Складки (сборник) - Кислов Валерий Михайлович
Мы принимаемся описывать и комментировать вслух эти живые картинки, а женщина внизу внимательно слушает и записывает наши описания и комментарии в блокнот с черным кожаным переплетом и тиснеными золотыми инициалами «К. В.». В наших комментариях к просматриваемому документальному кино мы стараемся быть объективными и не щадить себя. Мы выставляем себя в самом невыгодном свете. Во всем мы виним не неизвестных нам режиссера или оператора, а актеров, то есть самих себя. Мы никогда не умели ни собой руководить, ни себя играть. Мы неумело выкладываем всю подноготную, мы громко и четко выговариваем самое сокровенное, постыдное и омерзительное. Нам стыдно перед собравшимися в зале мужчинами и женщиной в фартуке и за свое ущербное изложение, и за свою излагаемую ущербность. Однако в ходе просмотра и обсуждения кинофильма мы становимся самоувереннее, мы находим удачные слова и выражения, мы даже позволяем себе некую игривость и самолюбование. Мы даже начинаем себя похваливать как актера за умелое аудио- и видеопредставление своих гнусностей.
Мы так увлекаемся этим само-любо-бичеванием, что начинаем упиваться своей собственной мразью и мутью в своем собственном — до чего же красноречивом — изложении и упиваемся до тех пор, пока не становимся самим себе противными (хаять, как и хвалить, нужно в меру). Нам становится так противно, что нас опять начинает мутить; мы даже чувствуем привкус едкой жидкости из шприца вперемешку с теплым и сладким так называемым игристым якобы шампанским вином. В какой-то момент мы не удерживаемся на очередной водно-воздушной волне и падаем куда-то вниз. Во время падения внутри нас что-то начинает бурлить, а затем извергаться наружу. На лету нас самозабвенно тошнит. Мы извергаем мощные струи теплого и сладкого так называемого игристого якобы шампанского вина с привкусом едкой жидкости из шприца и цветными вкраплениями: красными, желтыми, зелеными. Это опять салат оливье. Когда же он закончится?
На этом импровизированном заключении наша киноисповедь заканчивается: нас скомканно стаскивают с операционного стола, наскоро обтирают какой-то ветошью, одевают и выталкивают за дверь. Мы, опять заблеванные и по-прежнему без ботинок, оказываемся в уже знакомом коридоре. Нам опять зябко и мерзко. Мы опять не сразу понимаем, где вновь очутились и что предстоит делать. Мы понимаем, что не можем действовать назад, поскольку это было бы равносильно «туда-сюда», «куда-то» и в итоге «непонятно куда». Мы не можем развернуться и вернуться вспять. Мы не раки, а человеки, и это, как нам опять кажется, звучит гордо, несмотря на заблеванность, отсутствие ботинок и боль от укола в солнечное сплетение. Мы не можем двигаться и вперед, поскольку воплощенный вопрос стоит перед нами по-прежнему без адресата и без ответа, загораживая путь, как надменная неприступная каменная крепость, а мы, босые, заблеванные и уколотые в солнечное сплетение, ощущаем всю ущербность нашей человеческой слабости (ибо отвыкли уповать и способны лишь сетовать). Мы не можем двигаться ни вправо, ни влево: там мы уже были, и нас вытошнило. И все же, несмотря на нашу ущербную слабость, нам, босым, заблеванным и уколотым, но все равно гордым человекам, предоставляется возможность выбирать…
ВКЛАД
Зачался поздно, не праздным бременем, ожидался как чаянное чадо и, если бы не удача врача, не получился бы вообще, а так хоть и измучился и измучил, но все же родился из ора и рыданий, рано, из кесаревой родины, семимесячным царем, зато на трепетную радость близкой и дальней родне.
Насыщался, опорожнялся и уписывался в пеленки, уделывался от души по уши. Был сердцевиной бытия.
Простужался. Поправлялся. Радовался и радовал.
