Джон О'Хара - Жажда жить
Меньше внимания охранники уделяли драгоценностям, сосредоточенным в одной из комнат. Имена и названия — Спод, Штигль, Севр, Лостофт, Веджвуд, а также Чин Лун — не говорили Ленглу и пинкертоновцам ровным счетом ничего, и заглядывали они в эту комнату лишь потому, что не хотели, чтобы в их смену было что-нибудь разбито. Красть такие вещи не придет в голову никому. Тут находилось множество конфетных вазочек, расписанных вручную. По всей стране женщины и девушки щебечут о том, что они „рисуют“, или „берут уроки рисования“, или „бросают рисовать“. Под рисованием они разумеют подвязывание блюд и кувшинов позолоченными лентами и, как в данном случае, нанесение инициалов — Г.С.Т. Эти произведения искусства были предметом больших забот со стороны мисс Холбрук, которую Эмили за пару месяцев до рассылки приглашений на свадьбу ангажировала в качестве своего помощника по связям с общественностью. И надо отдать должное, мисс Холбрук отработала каждый цент из тех пятисот долларов, чтобы были заплачены ей за труды. Прежде всего ей следовало составить список приглашенных со стороны не только Грейс (родственники, друзья, знакомые), но и Сидни, что потребовало двух поездок в Нью-Йорк для консультаций с матерью жениха. Неоценимую помощь мисс Холбрук оказали Николас Боннивел из фирмы „Кемп и Боннивел“ и форт-пеннское представительство „Тиффани и компании“. Правда, решение Колдуэллов заказать бланки приглашений у Тиффани, более того, у главных Тиффани — нью-йоркских, породило некую деликатную ситуацию, но мисс Холбрук справилась со всеми трудностями. Она напомнила мистеру Боннивелу, что приглашениями на бал Грейс занималась „Кемп и Боннивел“ и нельзя же иметь все; к тому же большинство свадебных подарков будет куплено у тех же Кемпа и Боннивела — самых модных форт-пеннских ювелиров. С такой логикой Николас Боннивел согласился и без слов передал мисс Холбрук список адресов, не упомянув даже, что все последнее время ее школа оказывала предпочтение недавно основанной фирме „Шмидт и Бурк“. Список Боннивела, перечень членов клуба, имена, извлеченные из тщательно проштудированного телефонного справочника, а также из клочков бумаги, которые время от времени передавала мисс Холбрук Эмили Колдуэлл, составили основу форт-пеннской части гостевой массы. Сложнее была ситуация со списком свадебных подарков и дарителей. Президент Соединенных Штатов и миссис Рузвельт (друзья Тейтов) прислали блюдо с изображенным на нем семейным древом, и точно такие же подарки пришли еще от пяти семей. Но настоящим бедствием стали вазочки для конфет. Не оставалось ничего, кроме как провести инвентаризацию и сделать полное описание каждой, так чтобы Грейс не ошиблась, рассылая благодарственные письма. „Можешь себе представить, — пожаловалась она жениху накануне свадьбы, — ведь мне придется благодарить всех и каждого. Зато в один прекрасный день я смогу назвать нашим детям имена тех, кто подарил вот эту ложку и это блюдо“.
Что касается вышивки и льняных изделий, то это дело взяла на себя прислуга: Джули, кухарка, расшила постельное покрывало, а Амелия Райфснайдер, жена одного из работников на ферме, сметала салфетки. Помимо того, жених с невестой получили личные подарки от Хиггинса. Грейс достались самодельные вожжи. „Не упомню уж, когда последний раз занимался таким делом, и на вид они вроде как сработаны на Западе, но и сгодятся на нашей ферме“, — сказал Хиггинс. Сидни он подарил маленький хлыст: „Это память о моем последнем заезде, мистер Тейт. Надеюсь, он и вам принесет удачу. Я тогда выиграл“.
Около семи часов вечера новобрачные покинули застолье. Все вокруг захлопотали: „А куда они едут? Кто-нибудь знает, где они собираются провести медовый месяц?“ Конни подхватила букет невесты и в ответ на вопрос о том, куда направляется счастливая пара, напустила на себя загадочный вид, хотя, по правде говоря, знала не больше других. Танцплощадка и столы опустели, и под напутственные восклицания гостей Грейс и Сидни сели в запряженную каурым карету с Хиггинсом на козлах. Довезла она их только до конца проселка, где они пересели в догкарт[7], и молодой Нил Хиггинс, хлестнув Красавчика, самого резвого из рысаков Брока Колдуэлла, сразу взял с места в карьер. Молодые приехали на железнодорожный вокзал, где их уже ожидал багаж, и вечерним поездом отправились в Санбери, примерно за сорок миль от Форт-Пенна. Брачную ночь они решили провести не в вагоне, а в гостинице, с тем чтобы на следующий день сесть на экспресс до Баффало, что позволит на вторую ночь остановиться в Ниагаре.
