цветов и созревшей уже ежевики…
В темноте ничего этого не было видно, лишь угадывались очертания берега… И вдруг, словно вырастая из самого шума моря, нежданно, но ожидаемо зазвучали струны гитары. Потом запела скрипка. Динка вздрогнула и засмеялась — тихо, взволнованно… И в ту же секунду все вспыхнуло огнями фейерверка, рассыпающего цветные звезды над морем и старой пристанью… И под звучавшую уже в полную силу музыку они вышли с причала и вокруг них затанцевала, закружилась толпа ярко и чудесно одетых людей… Тут были и цыганки в бусах и пестрых юбках, и индусы в тюрбанах, и король в мантии. И все они приветствовали их, смеялись и пели… Дико и прекрасно было это торжество под звездным небом, в отблесках огня и сполохах музыки, будто кадры старого Феллини, словно страница бедного Грина… И музыканты, и актеры забыли, что их всего лишь наняли для этой прекрасной шутки и от всей души играли и веселили себя и других. Впрочем, таково свойство всех артистов: забыть про оплату и подневольность и просто играть, как играют вода и огонь… И темное, теплое вино южной ночи наполнило всех до края, и восторг вылился улыбками детей, забывшихся на краю жизни… Белое Динкино платье светилось в ночи, и Артур видел, как она очарованно блуждает в толпе, заглядывая в лица и дотрагиваясь до одежд. Потом свет ее платья исчез и Артур бессознательно пошел на его поиски. Он отыскал ее во тьме парка, возле огромного дерева, отдающего дневное тепло запахом смолы. Из-за деревьев до них доносились музыка и смех, изредка ракеты озаряли цветными огнями все вокруг. Он увидел, что по ее щекам бегут слезы… Она подняла к нему смутно-светлое в темноте лицо и сказала:
— Поцелуй меня!
Наклонившись, он заметил, что от напряжения ее черные глаза чуть косят, а лицо стало таким близким, что ее дыхание щекотало его щеку. Ему стоило лишь протянуть ладони, и его пальцы зарылись бы в ее тяжелых кудрях, нашли бы на ощупь продолговатый затылок и притянули бы к губам ее бесконечно прекрасную милую голову, полную нежнейшего вздора и глубокомысленной ерунды… Но, глядя в это отрешенное и блаженное лицо, он с напряжением поднял руки и, взяв ее за сильные, нежные плечи, отодвинул от себя.
— Понимаешь, девочка, я ведь нищий…
Динка гневно встрепенулась.
— Ты что, думаешь, мне важно, есть у тебя деньги или нет?!
— Нет, правда, я и снаружи, и внутри нищий… Мне просто нечего дать тебе…
Она замолчала, а он, уже ненавидя себя, продолжал говорить что-то, объясняя и успокаивая.
Они пошли прочь от шумного карнавала. Там появились очарованные видением отдыхающие, чтобы разрушить тонкое очарование, превратить праздник в банальную гулянку. Впрочем, решил Артур, музыканты подзаработают еще. Они поднимались вверх, где было светлее. Летучие мыши, с писком планировали на белизну ее платья. Она молчала, только уже подойдя к дому, глухо спросила:
— Зачем, зачем ты все это сделал?
«Для тебя», — хотел сказать он, но не сказал…
Утром он уезжал. Бабушка посмотрела на Артура укоризненно, но неожиданно поцеловала его в голову, когда он склонился над ее рукой… Динка пошла проводить его к автостанции. Лил дождь, теплый и крупный. Горы спрятались за облаками, но море напоминало о себе свежим дыханием огромного существа… Во время расставания Динка молчала и, лишь когда он уже договорился с водителем, сказала задумчиво:
— Я обязательно пойму… Ты слышишь, я пойму.
Колеса поезда стучали и стучали. Артур напился в вагоне-ресторане, но все равно Динка стояла перед его глазами. И он понял, что обречен всегда в лучшие и худшие свои минуты видеть ее, в белом платье, с синевой за плечами… В эту ночь он впервые со времен совсем забытого детства плакал, молча и страшно кривясь в гримасе. Что-то стронулось в нем необратимо, и в его душу ворвалась жизнь, которая раздирала ее и мешала дышать.
