Юлия Миронова - Переводы с языка дельфинов
— Пусть ему сделают успокоительное! — взвизгнула женщина, заглянув в палату к Алине. — Ну невозможно же спать!
— Нельзя больше, с утра и так уже чего только не накололи, — слабо оправдывалась Алина. Но женщина уже хлопнула дверью, вызвав у Вовы новый приступ неудержимого крика.
Алине стало казаться, что она сходит с ума. Когда кончится этот день? Она потянулась к сумке, вытащила телефон, чтобы посмотреть, который час. На экране высветились несколько непринятых звонков, все от Семена, последний — совсем недавно. Не слышала… Она отпустила Вову, который тут же свалился на пол и принялся запихивать себе в рот край простыни, видно, кричать он уже и сам устал. Хоть бы не подцепил тут какой-нибудь инфекции, подумала Алина и набрала мужа. Семен ответил сразу очень обеспокоенным голосом:
— Ты где? Время десятый час, ни записки, ни звонка, трубку не берешь! Что случилось?
— Я же говорила тебе, что случилось, — сдержанно ответила Алина. — Вова сильно порезался, нас увезли в больницу, сделали операцию. Я здесь с ним. Тебя просила приехать еще днем, но ты отказался.
— Да, прости. — Семен был обескуражен. Он думал, что порез совсем легкий, а вернувшись домой и увидев страшную кровавую лужу с осколками, сразу начал звонить Алине. — Я не думал, что все так серьезно. Но и ты правильно пойми, — перешел он в наступление, — в последние недели ты каждый его чих превращаешь в событие, требующее консилиума, поэтому я подумал, что ты опять преувеличиваешь.
— Хорошо, я поняла, — равнодушно ответила Алина. — Мы сегодня остаемся в больнице, так что можешь отдохнуть от нас. Пока.
Она посмотрела на Вову, валяющегося на полу. Ужас какой, ребенок после операции… Она позвала медсестру, та пришла, с отвращением посмотрела на Вову и пошла по просьбе Алины звать дежурного врача, который мог решить, можно ли дать ли Вове снотворное или нельзя.
Когда врач пришел, Алина сделала ему жест рукой, чтобы он остановился в дверях, так как Вова только-только замолчал и теперь сидел, скорчившись, чтобы не опираться на больную ягодицу, и раскачивался вперед-назад, монотонно гудя под нос.
— Это он успокаивается так, — шепотом пояснила Алина врачу. Она решила не спрашивать про снотворное, зачем лишний раз пичкать мальчика химией. — Скажите, не опасно ему сидеть на полу после операции? Мне никак не удержать его в кровати. Он аутист, понимаете? Незнакомое место, боль, чужие люди, запахи… Его это все нервирует очень. Когда уснет, я попробую переложить.
Врач сказал, что ненормально валяться на полу в больнице, но если выхода другого нет, что ж… Полы моют два раза в сутки с хлорированным раствором. Сквозняков нет. То есть конкретная опасность отсутствует. Остальное — на совести матери. Алина кивнула. Осторожно присела на кровать, не спуская с Вовы глаз. Он продолжал раскачиваться и гундеть. Алина посидела немного, потом прилегла. С наслаждением вытянулась на больничной койке — ох, счастье-то какое, просто спокойно лежать в кровати! И сама не заметила, как задремала.
Проснулась Алина с колотящимся сердцем. Вова! Где Вова?! Что с ним?! Что за мать, бросила ребенка на полу, а сама развалилась! Ничего, ничего у нее не выходит!
Алина посмотрела на часы — спала не более получаса. Вова все так же лежал на полу, нервно подрагивая во сне и морщась. Алина наконец догадалась, что нужно сделать. Она стащила на пол постель и осторожно переложила на нее Вову, примостилась рядом и уснула, до утра ощущая всем телом присутствие измученного ребенка.
Рано утром ее разбудила санитарка, пришедшая мыть пол. Она смотрела на них круглыми от удивления глазами и шепотом спрашивала, что случилось. Алина показала ей глазами, что сейчас не нужно ничего мыть и, махнув рукой, дала понять, чтобы та закрыла дверь. Санитарка ушла. Алина встала, сбегала в туалет, умылась, привела себя в порядок. Попыталась поднять Вову вместе с постелью на кровать, но он заворочался, заныл тихонько. Боясь повторения вчерашнего кошмара, Алина оставила его в покое.
Вова проснулся, не плакал и вообще был очень тихий. Нашел глазами мать и потянул ее к выходу. Алина дала ему яблоко, которое успела вчера сунуть в сумку перед спешным отъездом в травмпункт. От медсестры она узнала, когда можно уйти домой.
— В десять часов обход, врач посмотрит, тогда и пойдете, если все нормально, — ответила медсестра.
— Но сейчас только семь. Он голодный, опять начнет орать, — расстроилась Алина.
— Спуститесь в столовую, там завтрак через полчаса.