Распускался, развивался, резвился, резался зубами, бился губами, висками, локтями, коленями, лбом больно, забавлялся, занимался, кидался камнями, палками, песком, игрушками, заигрывался, увлекался, унимался, удивлялся, учился уму-разуму, утверждался, стремился опрометью, сам не свой, сам не зная куда.
Болтался, метался, ошибался в меру, пользовался, использовал, обижался, обижал.
Простужался. Поправлялся. Радовался и радовал.
Заблуждался, занимался, задумывался, вдумывался, удивлялся, утверждался, учился утверждаться, увлекался, ошибался, исправлялся, мучился, старался, стремился опрометчиво, сам не свой, сам не зная зачем.
Готовился, гордился.
Влюблялся, разлюблялся, перевлюблялся, встречался, гулял.
Пользовался, использовал, обижался, обижал.
Простужался. Поправлялся. Радовался и часто радовал.
Учился, трудился, утверждался, ошибался, исправлялся, учился учиться, учился трудиться, трудился в меру, встречался в меру, увлекался безмерно, воодушевлялся, возбуждался, услаждался, ублажался, гулял.
Влюблялся так, что влюбился. Влюбился так, что вложил.
Влагал опрометью.
Сам не свой.
Пользовался, использовал, обижался, обижал.
Простужался. Поправлялся. Радовался и нередко радовал.
Расставался, прощался.
Не прощал. Этого — хоть отбавляй.
Встретился, увлекся, воодушевился, возбудился, влюбился, вложился, женился, разродился, рассорился всерьез, разругался в пух и прах, расстался навсегда, простился.
Обидел и обиделся. Хотя сам виноват.
Винился, каялся, томился, терзался, отчаивался, опускался, трудился так себе, шатался направо, болтался налево, пускался во все тяжкие, гулял куда глаза глядели, влагал, не глядя.
Заблуждался не в меру, блудил, не зная как.
Волочился, вился, увлекался, увивался, валялся в ногах, пристраивался, пользовался, использовал, обижал и обижался.
Простужался. Поправлялся. Радовался и изредка радовал.
Встретился, воодушевился, влюбился, возбудился, вложился, женился, разродился.
Трудился в меру, заботился, обольщался, ошибался, вкладывал, влагал, трудился, заботился, вкладывал, влагал, вкладывал, влагал, выкладывался, выложился.
Простудился и подцепил какую-то заразу. Расклеился не на шутку. Разболелся всерьез. Лечился. Вылечился. Поправился. Обрадовался.
Трудился, выкладывался, сам не зная куда, обольщался, ошибался, обманывался, терзался, простужался, держался, жаловался, плакался в жилетку, лечился, чаще не лечился, поправлялся, оправлялся, радовался, хотя сам не понимал чему.
Пробуждался, возбуждался, блуждал, убеждался, ублажался своим, умилялся чужому, распалялся в меру и влагал не без удовольствия, довольствовался и не довольствовался малым, крепился и не крепился изо всех сил, трудился, не перетруждаясь, терзался, держался, жаловался, плакался в жилетку, обижался, не зная на кого и на что. Обижал.
И нередко.
Крепился, трудился, терзался, иногда распалялся, но вовремя вспоминал, печалился в меру, мирился до следующего раза, держался как мог, жаловался, как умел, плакался в жилетку, обижался до одури. Часто без причины. Обижал. Часто без причины.
Печалился, мирился, молча. Упирался, упрямился.
Свыкался, старался, стирался, как мочало, старел.
Сдувался, сдавал.
Обижался, обижал. Без причины.
Ссохся, скукожился, скрючился.
Наработался, навыкладывался, наобольщался, наошибался, наобижался, нажаловался, наплакался, намучился.
Отмучился.
Преставился.
Всю жизнь как бы держался, держал себя, сдерживал себя в своих (хотя не всегда был уверен, своих ли?) границах, ограничивался, определялся, определял себе предел, отмерял себе меру, метил мету, тему и рему, раму, рамку, рюмку, кромку, и в эти гранки и коронки вжимал, втискивал себя, — вываливающегося, вытекающего, выползающего — нередко защемляя нерв, нрав, норов.
