Музей суицида - Дорфман Ариэль
Эта демонстрация торжествующей мужественности, возможно, объясняет ту неуместную притягательность, которую они имели для меня. У них было все, чего я был лишен: уверенность в себе, экзогамия, масса любовниц, готовность пожертвовать всем ради своих убеждений. Меня, как любого рохлю, восхищали сильные люди. Мне так и не удалось понять, было ли это притяжение вызвано завистью к их успехам у женщин, доказывавшим их альфа-самцовость, или скрытым гомоэротическим влечением, желанием разделить эту связь, обрести такую же способность бросать вызов судьбе, какая дана только братьям перед лицом смерти.
Может быть, расследование последнего боя Альенде даст мне возможность броситься в этот затягивающий водоворот вопросов, разобраться с упрямыми проблемами моего мужского «я»? Ведь Орта предлагает мне испытание огнем, и, если я откажусь от этого испытания, скорее всего, лишусь возможности избавиться от своих призраков… Если у меня тогда не хватило храбрости встретить смерть, то сейчас Орта дает мне шанс проявить смелость, отважно вернувшись в то время, доказать, что я способен победить самый глубокий страх – страх понимания, кто я на самом деле.
Возможно, этот путь открытий – именно то, в чем я нуждаюсь, катарсис, который позволит мне жить дальше. Возможно, пробираясь через отчеты, свидетельства очевидцев и доводы тех, кто считает так и кто считает этак, мне понадобится также противостоять стране, которой, как и мне самому, не хочется безжалостно рассмотреть прошлое. Возможно, этой миссией я послужу стране, которую по-прежнему люблю, подарю ей истину и завершенность, которые помогут ей освободиться, сплотят нас всех вокруг одной версии гибели Альенде (как я и говорил Орте) и снимут наши разногласия.
Да: я скажу ему да.
Успокоенный решением, к которому моя дорогая жена пришла гораздо раньше, я поднялся наверх как можно тише, чтобы ее не разбудить.
Однако у нас в спальне горел свет. Анхелика читала какую-то толстую книгу, а еще две лежали на покрывале перевернутыми в открытом виде. Она вопросительно посмотрела на меня.
– Ответ положительный, – сказал я почти небрежно, словно пришел к нему легко.
– Хорошо, что ты наконец закончил свои размышления, – проговорила она весело, – потому что меня… я не хотела тебя спрашивать, пока ты не примешь решение… меня весь вечер занимал один вопрос: в галерее суицида Орты был портрет Зигмунда Фрейда?
– Фрейда? Кажется, нет. То есть – насколько я помню, он себя не убивал. Но почему ты не спишь, милая, ты ведь так вымоталась…
– Но Фрейд таки себя убил, – возразила она, указывая на написанную Эрнестом Джонсом биографию основателя психоанализа, с которой она справлялась. – Бежит из Вены в 1938 году (на «Восточном экспрессе», кстати), устраивается в Хэмпстеде, принимает пациентов и почитателей, пишет последнюю книгу. Но его здоровье ухудшается с развитием рака челюсти, боль невыносима. Он заключает соглашение с другим врачом, товарищем по изгнанию, чтобы умереть с достоинством, и в конце сентября ему вводят несколько лишних доз морфина… и прощай, человек, который… – тут она взяла одну из лежащих на кровати книг, – …написал в «Скорби и меланхолии» (вот цитата, Ариэль): «Вы можете убить себя только в том случае, если рассматриваете себя как предмет». А ведь, попросив другого человека отправить его в иной мир, в который он не верил, он по сути обошелся с собой как с предметом. Что может считаться косвенным самоубийством. Если его нет на той стене, то, как мне кажется, потому, что его теории настолько хорошо описывают Орту, что он предпочел бы, чтобы Фрейд не осматривал его всякий раз, когда он идет по этому коридору пописать.
Пока она просвещала меня в отношении этого гения психоанализа, я устало раздевался. Я сказал:
– Можешь спросить его утром.
– Ни за что не стану, – заявила она с жаром. – Когда наш друг рассказывал нам про свои отношения со своим родителем, я поняла, что у него мощный эдипов комплекс, вот почему я и решила еще раз заглянуть в теорию Фрейда, которая была впервые сформулирована здесь. – Она указала еще на один толстый том, «Толкование сновидений» Фрейда. – Джозеф – наш гость, а теперь еще и партнер. Я не собираюсь его смущать предположением, что он тайно жаждет заняться сексом с умершей матерью и убить своего властного отца, хотя он чуть ли не всю жизнь убивал Карла, по крайней мере мысленно, бунтуя против него, став капиталистом назло своему папе-большевику. И как Карл отреагировал? Если я не ошибаюсь, Фрейд дает на это ответ в книге, которую закончил как раз перед тем, как досрочно получить те дозы морфина, «Моисей и монотеизм». Карл наказывает бунтаря, подражая Аврааму и принося в жертву своего сына, уничтожает его рассказом о его трусости. А Орта спасается, найдя замену отцу в Альенде – человеке, чью смерть он хочет понять по какой-то пока неизвестной нам причине.
