Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё
Ну, вспомни — вспомни, как полгода всего назад, наплевав на так ничего не понявшую Зойку, ты счастлив был, что опять свободен. Что ни от кого не зависим, ни к чему не привязан, что снова можешь мало что на часы — на календарь не глядеть…
Нет, ты вспомни, вспомни, как вырубил (и спрятал) мобилу, а потом и городской. Как завесил телик плащом, чтоб видом одним уже не соблазнял, и засел в предвкушении за своего персонального раба, он же рабовладелец. Как двое суток давил из души и печёнки полнейшую белиберду («…и куда мне прикажешь девать эту нежность, которой уже вагон?» — Тютчев, блин!), а потом пошёл, взял и всю-то ноченьку травил эти самые печёнку с душой без не то что закуски — без занюшки какой. А утром сбегал и затарился как на собственные поминки. Вспомнил?..
Вспомни тогда и как по стенам с потолком метался, не зная, звонить ей, Зайке (про заек, ё-моё) и в ноги падать, или гордо дуть на вокзал, брать билет на ближайший скорый и тыгдым-тыгдым, пока внутрях не ёкнет: вот оно, тут, слазь. Чтоб оттуда ещё дальше — автобусом — до самой дальней деревни, — чтобы совсем никого, кроме пары бабок чуть живых, ибо бабки святое: надо же к кому-то за молоком парным вечерами прогуливаться; потому как молоко твой нектар и твоя амброзия — молоко, други мои, а никакое не кофе — убивайте, но было оно оном, им и останется, а он — кохфий!
Давай уж всё вспоминай.
Вспомни, как на седьмой день кинулся сумку собирать — и собрал бы, кабы водка не вышла. Как утром восьмого сорвал с ящика плащ и в сотый, наверное, раз крутил «Осенний марафон», светлыми слезами рыдая по себе, чувствительному до потери пространственной ориентации, но непроходимо ленному, чтобы взять да и поменять в своей жизни хоть что-нибудь. А потом — в сто первый — «Кин-дза-дзу» — слёзно же завидуя Любшину, угодившему за галактическую околицу, лишь пальчиком пошевелив: тык на кныпочку, и чёрт те где.
И тогда ты поклялся себе, что — да, хорошо, пускай не нынче, но летом, от силы осенью — в деревню, к тётке и т. п. Потому что ни к какому мирному труду, кроме как буковки складывать, ты не годен. К созданью полноценной ячейки тем более. Да чего ячейки: даже ни к чему не обязывающие романы с адюльтерами, из которых нормальный человек удовольствие извлекает, у тебя закручиваются трагикомичней, чем, честное слово, твоя же вся писанина. И значит, вали-ка ты подобру-поздорову и займись тем единственным, на что заточен — изваяй в тиши и равновесии нетленную картину сколько-то понятого уже мира. Картину, вняв которой мир этот треклятый в ножки тебе бухнется, позабыв все свои былые претензии. Вот, мол, дал так дал, чертяка!.. И Андреич тебе безотцовщину свою простит, потому не у каждого отец Толстого с Чеховым выше. И Зайка — сама, безо всяких мольб и уговоров вернётся, оценив жертву, принесённую тобою будущим поколеньям за вас обоих. Потому что поймёт, дура: не мог ты иначе, и лишь там, на куличках, лишив себя искушения пойти и в живот её тёплый мордой уткнуться (или ещё в чей — нечего святошей прикидываться), перейдя все рубиконы и спалив все мосты, ты смог-таки отрешиться, напустить на себя, сесть и сотворить то, ради чего и коптил небо столько уже бессмысленно профуканных лет…
Ну: вот же она, глушь, вот он, покой хвалёный — садись, крапай. Каких тебе ещё условий подать? Тимка жирами да протеинами снабжать будет, Лёлька — кормить. Хочешь с ложечки — будет с ложечки, как тогда, в лесу, полуживого. Умывать, обстирывать будет, обштопывать, чего тебе ещё-то надо? Подстригать? И подстригать научится — в отместку за твоё парикмахерство.
