Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз

И мы пошли за ней обратно к дому.

Я вернулась к себе, чтобы взять мочалку и полотенце, с нетерпением предвкушая возможность всласть полежать в ванне. Роясь в сумке в поисках чистого белья, я вдруг заметила листок бумаги, торчащий между планками ставня на моем окне. Вчера его точно не было. Я подошла и не без усилия вытащила его. Это был конверт. Я села на кровать и открыла его. Когда я доставала письмо, три предмета упали на одеяло. Я осмотрела их один за другим. Оказалось, что это маленькая булавка с головкой в форме многолучевой звезды, тряпица с засохшими следами чего-то бурого и банкнота с надписью «рейхсмарка». Немецкая банкнота времен войны.

Я положила все это обратно на одеяло и попыталась прочесть письмо. Почерк был неразборчив, да и мои знания итальянского были весьма скудны. Я сходила за словарем и начала переводить медленно и старательно.

Я хочу рассказать Вам правду о Софии. Я знаю. Я до сих пор молчал, опасаясь за свою жизнь, но Вы нездешняя. Я отведу Вас якобы посмотреть на овец, и мы сможем поговорить без посторонних глаз.

Подпись отсутствовала, но было ясно, что писал Джанни. Ведь это именно он звал меня посмотреть овец прошлым вечером. Моя рука, держащая письмо, задрожала. Переведя взгляд на предметы, лежащие на кровати, и не имея понятия, что все это значит, я почувствовала, как меня охватывает страх. Не потому ли Джанни был убит, что собирался рассказать мне правду о событиях, произошедших во время войны?

Глава 20

ДЖОАННА

Июнь 1973 года

Я подобрала с одеяла три загадочные вещицы и держала их в руках, рассматривая и размышляя, что они могут означать. Немецкая банкнота — это понятно: немецкие деньги. Видимо, кому-то заплатили немецкими деньгами. Но остальное? Взяв задубевший обрывок ткани, я поднесла его к носу и понюхала, пытаясь разобрать запах краски, но тут же отдернула руку. Это была не краска. Запах характерный, слегка металлический, неужели — кровь?! Я поспешно собрала вещицы и запихала их в носок одной из моих запасных туфель, там они будут надежно спрятаны. Затем сложила письмо и сунула его обратно в конверт, который на всякий случай аккуратно припрятала между страницами словаря.

Я никому не могла обо всем рассказать, это ясно, как день. Даже Паоле. Нельзя подвергать ее такому риску. Теперь я поняла, что Джанни пытался проводить меня вчера вечером вовсе не потому, что надеялся на свидание. Он хотел мне что-то сообщить. Он знал правду о Софии. Должно быть, ему было что-то известно и о моем отце. И этого хватило, чтобы лишить человека жизни! Я смотрела сквозь решетку на окне на ослепительно яркое солнце. А вдруг за ним следили прошлой ночью? Что, если кто-то, прежде чем ударить Джанни по голове, видел, как тот проталкивает конверт через решетку и ставни моего окна? Значит, я в большой опасности. Запоздало я поняла, что надо было просто оставить конверт там, где я его нашла. Тогда любой, кто придет его искать, поймет, что я ничего не знаю о содержимом. Но, увы, теперь слишком поздно…

Самое разумное для меня сейчас — вернуться во Флоренцию и сесть на ближайший поезд до дома. Выехав из страны, я окажусь в безопасности. Но карабинеры сказали, что мне нельзя покидать регион без особого разрешения. Я не могла сесть на автобус, и любой, кто подвезет меня, может нарваться на неприятности, потому что способствовал моему побегу. Я — в ловушке! Единственное, что может меня спасти, постоянно быть на виду у Паолы. Она не допустит, чтобы со мной случилось дурное.

Схватив мочалку и полотенце, я пулей бросилась обратно в дом.

— Да, ванна тебе явно не помешает, — прокомментировала Паола, заметив, как я запыхалась. — Успокойся, деточка. Забудь о том, что ты видела, и об этих людях. Джанни и его ошибки не имеют к нам никакого отношения. Пусть Бог упокоит его душу, а также помилует его бедную жену, которая осталась одна. Теперь ей придется туго, как и мне. Следить за овцами и делать сыр ей не по плечу. Надо будет сходить и утешить ее, но не сегодня. Может, она еще правды-то не знает, бедняжка.

