Виктория Токарева - Почем килограмм славы (сборник)
– Мы будем прятать, а ты в дырку смотреть, да? – недоверчиво отозвался Али-Баба.
– Ну хорошо, – терпеливо согласился Трошкин, – тогда пусть Федя выйдет и спрячет, а ты следи, чтобы я не подглядывал.
– Почему я? – обиделся Косой. – Чуть что, сразу Федя!
– Пасть разорву, паршивец этакий! – строго пообещал Трошкин.
– Пасть, пасть… – сразу струсил Косой и, взяв со стола спичечный коробок, пошел его прятать.
– Слушай, Доцент, ты когда-нибудь был маленький? – неожиданно спросил Али-Баба.
– Был.
– У тебя папа-мама был?
– Был.
– А зачем ты такой злой? Зачем такой собака?
Трошкин посмотрел на Али-Бабу трошкинскими своими глазами.
– Эх, Вася, Вася!.. – вздохнул он.
Скрипнула дверь. На пороге обозначилась безмолвная фигура Косого.
– Спрятал? – обернулся к нему Трошкин.
– Хмырь повесился… – тихо и без всякого выражения проговорил Косой.
А через год попал я в слабосилку,
Все оттого, что ты не шлешь посылку,
Ведь я не жду посылки пожирней,
Пришли хоть, падла, черных сухарей… —
с чувством пропел гардеробщик. Налил себе стакан водки, чокнулся с человеком, которого мы видели в кепке (сейчас он был без кепки). Выпил и заплакал.
– Митяй, – спросил он человека без кепки, – ты меня уважаешь?
Митяй кивнул.
– Пришить его надо, легавого этого. Всю песню мне испортил.
В дверь постучали сложным условленным стуком.
Двое вскочили из-за стола. Гардеробщик встал за дверь, а Митяй взял со стола второй стакан, кинул его под кровать. Потом быстро открыл дверь и отскочил.
В дверях стоял Белый-Доцент.
– Э-э-э… – пьяно хихикнул гардеробщик. – Сам пришел…
– И ты здесь… – прохрипел Доцент, закрывая за собой дверь, устало прислонившись к косяку. – А я было к тебе сунулся, да только почувствовал: засада там. Я чувствую. Я всегда чувствую… Схорониться мне надо, Митяй…
– Пошли, – сказал Митяй, надевая пальто.
Трое подошли к каркасу строящегося дома, по деревянным мосткам полезли вверх.
– Куда это мы? – спросил Доцент.
– Идем, идем…
На площадке девятого этажа Митяй остановился.
– Вот и пришли, – сказал он.
Доцент огляделся. Стен у дома еще не было, внизу пестрыми огнями переливалась новогодняя Москва.
В руках Митяя сверкнул нож. Гардеробщик достал из кармана опасную бритву.
– Понятно, – прохрипел Доцент, отступая на край площадки.
Митяй замахнулся ножом, потом, изогнувшись в прыжке, выбросил вперед руку. Доцент едва заметным движением увернулся, в какую-то секунду оказался за спиной Митяя и двумя руками с силой толкнул его в спину.
Митяй балансировал на самом краю площадки, пытаясь удержаться. Доцент легко подтолкнул Митяя, его нога ступила в пустоту, он с коротким криком полетел вниз.
Сзади к Доценту подкрался гардеробщик. Взмахнул бритвой.
* * *Хмырь лежал на широкой профессорской кровати, маленький и жалкий. Косой и Али-Баба сидели рядом, а Трошкин – на пуфике возле трюмо.
– Больно, Гарик? – участливо спросил Али-Баба.
Хмырь потрогал шею, покрутил головой.
– Больно, Вася… – всхлипнул он.
– Чего врешь-то? – вмешался Косой. – Откуда ж больно, когда ты и голову в петлю толком не успел сунуть!..
– Молчи, – сказал Али-Баба. – Ему тут больно, – он постукал себя по левой стороне груди. – Да, Гарик?
