Я – спящая дверь - Сигурдссон Сьон

– Дорогой Сьон, я жду тебя здесь.

Эпилог

Нужно иметь в виду, что хоть автор и решил поставить точку в своей истории, эта книга, как, впрочем, и любая другая, далека от завершения. Персонаж, оставшийся в живых в конце, продолжает жить и прокладывать себе дорогу в свое ненаписанное будущее, неважно, будет оно коротким, длинным или даже бесконечным – таким, например, в котором неожиданные достижения в области биохимии могут привести к открытию лекарства от смерти или где герой сможет прийти на помощь попавшему в беду сверхъестественному существу и в награду получит вечную жизнь (тут есть различия между живыми существами из плоти и крови и остальными видами, населяющими вымышленный мир). А единственный шанс читателя узнать о его испытаниях и победах – это довериться собственному воображению и услышать, как собственный внутренний рассказчик раскручивает его судьбу. Таким образом, даже самые крошечные второстепенные персонажи могут питать надежду, что какой-нибудь читатель возьмет на себя задачу рассказать их полную историю, подхватив, если можно так выразиться, свободный кончик нити со страницы и потянув за него достаточно долго, чтобы можно было привязать к нему новую нить и начать самостоятельное повествование. В число таких персонажей входят и те герои, которые, что называется, мертвее мертвого, – они тоже способны породить новые истории, как в их собственном, так и в других мирах.

То же касается и всего остального, что не доведено до конца на последней странице или упомянуто в тексте лишь вскользь (по ошибке писателя или намеренно), поскольку сюжет и его компоненты могут в сознании как читателя, так и автора, обнаружившего в них неиспользованный материал, совершать такие повороты, которые невозможно предсказать, и тут без разницы, как часто и тщательно читалась книга, сколько людей анализировало и обсуждало ее, сколько веков над ней ломали голову или обрушивались на нее с критикой, люди и звери, боги и стихии, исторические события и мелкие житейские происшествия, природные катаклизмы и микроскопические феномены переплетаются вместе и расходятся во все стороны, словно мицелий гриба, который разрастается в земле на шестьдесят квадратных километров, и точно так же, как и те, кто собирает его мертвенно-бледные плоды в лесах, на скалах, земляных отвалах или под стенами домов, не имеет ни малейшего понятия о том, что он, вероятно, самый крупный живой организм на планете, что ему тысячи лет и что он является родителем других гигантских грибов, которые в совокупности покрывают пятую часть континента. Ярким показателем размеров подземного существа является грибной суп, кипящий в большой алюминиевой кастрюле на плите кухни двухкомнатной квартиры на седьмом этаже запущенного многоквартирного дома на окраине самого красивого из городов мира, – он наполняет своим ароматом не только комнаты квартиры, но и в виде пара выскальзывает через щель в окне и превращает всех, кто его вдыхает, во второстепенных персонажей заключительной главы героического эпоса, известного лишь на родине женщины, размешивающей суп. Другая иллюстрация: мелко нарезанные грибы в салате, который подается в хрустальном салатнике ручной огранки из того же сервиза, что и другие блюда, графины и стаканы, наполненные изысканными напитками и деликатесами и украшающие столы праздничного банкета, завершающего международную конференцию, проводимую в ознаменование столетия этнических чисток. Впрочем, точно такая же прозрачно-звенящая посуда украшает накрытые столы в соседнем зале, где свадебный банкет настолько пышен, что на следующий день отец невесты бросится с церковной башни, тем самым подтвердив опасения распорядителя гостиницы, что у человека такого сорта не может быть средств на торжество, еду и цветы, на фокусника и оркестр, на напитки и воздушные шары, и заставив распорядителя снова и снова задавать себе вопрос, почему он не настоял на залоге, как делал обычно, – вопрос, на который нет ответа, кроме как броситься с той же башни, потому что сам он подворовывал гостиничные деньги, и это точно выяснится в ходе расследования скандала со свадьбой, а факт, что смерти отца и распорядителя случатся так близко друг к другу по времени, может породить слухи, которые прекрасно доживут до наших дней. Или еще пример: семнадцать высушенных на солнце грибов в котомке бродяги, который, блуждая по стране, соседней с той, где проходят два банкета, но немного дальше от той, где самый красивый из городов мира, стоя скатывается с песчаного склона горы, которую местные жители никогда не называют иначе, как Гора, – с удивительным проворством, потому что сушеные грибы почти невесомы, и он путешествует налегке, как и подобает бродяге (бродяги всегда скитались налегке и всегда будут скитаться с легкой котомкой, легкая котомка – главная характеристика бродяги вместе с его посохом, и можно заменить эту троицу из бродяги, котомки и посоха на рассказчика, историю и песню). А обособленно от всего этого, вне историй, где отведена роль гигантскому грибу, стоят те, кто родился к северу или к югу от грибного пояса и с недоверием относится ко всему, что растет в тени, особенно к грибам (психологи называют это микофобией), – их повествовательное искусство похоже на разрастание водорослей, клубники, одуванчиков, лотосов или инжира.

Писатели не меньше, чем читатели, находятся в плену этой природы историй и книг и даже не подозревают, что то, что они считают в своих произведениях совершенным новаторством, на самом деле настолько старо, что с момента, как это впервые сформировалось в сознании первой рассказчицы и она произнесла это, до тех пор, когда это было записано на глиняной табличке, папирусе, пергаменте или бумаге, свернуто в свиток или переплетено в книгу и в конце концов стало литературным новшеством, прошли целые тысячелетия. Все истории возникли задолго до того, как люди открыли способ хранить их где-то еще, кроме своей памяти, и поэтому не имеет значения, изнашиваются ли книги от чтения, теряются ли их тиражи в море при перевозке из одного места в другое, превращают ли их в пульпу, чтобы напечатать другие, или сжигают до последнего экземпляра. Жизненная сила, таящаяся в незавершенных предложениях и недописанных стихах (а это основа как для шедевров, так и для бульварного чтива) такова, что, если она ускользнет из книги и проникнет в голову лишь одного-единственного читателя, то может стать проклятием или благословением, преследующим одну и ту же семью из поколения в поколение. И с каждым пересказом, искажением, недопониманием или путаницей растет мир песен и рассказов человечества.

Биомасса Земли стабильна. Всё, что гибнет и умирает, становится пищей для того, что приходит после. А вот биомасса творчества растет. Оно создано из чудесной субстанции, не принадлежащей ни одному из трех известных царств Земного шара – ни царству животных, ни царству растений, ни царству минералов, однако подпитывается от них всех; творчество – от человека, а человек – от этого мира.

Поэтому с данной серией историй дело обстоит так же, как и с любой, ей подобной: хоть автор и решил поставить в ней финальную точку, на самом деле она еще далека от завершения.

Через четыре года после того, как Алета Шелинская сдала записи своего интервью с Йозефом Лёве, она получила новое приглашение встретиться с Хроульвуром Зофаниасом Магнуссоном. Генетик принял ее в своем кабинете в главном здании компании «CoDex». Ей показалось, что он сильно постарел с тех пор, как они впервые увиделись в баре «Левински», его борода и коротко подстриженные волосы теперь были совершенно белыми, хотя брови остались такими же темными и внушительными. Поприветствовав ее и предложив стакан воды (он сам как раз сидел на водной диете), Хроульвур сообщил, что начинает новый проект – совместное предприятие с наиболее успешными компаниями и научно-исследовательскими институтами страны. Это будут лучшие из лучших, никаких пустышек, только те, что мирового уровня, только гении.