Паола провела меня по длинному, выложенному плиткой коридору в просторную ванную комнату с большой ванной на ножках у стены. Она включила воду и отрегулировала температуру.

— Вот и прекрасно, — удовлетворенно кивнула она, закончив. — Не спеши, получай удовольствие. Пусть все твои заботы уйдут с этой водой.

Пока ванна наполнялась, я почистила зубы. Ни за что не буду пользоваться водой из этого ужасного колодца, разве только для смыва в туалете! Я опустилась в теплую воду и, откинувшись назад, уставилась на высокий потолок, пытаясь расслабиться. Заметив, что в окно ванной тоже вставлена решетка, я испытала облегчение: хотя бы ненадолго я была в безопасности.

Вымывшись, я с облегчением обнаружила, что Паола и Анджелина работают в саду, собирая спелые бобы. Они были рядом на случай, если мне что-то понадобится. И заметят, если кто-то придет по тропе из города. Я оделась, сунула свой словарь в сумку и вышла, чтобы узнать, не нужна ли хозяйкам моя помощь.

— Пожалуй, остальное соберем вечером, когда станет попрохладнее, — заявила в ответ Паола. — А сейчас лучше сходим в участок, а то эти грубияны нас хватятся. Надо разделаться с этим поскорее.

Я зашла вслед за ними в дом. Паола сняла фартук, надела шляпу, и мы отправились в городок. Подойдя к площади, мы услышали гул голосов — там собрался народ. Когда нас заметили, мы оказались словно в осаде. Речь большинства была слишком быстрой для понимания, к тому же говорили на местном тосканском диалекте, но я улавливала смысл даже со своими скудными познаниями. Правда ли, что Джанни был убит? И его нашли в колодце Паолы, а она ничего не слышала? Криков о помощи не было? Кто мог сделать такое?

Последний вопрос заставил многих переглянуться.

— Джанни есть Джанни, — сказала одна женщина, наклоняясь поближе к Паоле, как будто не хотела, чтобы ее слова были услышаны за пределами нашей маленькой группки. — Он вполне мог нарваться на неприятности. Мой муж предупреждал этого остолопа, когда явился какой-то человек и искал его. Помнишь, я тебе говорила?

Люди вокруг закивали.

— Тогда у него и граппа на продажу появилась. А откуда она взялась? Явно же не отсюда.

Я заметила облегчение на их лицах. «Не отсюда». Его смерть не имела никакого отношения к кому-либо в Сан-Сальваторе.

— Мы должны пойти к карабинерам и дать показания, — сказала Паола.

— Удачи, — пожелал один из мужчин, державшийся рядом с нашим кругом. — Чтобы вы вошли в эту каталажку и вышли оттуда.

Окружающие засмеялись, но я заметила, что они опасливо косятся на желтое здание.

— Не пугай английскую синьорину, — проговорил кто-то. — Она не поверит, что ты шутишь.

— Скажите ей, что с ней все будет в порядке, если она оставит хорошую взятку, — посоветовал другой мужчина.

— Не болтай такое. — Женщина в черном повернулась и пихнула его. — Разве ты не должен присматривать за своим магазином, вместо того чтобы совать нос не в свое дело?

Мужчина ушел. Паола взяла меня под руку и повела к открытой двери здания карабинеров.

— Не обращай на него внимания. У него тоже рыльце в пуху, — усмехнулась она. — Такой же негодяй, как Джанни. Продавал нелегальную граппу в своем магазине. И божится, что понятия не имел, что она паленая.

Мы поднялись по трем ступенькам и вошли в холодное темное прокуренное помещение. Комната, в которой мы очутились, освещалась только через маленькое высокое оконце с решеткой. Я чувствовала себя так, будто уже оказалась в тюремной камере. Нервно взглянув на Паолу, я заметила, что она, похоже, совсем не волновалась.

— Итак, мы пришли, чтобы дать показания. Давайте быстрее покончим с этим. Завтра у меня много работы, рыночный день, — заявила она.