— Знаешь, я почти весь день тебя не видел, — сказал Сидни, едва они устроились в купе, — и все равно знаю, что ничего прекраснее у меня сегодня не было.
— Ну вот, тот единственный, ради которого я так старалась выглядеть хорошо, оказывается, меня и не заметил.
— Заметил, заметил. Даже если бы был слепой, заметил. Я навсегда запомню тебя такой.
Хозяин гостиницы ждал их. Хозяин с коридорным отнесли вещи в номер на втором этаже.
— Мистер Райхельдерфер сказал, что с ужином вас ждать не надо, но мы все же дождались. Если угодно, есть свиные котлеты, это дежурное блюдо, но, может, вы предпочтете жареных цыплят, мы их по-особому готовим. Вам не обязательно спускаться в столовую, мы накроем здесь.
Хозяин с коридорным, оказавшимся его сыном, принесли еду и ведерко льда для шампанского, бутылку которого Сидни предусмотрительно сунул в саквояж.
— Когда поужинаете, грязную посуду оставьте в коридоре, кто-нибудь уберет. Покойной ночи.
— Я голоден, а ты? — спросил Сидни, когда они остались вдвоем.
— Не то слово.
— Знаешь, а мне нравится наш уголок.
— Мне тоже.
— И хозяин тоже симпатичный. Он принял нас не как… не как молодоженов.
— А мальчишка-то поглядывал.
— Ну и что? Мальчики и должны смотреть на хорошеньких девушек. К тому же он ненамного тебя моложе. На вид года на четыре, не больше.
— Все же он будет поприятнее, чем обычные коридорные. Не знаю почему, но терпеть их не могу. Впрочем, нет, знаю!
— Ну, и почему же?
— Сейчас скажу. Раньше никому не говорила. Терпеть я их не могу потому, что, поднимая наверх чемоданы, они сразу же заходят вместе с тобой в спальню. Понимаешь, что я имею в виду? Мы с тобой знакомы два года, и ты ни разу не был в моей спальне, а эти слюнявые типы, едва остановишься в гостинице, тут как тут. Что за наглость! Хозяевам гостиниц следовало бы что-нибудь придумать.
— Знаешь, на твоем месте я не стал бы понуждать их к этому, только наживешь головную боль. Цыпленок вкусный?
— А разве ты сам не чувствуешь?
— Ни за что в жизни не подумал бы, что в Санбери так хорошо готовят цыплят.
— А что, собственно, тут такого? Я тысячу раз говорила тебе, что пенсильванские голландцы — отличные кулинары.
— А разве мы все еще в пенсильванской Голландии?
— Ну, не в такой степени, как в Форт-Пенне, но наш хозяин из этого племени. Разве ты не понял по его акценту? Хорошо, что ты прихватил шампанского. Это мой любимый напиток. Ну, за тебя, муж мой.
— За тебя, жена.
Они выпили, и Грейс встала из-за стола.
— Все, наелась.
— Пожалуй, я тоже.
— Я пойду в душ, а ты пока выставь посуду в коридор.
— Ладно. А потом я в душ.
Минут через десять Грейс окликнула Сидни из спальни. Он вошел и увидел, что она уже в кровати, а из ванной пробивается лишь тонкая струйка света.
— Гм, — промычал Сидни.
— Что?
— Пожалуй, я разденусь в гостиной.
Он сменил дорожный костюм на пижаму и халат, прошел через спальню в ванну и несколько минут спустя появился в том же виде.
— Как насчет света?
— Не знаю, — пожала плечами Грейс.
— Может, в ванной оставить?
— Давай так. Как хочешь.
— А ведь я впервые тебя вижу.
— Я тоже.
Грейс неожиданно отбросила одеяло и простыню:
— Ну, вот и я. — Сидни думал, что на ней ночная рубашка, но ошибся.
— Можно мне просто немного посмотреть на тебя?
Чуть погодя Грейс задрожала под его взглядом.
— Я смотрю тебе в лицо, Сидни, и оно возбуждает меня так, как если бы ты прикасался ко мне. Закрой дверь. — Он повиновался, затем лег рядом с женой и, едва коснулся ее, как закипела лава.
— Ну, давай же, давай! Хочешь поцеловать меня? Сюда? Сюда? Давай я — нет. Нет! Возьми меня, Сидни, сейчас же, сию минуту, пожалуйста. Я твоя, твоя. Не надо ничего больше, просто возьми меня. Вот так, да, хорошо, сейчас, сейчас, сейчас… Ты во мне, я в тебе, какой восторг, блаженство!
— Да, да. Грейс, дорогая моя. Родная. Больно было?
— Нет.
— Совсем нет?
— Совсем.
— Ну и хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы тебе было больно.
— Сидни?