– Да, Вася, – простонал Хмырь. – Прочти! – шепотом попросил он.
– Опять? – недовольно сказал Косой.
Али-Баба развернул тетрадный листок, исписанный крупным аккуратным почерком, и начал читать:
– «Здравствуй, дорогой папа! Мы узнали, что ты сидишь в тюрьме, и очень обрадовались, потому что думали, что ты умер…»
Хмырь заплакал.
– Интересно, – бодро сказал Косой, – какая зараза Хмыренку этому про Хмыря накапала?
– Цыц! – рассердился на него Али-Баба и продолжал чтение: – «И мама тоже обрадовалась, потому что, когда пришло письмо, она целый день плакала. А раньше она говорила, что ты летчик-испытатель».
– Летчик-налетчик, – усмехнулся Косой.
– «А я все равно рад, что ты живой, потому что мама говорит, что ты хороший, но слабохарактерный».
– Точно! Слабохарактерный… – снова перебил Косой. – Стырил общие деньги и на таксиста свалил.
– Канай отсюда, падла! Рога поотшибаю, – вскочил, не выдержав, самоубийца и вцепился в Косого. – Хунзак паршивый! Вырядился, вылез из толчка: «Битте, дритте, данке шен!»
– Кто хунзак? – Косой побледнел. – Ответь за хунзака!
– Федя! – вмешался Али-Баба. – Отпусти Гарика, Гарик в очень расстроенном состоянии.
– А ты бы помолчал, поджигатель. Кактус!
– Что ты сказал? Это я кактус, да? А ну повтори…
– Кактус, кактус, кактус! – кричал Косой на Али-Бабу.
– Хунзакук, хунзакук! – вопил Хмырь на Косого.
– Прекратите! – истошно заорал Трошкин так, что стекла задрожали.
Трое отпустили друг друга, сели на ковре, уставившись на Трошкина.
– Ну что вы за люди такие! Как вам не стыдно! Вам по сорок лет, большая половина жизни уже прожита. Что у вас позади? Что у вас в настоящем? Что у вас впереди? Мрак, грязь, страх! И ничего человеческого! Одумайтесь, пока не поздно. Вот мой вам совет!
Трошкин поднялся и вышел из спальни.
Хмырь, Косой и Али-Баба недоуменно переглянулись.
– Во дает! – сказал Косой.
Али-Баба встал, прошелся по комнате, поцокал языком.
– Правду он советует, этот ваш Доцент. Идем в тюрьму!
– Во-во! – усмехнулся Косой. – Рябому он тоже советовал-советовал, тот уши развесил, а он ему по горлу: чик! От уха до уха!
– Сколько у меня было? – спросил себя Али-Баба. – Один год! – Он поднял палец. – Сколько за побег дадут? Три. – Он поднял еще три пальца. – Сколько за детский сад и за машину? Ну пускай десять! – Пальцев уже не хватило. – Сколько всего будет?
– Четырнадцать, – сипло сказал Хмырь.
– И что вы думаете, я из-за каких-то паршивых четырнадцати лет эту вонючку терпеть буду? Которая горло по ушам режет, да? Не буду! Вы как хотите, а я пошел в милицию!
– Вась, а Вась, – с уважением сказал Косой, почувствовав в Али-Бабе новое начальство. – А я давеча ему говорю: у меня насморк, а он…
– Да хватит тебе, надоел ты со своим насморком! – Хмырь поднялся, оглянулся на дверь и пальцем поманил к себе товарищей…
Полковнику Верченко Н. Г.
от зав. детским садом № 83
Трошкина Е. И.
ЗАЯВЛЕНИЕ —
писал Трошкин за столом в кабинете Мальцева.
…Иду раскрываться. Если что случится, прошу никого не винить.
Е. ТрошкинТрошкин скатал записку в трубочку и сунул ее в стакан с карандашами. Встал и решительно зашагал из кабинета…