– Возможно, ты права, mi amor, – пробормотал я, заползая под одеяло. – Но я такой сонный, что…
– Будь Фрейд жив, – продолжила Анхелика, – он бы сейчас руки потирал… Может, так и делает, за гробом. Он похоронен в Лондоне, куда Орта с отцом переехали из Амстердама. Вместе с Ханной – третьей матерью, новой стороной треугольника, женщиной, к которой Джозеф очень привязан, не говоря уже о той маме Анки… целая череда Иокаст. А Иокаста тоже покончила с собой. Может, Джозеф решил, что у его родной матери, Рут, был инстинкт смерти, поэтому она не сбежала из Голландии, когда следовало бы? Будем надеяться, что Ханна не умрет еще много лет, потому что я не знаю, как Орта переживет ее кончину, уже потеряв двух матерей. Боязнь кастрации, нарциссизм, когда скорбящий обращает против себя свое горе и вину из-за того, что не спас мать. Неудивительно, что у нашего Джозефа, блудного сына, радостно принятого отцом при возвращении домой, чтобы спустя много лет быть изгнанным, так искорежена психика.
Искореженная психика! Я как раз собирался попросить ее выключить свет – но теперь у меня возник вопрос, который мне обязательно надо было задать:
– Но ты не сомневаешься, что я принял правильное решение?
– Если ты уверен, то и я уверена, mi amor. И пусть Фрейд тебя с пути не сбивает. Что бы он ни думал про наши ментальные стратегии – твои, мои, еще чьи-то (а он все равно благополучно сам себе все время противоречит), – его теории настолько подходят Орте, что мне захотелось проверить свои подозрения. К счастью, у нас очень неплохая библиотека. А вот что мы станем с ней делать, это надо будет решить, когда мы убедимся, что навсегда остаемся в Чили. А пока книги побудут здесь на тот случай, если мы захотим вернуться в Штаты. Ах, не надо так на меня смотреть, мой милый жертвенный ягненочек… и к тому же сонный ягненочек. Благодаря деньгам Орты мы сможем оплатить их отправку в Сантьяго. Но давай оставим здесь плацдарм, пока все не станет понятнее.
С этими словами она убрала книги и похлопала по кровати, и я свернулся рядом с ней, обхватив ладонью ее грудь, как делал это каждую ночь, – и мы вскоре переплелись друг с другом и крепко уснули.
На следующее утро, спустившись вниз, я обнаружил, что наш гость проводил Хоакина до автобуса и готовится приступить к роскошному завтраку, приготовленному моей женой. Они болтали, словно давние друзья.
– Доброе утро, Ариэль, – сказал он, вставая, чтобы пожать мне руку, словно нас только что познакомили. – Анхелика продолжает забрасывать меня дополнительными вопросами, а я твержу, что уговор дороже денег.
– И о чем она хочет узнать?
– О самоубийствах, садах, химии, живут ли Карл с Ханной в Хэмпстеде, где они раньше и правда жили, не знаю уж, как она догадалась! Но все это сейчас не важно. Я приехал в Дарем, прошел ваш мягкий допрос и считаю, что вы достаточно обо мне знаете, чтобы принять решение. Каким оно будет?
Когда я ответил, он вскочил, чуть не опрокинув капучино, которое Анхелика для него приготовила.
– Я знал! Знал!
– Если можно, я добавлю только одно, Джозеф, – вмешалась Анхелика, осмотрительно отодвигая кружку подальше. – Мы понимаем, как это для вас важно: подозреваю, что за этим стоит не только то, что вы рассказали вчера, но всему свое время, как вы повторяете, хотя не уверена, что свое время вообще бывает, что время не наш самый страшный враг, что время не предает нас снова и снова, – но так тому и быть, доверия достаточно, чтобы идти вперед. Так вот, это одно. Ваш энтузиазм пошел вам на пользу, обеспечив согласие Ариэля, но мне не хотелось бы, чтобы вы на него давили, стояли у него над душой, так сказать. Мой муж действует лучше, если ему не мешают, если он может работать в своем темпе.