Приехав домой, Артур вдруг решительно занялся делами. Шли они тяжело, но идея, которая их толкала, была для него столь важной, что он не замечал тяжести. Артур решил создать детский санаторий в Крыму. Денег требовалось столько, что и в былые времена благополучия их вряд ли хватило бы на это начинание. Но Артур знал совершенно твердо, что добьется своего. Он уже мысленно представлял здание, полное детских голосов, и парк, и скульптуру Бегущей по волнам в центре… Оставалось только сделать все это, но он был готов работать годы.
Поздней осенью, когда он сидел за компьютером, изредка прерываясь на то, чтобы покурить, и смотрел в черное окно на хлопья первого снега, раздался звонок в дверь. Он открыл. На пороге стояла Динка.
— Ты узнал меня? — спросила она, почти задыхаясь от невыносимого волнения.
Артур мог бы сказать ей, что только единственная в мире женщина могла прийти к нему в белом летнем платье под распахнутым легким пальтишком через осень и разлуку. Но он ничего не сказал, а только прижал ее к себе — крепко, чтобы никогда не отпускать.
Часть 2
Дела бессердечные
Источник неиссякаемый
Начинающая писательница Ангелина Невинная, блондинка с нежной кожей и столь же нежной душой, получила душевную травму. Травму нанес ей редактор местного издательства «Звук астрала» Василь Васильич.
Он протянул ей красивенькую папочку с рукописью давно лежащего в редакции Ангелининого романа и уныло протянул:
— Не пойдет…
Звук сих слов отозвался в головке хорошенькой авторицы похоронным звоном, ибо вместе с надеждой на публикацию Невинная хоронила свои мечты об отдыхе на юге и найме няньки для малолетних чад.
— Но почему? — пролепетала она, — ведь в романе столько любви к человечеству, столько прогрессивных мыслей!
Василь Васильич вздохнул.
— Не жизненно…
Ангелина встрепенулась:
— Как не жизненно?! Все практически с натуры.
Редактор поморщился.
— Да разве ж это натура? Имя у героини какое-то претенциозное — Катя, да еще и Николаева… Профессия нетипичная — швея! Где вы, дорогуша, швей-то видели? Ладно бы, топ-модель, сыщик, на крайний случай, княгиня… А вот тут она у вас два часа с каким-то мужчиной разговаривает — и ничего! Он ее даже не насилует!
Ангелина так и подскочила на стуле.
— Почему это он должен ее насиловать? Он ей в дедушки годится!
Но Василь Васильич не сдавался.
— Тем более должен. И вообще, у вас на весь роман ни одной расчлененки завалящей, ни единого грабежа… Ну хоть бы убийство какое ритуальное… Да и где вы усматриваете в вашем произведении любовь? Главный герой ни разу по упругой груди ладонью не проводит, платья узкого ни с кого не сдирает, в рот героине не впивается!!!
Ангелина внимательно посмотрела на раскрасневшегося редактора и удивительно реалистично представила себе, как Василь Васильич сдирает и впивается… Картина ей настолько не понравилась, что, дабы не совершить прямо в офисе ритуальное убийство, она прижала рукопись к упругой груди и пошла вон из издательства.
Прямо за углом здания стоял лоток, с которого торговали книгами. Ангелина остановилась возле него и долго смотрела на яркие обложки. С обложек стреляли, ухмылялись и тянули к Ангелине растопыренные пальцы обезьянообразные люди, а соблазнительные дамы в нижнем белье игриво прижимали к обнаженным частям тела оружие всех калибров.
Невинная, занятая писанием романов и работой по дому, совершенно не следила за творчеством собратьев по перу. И теперь она с интересом взялась читать названия и аннотации. Через десять минут она признала правоту редактора: на фоне Афанасия Отмороженного, Василия Ошалевшего и Климента Убойного Катя Николаева выглядела бы настоящей марсианкой. Ангелина вздохнула и подумала: «А что, если мне… вот так, как положено, со стрельбой, тайной организацией и героиней, которая одна стоит целого взвода наемников…» Ангелине даже пришло на ум подходящее имя — Чумовая, Брунгильда Чумовая… Близкие друзья могли бы ласково называть ее «наша Чумка»…
