Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз

Один из офицеров, которого мы видели сегодня утром, сидел за столом.

— А, вы явились наконец. Прекрасно! Просто говорите правду, и все будет хорошо, — сказал он.

— Конечно, мы скажем правду потому, что больше нам нечего сказать, — не смолчала Паола. — Я не виновата, что какой-то мужлан решил расстаться с жизнью на территории моей собственности. Так, где бумага? Где ручка? Нам некогда!

Ей выдали лист бумаги, и офицер указал на стул, куда Паола могла сесть. Когда он протянул лист бумаги мне, я покачала головой:

— Я не могу писать по-итальянски и говорю тоже плохо.

Я подумала, что в этот момент было бы лучше, если бы они воспринимали меня как иностранку, которая ничего не понимает и потому не может иметь никакого отношения к тому, что происходило в Сан-Сальваторе.

— Хорошо. — Офицер взял ручку и посмотрел на меня, приготовившись записывать. — Как давно вы прибыли в Сан-Сальваторе?

— Я приехала только вчера. И никогда не бывала здесь раньше. И в Италии я тоже в первый раз. Я никого не знаю в городе. Мне сказали, что синьора Россини может сдать мне комнату. Вот почему я оказалась там.

— А почему вы приехали в Сан-Сальваторе? — спросил он, хмуро глядя на меня. — У нас нет здесь ни древней архитектуры, ни знаменитой церкви. Мы не Сиена или Флоренция.

Я пыталась наскоро придумать причину приезда, которая не затрагивала бы моего отца или войну, — невинную причину. Может, представиться студенткой, изучающей сельское хозяйство и пишущей работу об оливковых деревьях? Но потом я поняла, что рано или поздно кто-то скажет им, что я задавала вопросы о Софии Бартоли и моем отце. Лучше сразу сказать правду. Мне нечего скрывать, кроме письма, спрятанного в словаре.

— Мой отец был летчиком, он англичанин, — сказала я, и эти слова дались мне с легкостью, ведь я повторяла их уже несколько раз. — Его самолет был сбит недалеко от этой деревни. Недавно отец умер, и мне своими глазами захотелось посмотреть на это памятное для него место.

— Понимаю. — Услышанное, казалось, удовлетворило его. — Вернемся к убитому. Вы его знали?

— Я приехала сюда только вчера. — Я пожала плечами. — Кажется, он находился среди мужчин, которых я расспрашивала об отце и которые были так добры ко мне. Они угостили меня бокалом вина здесь, на площади. Потом я вернулась к ужину в дом синьоры Россини, плотно поела. За день я очень устала и рано уснула. Этим утром я хотела умыться, но воды не было. Тогда я попросила синьору выяснить, в чем дело, она помогла мне поднять крышку колодца, и мы увидели тело. Это все, что я знаю.

— Очень хорошо, синьорина, — кивнул он.

Я заметила, что выражение его лица несколько смягчилось. Я не была подозреваемой.

— Могу ли я уехать, если захочу?

Он покачал головой:

— Мы обязаны были сообщить об этом случае детективам в Лукке. Они отправят сюда инспектора, и он наверняка захочет, чтобы вы лично подтвердили сказанное вами. Это простая формальность, но, пока он не приедет, вы обязаны оставаться здесь.

— А когда он сможет приехать? — спросила я. — Мне нужно возвращаться в Англию.

Он выразительно пожал плечами:

— Завтра суббота, верно? Он вполне может приехать завтра, а может и в понедельник. Посмотрим.

Я пыталась успокоить себя: подождать всего пару дней — это не так уж и страшно, кроме того, рядом с Паолой я буду в безопасности. Затем моя рука нащупала взятую с собой сумочку. А если и правда кто-то видел, как Джанни проталкивает конверт через решетку? На что они готовы пойти, чтобы забрать его у меня? «Надо было запечатать конверт и оставить в своей комнате», — подумала я. Но потом поняла, что никто не сможет войти туда, разве что им удастся сломать тяжелую дверь.

Вслед за Паолой я вышла под ослепительное солнце.

— Все кончено, слава Мадонне, — облегченно вздохнула она. — Теперь у нас есть дела поважнее. Нам надо пойти в мясную лавку и купить немного телятины на ужин. Ты любишь телятину?

— Честно сказать, никогда ее не пробовала, — ответила я, даже не понимая, что означает это слово.