Алина было обрадовалась, но, узнав, что на завтрак дают обычно молочные каши, снова приуныла. Вова уже начал проявлять признаки беспокойства, и надо было что-то решать. В итоге она договорилась с медсестрой, чтобы та передала врачу расписку, в которой Алина обязалась прийти на осмотр сегодня днем или завтра — как позволит состояние сына. И они с Вовой наконец покинули это жуткое для обоих заведение.
В этот же день вернуться в больницу на осмотр не получилось. Вова, оказавшись в знакомой обстановке, успокоился, хорошо ел, после обеда крепко уснул. Алина не решилась его будить и, позвонив в больницу, договорилась об осмотре назавтра.
Семен встретил жену с ребенком настороженно, ждал скандала, упреков. Однако Алина, на удивление, была спокойна. Мог ли он подозревать, что у Алины появилась тайна и что она решила для себя важное: Семен ей больше ничего не был должен.
На следующий день она поехала с Вовой в больницу. У ворот он насторожился: узнал место, где ему было плохо и больно. Начал упираться. Алина взяла сына на руки, он вцепился ей в волосы, но ей не впервой было терпеть боль, которую он ей невольно причинял. Внесла сына в приемный покой и опустила на пол. Вова, прихрамывая, кинулся к выходу. Алина перехватила его, спросила у сестры, как пройти на послеоперационный осмотр. Ей указали. Алина снова взяла Вову на руки, пошла к кабинету и села на кушетку, ожидая своей очереди.
Народу возле смотрового кабинета было немного: пожилой мужчина с перевязанной рукой, женщина с забинтованной лодыжкой, парнишка в инвалидной коляске, страдающий ДЦП, с сопровождающей его женщиной.
Алина скользнула взглядом по парню в коляске: из-под длинных рукавов выглядывала повязка на обеих руках, от кистей и выше. Это сразу наводило на определенные мысли: подросток, видимо, резал вены. Женщина, привезшая его сюда, явно была его матерью: такие же огромные грустные карие глаза, такое же скорбное выражение лица, прямые жесткие волосы.
Из кабинета выглянул врач, посмотрел, кто ждет приема, одобрительно кивнул, увидев Алину с Вовой, и сказал матери мальчика в коляске:
— Светлана Сергеевна, здравствуйте. Кирилла завозите, мы с ним наедине побеседуем, хорошо?
— Да, конечно, — тихо сказала женщина и ввезла коляску в кабинет. Выйдя, аккуратно прикрыла за собой дверь. Села рядом с Алиной, минутку помолчала и вдруг спросила, кивнув на Вову:
— Аутенок?
Алина чуть со стула не упала! Вот это да, неужели есть кто-то, кто может так сразу это увидеть? А Вова-то сегодня вообще ведет себя примерно, можно сказать! Ну поревел немного, когда шли к кабинету, но сидит на стуле спокойно, методично расстегивая и застегивая пуговицы на куртке: сверху вниз, потом на рукавах, потом в обратном порядке. Алина помолчала мгновение, не зная, как вести себя с этой незнакомкой. Но она опередила:
— Да вы не подумайте чего, я с пониманием. Этого не нужно стесняться. Дети, они и есть дети, все равно родные и любимые, хоть с аутизмом, хоть с ДЦП.
Алина кивнула и сказала:
— Жаль только, что это понимают только матери таких детей. Остальным очень трудно воспринимать их равными членами общества. Дети наши другие, но такие же люди…
— Именно так! У нас тоже самая большая проблема — не болезнь Кирилла, а отношение других людей к нему. Меня Светланой зовут, — представилась женщина, Алина назвала свое имя.
— Что у вас случилось? — спросила Алина.
— Родовая травма, сейчас уже концов не найти, но мальчик навсегда прикован к коляске. Как он страдает, кто бы знал. — Светлана помолчала, грустно покачав головой. — Учимся дома, хотя он мог бы посещать обычный класс, но мы перешли на домашнее обучение из-за того, что дети, да даже взрослые, не могут относиться к нему спокойно. Как бы мне хотелось, чтобы с ним общались, как с обычным парнем! Он ведь совсем нормальный, понимаете? Только тело искалеченное, и кое-какие нервные дела у нас проявляются, но все это нестрашно. Умеет и хочет общаться, приветливый, добрый… Сейчас спасает только интернет, он хоть там общается с другими людьми. Вижу, что иногда привирает о себе, мол, здоровый… Но не запрещаю, пусть живет в своем мире, если хотя бы это его спасает.
— А здесь почему? — Алина, правда, сделала свои выводы, как выяснилось верные.
— Да, вскрыл вены, дурачок такой! Слава богу, рука дрогнула, хотя хотел, говорит, чтобы насмерть. С девочкой переписывался, она настаивала на встрече, он долго ее обманывал, все проверял, спрашивал: «А если не понравлюсь? А если я болею?» Она ему говорила, что ей это неважно, лишь бы человек был хороший и умный. А Кирюша у меня очень начитанный, эрудированный. В общем, потом признался, что инвалид. Тут она и пропала. Ну, он вот что с собой сделал… — На глазах Светланы навернулись слезы. В этот момент Кирилла вывезли из кабинета и вызвали женщину с больной лодыжкой.
