Джон Ирвинг - Мир глазами Гарпа
Женщина видела, как поблескивают в лунном свете их большие щиты. Она замерзла, осторожно отошла от окна и прилегла рядом с мужем.
«Что там?» — спросил он ее.
«Лошади», — отвечала она.
«Мне так и показалось, — сказал он. — Они там все цветы съедят».
«А кто построил этот замок?» — неожиданно спросила жена. Замок был очень старый, они оба прекрасно об этом знали.
«Карл Великий», — сонным голосом ответил муж; он уже начинал засыпать.
А женщина все лежала без сна и все слушала журчание воды, которая, казалось, сбегала по всем трубам замка, по всем его желобам, чтобы наполнить тот бассейн во дворе. И еще она все время слышала тихие, искаженные забралами и расстоянием голоса воинов — воинов Карла Великого, говоривших на каком-то мертвом языке. Мертвый язык и голоса рыцарей казались женщине столь же ужасными, сколь ужасным казался ей далекий VIII век и люди, называвшиеся франками. А лошади пили, и пили, и никак не могли напиться.
Женщина все ждала, когда же эти люди уйдут; она совсем их не боялась, понимая, что они просто совершают некое странствие и это остановка в пути, в одном из мест, когда-то хорошо им знакомых. И еще она чувствовала, что, пока слышен звук текущей воды, нельзя тревожить покой замка и царящую в нем тьму. Когда же она наконец уснула, ей казалось, что воины Карла Великого все еще там.
Утром муж спросил ее:
«Ты тоже слышала звук струящейся воды?»
«Да, — сказала она, — конечно слышала».
Но фонтан, разумеется, был сух, и цветы остались не тронуты, это было видно даже из окна спальни. Хотя обычно цветы лошади едят с удовольствием.
«Посмотри, — сказал муж, когда они вместе спустились во двор, — нигде никаких отпечатков подков! И навоза нет! Должно быть, нам все это приснилось».
Она не сказала ему, что там были еще и воины в рыцарских доспехах, а к тому же вряд ли двум разным людям может присниться один и тот же сон. Она не стала напоминать мужу, что он слишком много курит и порой не способен почувствовать даже аромат только что сваренного супа в собственной тарелке, а уж запаха лошадей, находившихся так далеко внизу, под открытым небом, он и вовсе не учует.
Она видела тех воинов (а может, они ей снились?) еще раза два, пока они жили в замке, но муж больше ни разу не проснулся одновременно с нею. И каждый раз они появлялись неожиданно. Однажды она проснулась, чувствуя на языке вкус металла, словно лизнула старую ржавую железяку — меч? нагрудную пластину доспехов? кольчугу? наколенник? — и выглянула в окно. Они снова были там, во дворе, только погода уже начинала портиться, похолодало, и над водой в бассейне поднимался густой туман, почти скрывая из виду коней, побелевших от инея. И на этот раз воинов было гораздо меньше, чем в прошлый, словно суровая зима и тяжкие испытания вырвали из их рядов многих товарищей. В самый последний раз лошади показались ей похожими на привидения, а люди — на пустые доспехи, накрепко приделанные к седлам. Морды лошадей совсем обледенели. И дышали они (а может, люди?) хрипло, затрудненно…
Муж этой женщины, — сказал рассказчик снов, — вскоре умер от какой-то респираторной инфекции. Но тогда она еще не знала, что он вскоре умрет.
Бабушка подняла голову и с размаху влепила рассказчику снов пощечину — прямо по его сине-серому от густой щетины лицу. Робо у отца на коленях испуганно сжался в комок. Моя мать схватила Йоханну за руку. Певец нервным движением отбросил назад волосы и вскочил — то ли испугавшись, то ли готовый с кулаками защищать своего друга. Однако рассказчик снов драться не собирался; он молча поклонился бабушке и вышел из гостиной. Казалось, они с Йоханной заключили какой-то молчаливый договор, который, впрочем, не принес радости ни тому, ни другой. Мой отец снова записал что-то в своем гроссбухе.
— Ну что, разве плохая история? Ха-ха-ха! — бодренько спросил нас господин Теобальд и взъерошил Робо волосы, чего тот терпеть не мог.
— Господин Теобальд, — сказала моя мать встревожено, — а знаете, ведь и мой отец умер от респираторной инфекции!
— О господи, черт подери! — воскликнул Теобальд. — Мне очень жаль, сударыня, — обернулся он к бабушке, но та говорить с ним не пожелала.
Потом мы повели бабушку обедать в ресторан категории А, однако она едва притронулась к еде.
— Этот тип — цыган, — заявила она. — Сатанинское отродье! Да к тому же венгерский цыган!
— Мама, перестань, прошу тебя, — сказала ей наша мать. — Ну откуда ему было знать про папу?