— Что ты ешь в Англии? — спросила Паола. — Одну жареную говядину?

— Нет, мы едим баранину, сосиски, рыбу. И картошку. Одну сплошную картошку вместо пасты.

Она посмотрела на меня сочувственно.

— Видно, поэтому ты вся — прямо кожа да кости. Тебе бы остаться тут подольше, чтобы я успела тебя подкормить. Кто же захочет жениться на такой худышке?

— Я не всегда была скелетом. Просто долго болела в этом году.

— Ах, вот почему ты выглядишь как ходячая мумия! Оставайся с нами, моя дорогая, и увидишь, что солнце и хорошая еда сотворят с тобой чудо.

Это было очень заманчивое предложение. Могла ли я придумать что-нибудь получше, чем остаться с Паолой под ее материнской опекой и учиться готовить? Если, конечно, попытаться забыть об убитом человеке, чья смерть была связана с моим появлением в Сан-Сальваторе. Он написал, что знал правду о Софии. Могло ли это означать, что кто-то еще в деревне тоже знал правду, но не хотел, чтобы она вылилась наружу? Я окинула взглядом площадь. Она опустела. Лишь несколько домохозяек обходили лавочки с корзинами, висящими на локте, да маленькие дети гоняли голубей, которые испуганно взлетали, делали в воздухе круг и снова опускались на мостовую.

На церковной башне зазвонил колокол. Я думала, что он просто пробьет часы, но звон продолжался. Паола перекрестилась.

— Ангелюс [41]. Значит, уже полдень. Идем, надо поспешить, пока магазины не закрылись на сиесту. Мясник, лентяй этакий, не откроет лавку самое малое до четырех часов. — И она бодро двинулась по улице.

Мне пришлось едва ли не бежать, чтобы поспевать за ней.

Мы купили несколько бледно-розовых маленьких отбивных из мяса, которое, по моим предположениям, и было той самой телятиной. Затем в соседней колбасной лавочке она выбрала несколько палок салями из сотен, разложенных на полках, и кусок белого сыра.

— Теперь можно пойти домой и поесть, — заявила Паола, удовлетворенно кивнув, — а потом поможешь мне фаршировать цветки цукини.

Мы вернулись на ферму.

— Сначала соберем цветки, а потом начиним их, — распорядилась она.

— Я зайду к себе, положу сумочку и приду помогать. — Взяв ключ, я прошла через огород к своему маленькому дому.

Дверь была заперта и не тронута. Я вздохнула с облегчением и, войдя внутрь, удостоверилась, что все три вещицы находятся в моей туфельке. Я оставила сумочку в доме и заперла дверь. Посмотрев на окно, я заметила отпечаток большого ботинка на мягкой земле под ним. Был ли он там сегодня утром?

Мне показалось, что нет, но я не была уверена, что вообще обратила бы на него внимание до происшествия. Может, это след Джанни, оставшийся с прошлой ночи? Но я вспомнила, что он был довольно прилично одет: голубая рубашка с расстегнутым воротом и узкие черные брюки. И никаких крестьянских или рабочих сапог. Это означало, что кто-то пытался заглянуть в это окно, пока нас не было.

Глава 21

ХЬЮГО

Декабрь 1944 года

Нога Хьюго постепенно заживала. Он еще не мог толком наступать на нее, но, по крайней мере, дергающая боль исчезла и температура больше не повышалась.

Утром он заставил себя встать и попрактиковаться в ходьбе с палкой. Солнце проникало сквозь разбитую каменную кладку, но когда он вышел наружу, то остановился и невольно ахнул, пораженный. Мир под его ногами лежал в море белого тумана. Над этим маревом высились только верхушка церковной колокольни и гребни других холмов вдалеке. Идеальный момент, как ему показалось, чтобы попытаться осмотреться — можно не сомневаться, что его нельзя увидеть снизу.

Земля замерзла, и Хьюго двигался осторожно, неуклюже хромая вокруг разрушенных построек в поисках чего-нибудь полезного. Он нашел кастрюлю, еще одну ложку и, к своему удовольствию, консервную банку с неизвестным содержимым. Он не мог понять, что в ней, потому что этикетка истлела, но находка побудила его продолжить поиски. Положив найденное в карман куртки, Хьюго поковылял дальше.