А ты пиши. Можешь даже не отвлекаться, как и нет их вовсе — обслуга и обслуга. Хочешь так? Пожалуйста! Так и будет. Думаешь, не поймут? Да им только легче станет, если ты с нравоучениями своими лезть прекратишь. Что нового можешь ты им сказать? Руки помойте? Оденьтесь потеплей? Тима, далеко не забредай, Лёля, подоконник протри и деда покорми?..
Скрипач не нужен. Нигде не нужен — ни на Плюке, ни тут, понял ты, скрипач-самоучка?..
А компания понадобится — дуй вон к Деду. Он — а) вечный (тебя-то уж точно переживёт) и б) насчёт ентого дела завсегда. Его и доставай, а детвору не трожь. Вот ты у них где уже со своими нудьём. Да они завтра взвоют от твоей правильности и долбанут по башке чем потяжелей, и пока в себя приходить будешь, усадят вон на табуретку, ноги к ножкам прикрутят, руки свяжут и к стенке прислонят — чтоб спина не уставала. И с той самой ложечки кормить станут. Покормят-попоят и снова кляп в рот, чтоб не разглагольствовал. Им дешевле выйдет ведро за тобой выносить, чем тебя самого!..
Делиться мудростью желаешь — делись с бумагой. Хочешь — по капле выдавливай, можешь — по полсотни страниц… Кстати, срочно выяснить, есть ли тут вообще чем и на чём писать… Идеальный же случай подвернулся свою книгу книг сварганить. Зимы с весной мало? Да у тебя вечность впереди. В смысле, остаток жизни целый.
А место-то какое! Не Эдем, конечно, но условия экстремально близкие к идеальным: и у воды, и на земле, и с дичью под боком. Плюс аккумулятор божий заместо больнички — чудо-храмина. Плюс старикан-выручалочка, если чего совсем уже не понятно…
Между прочим, коли так повернуло, в чём вообще прок покидать эту колыбель цивилизаций? Какой смысл тропинку вовне шукать, если Дед и сам про неё ни ухом, ни рылом? За каким вам в тот свет, если там, кроме вас, никого? Вам доверили цивилизацию восстанавливать — здесь и крутитесь, не отходя от кассы.
И тут мне впервые пришло в голову, что дети мои никакие уже не дети, а исходный генетический материал — самец с самкой! ходячие прототипы, которых, за отсутствием иных образцов, следует беречь как зеницу, не приведи господи…
Не-не-не-не-не! Никаких зениц! Ничего такого не случится. На то вы, ребятишки, и избранные, чтобы благополучно достичь половозрелости и щедро распорядиться ею во благо дальнейшей жизни. А я — я пригляжу. Очень пригляжу. Сказано ж: надейся, а не плошай. И я, мои хорошие, не оплошаю, соблюду вас для священнодейства в лучшем виде.
Вот только антивсевышний я какой-то получаюсь. Тот своих за яблоко проклял и турнул, а мне наоборот предстоит — самому вас тихой сапой к яблоне подвести, а доведётся, так и носом ткнуть: отведывайте, дескать, не тушуйтесь, глядеть не буду, на бережку вон посижу, над вымыслом слезами пообливаюсь…
Вот роль, а? — искуситель-змей в чистом виде!..
Не-е-е-ет, господа присяжные заседатели, требую оправдания. Позвольте-ка на минуточку со скамейки подсудимых на другую пересесть, на адвокатскую. Дюже мне невтерпёж вступиться за райского дьявола.
Вы тут кого судите? Вы тут, дорогие товарищи, вот уже третье тысячелетие причину своего существования к высшей мере социальной справедливости приговариваете. Кабы не его-то пошлые промыслы — гулевали бы ваши праотец с праматерью по сей день в кущах, цветочки бы нюхали да букашками любовались, свято блюдя кодекс целомудрия творца-основателя…