— Он знает куда больше, чем ты! — отрезала бабушка.
— Шницель просто превосходный, — заметил отец, записывая что-то в свою тетрадь. — И красное «Gumpoldskirchner» к нему в самый раз.
— И телячьи почки очень вкусные, — сказал я.
— И яйца тоже, — сказал Робо.
Но бабушка хранила молчание до тех пор, пока мы не вернулись в пансион «Грильпарцер»; только теперь мы заметили, что дверь в туалет подвешена сантиметров на тридцать выше уровня пола, так что напоминает, с одной стороны, дверцы в американских туалетах, а с другой — двери в «салунах», какими их изображают в вестернах.
— Так. Я очень рада, что успела воспользоваться туалетом в ресторане, — заметила бабушка. — Господи, как это отвратительно! Постараюсь не выходить в туалет и не предоставлять возможности каждому, кто проходит мимо, пялиться на мои голые лодыжки!
Когда мы оказались в своем «семейном» номере, отец сказал:
— А ведь, по-моему, Йоханна тоже когда-то жила в замке. По-моему, они с дедом арендовали что-то в этом роде, только давно.
— Да, — сказала мама, — еще до моего рождения. Они арендовали замок Катцельсдорф. Я видела фотографии.
— Вот почему рассказ этого венгра так ее расстроил! — догадался отец.
И тут в их разговор влез Робо.
— В коридоре кто-то катается на велосипеде! — сообщил он. — Я видел, как прямо у нас под дверью проехало колесо.
— Робо, иди спать, — сказала мама.
— Но колесо действительно проехало! — возмутился Робо. — И оно скрипело «сквик, сквик»!
— Довольно. Спокойной ночи, мальчики, — сказал отец.
— Почему нам нельзя и слова сказать? — заступился я за брата. — Мы тоже хотим поговорить.
— Вот и разговаривайте друг с другом, — сказал отец. — А я в данный момент разговариваю не с вами, а с мамой.
— Я очень устала и хочу спать, — сказала мама. — И я бы предпочла, чтобы никто и ни с кем больше не разговаривал.
Мы постарались не разговаривать и лежали тихо. Возможно, даже уснули. А потом Робо разбудил меня и шепотом сообщил, что ему нужно в уборную.
— Ты же знаешь, где она находится, — прошептал я в ответ.
Робо вышел, но дверь оставил чуточку приоткрытой; я слышал, как он идет по коридору, касаясь рукой стены. Вернулся он очень быстро.
— Там кто-то есть! — сказал он.
— Ну и что? Подожди, пока этот человек закончит свои дела, и заходи.
— Там даже свет не горел, — не унимался Робо, — а я все равно видел — я заглянул под дверь. Там кто-то есть — в темноте!
— Я и сам предпочитаю делать это в темноте, — сказал я.
Но Робо упорно хотелось поделиться со мной всем, что он там увидел. Оказывается, из-под двери были видны не ноги, а руки.
— Руки? — переспросил я.
— Да! Там, где должны были стоять ноги! — Робо поклялся, что все так и было.
— Слушай, не мешай мне спать! — рассердился я.
— Пожалуйста, пойдем туда и посмотрим, — умоляющим тоном попросил он. Я потащился по коридору за ним следом, и конечно же в уборной никого не оказалось.
— Руки ушли… — растерянно прошептал Робо.
— Ну, естественно! Из уборной всегда лучше всего на руках выходить, — насмешливо сказал я. — Ладно, иди писай, я тебя здесь подожду.
Он вошел в уборную, печально шмыгая носом, и помочился в темноте. Мы двинулись обратно и, когда уже подходили к нашему номеру, встретились с черноволосым человеком небольшого роста, с такой же синеватой щетиной на щеках, как у рассказчика снов, который так рассердил бабушку, и в такой же чистой, хотя и поношенной одежде. Он послал нам улыбку. И мне пришлось признать, что шел он на руках!
— Видишь? — прошептал Робо. Мы вошли в номер и накрепко заперли за собой дверь.
— В чем дело? — спросила мама.
— Там какой-то человек на руках ходит, — сказал я.
— Он и писает, тоже стоя на руках! — добавил Робо.
— Категория С! — пробормотал сквозь сон отец; отцу часто снилось, что он делает пометки в своей толстой тетради.
— Хорошо, мы поговорим об этом утром, — сказала мать.
— Может, это просто акробат, которому вздумалось подшутить над тобой, потому что ты еще маленький, — сказал я Робо.
— А откуда он знал, маленький я или большой, если он в это время в уборной был? — спросил Робо.
— Немедленно спать! — прошипела мама.
И тут из дальнего конца коридора донесся пронзительный вопль бабушки.
