Владимир Сорокин - Утро снайпера (сборник)
— Хватит, чего в мертвяка пулять. Идем смотреть…
Они осторожно пошли, держа ружья наготове.
Он лежал метрах в тридцати, раскинув руки, уткнувшись головой в небольшой муравейник.
Егерь приблизился первым и ткнул его сапогом в ватный бок. Труп не шевелился.
Сергей тюкнул сапогом окровавленную голову. Она безвольно откачнулась набок, показав ухо с приросшей к щеке мочкой. По уху ползали возбужденные муравьи.
Сергей положил ружье рядом и быстро вытащил из кожаных ножен висящий на поясе нож.
Егерь взял труп за руку и перевернул на спину.
Лицо было залито кровью, в которой копошились влипшие муравьи. Ватник был распахнут, на голой груди виднелись кровавые метки картечин.
Сергей с силой вонзил нож в коричневый сосок, выпрямился и вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.
Изо рта трупа хлынула кровь.
— Здоровый, — улыбаясь, пробормотал егерь и, вытащив из кармана свой складной нож, стал умело срезать с мертвеца одежду. Сергей молча разглядывал убитого.
— Там взапрравду есть и коот, как напрраво — так поееет, а налево — так загнееет анекдооот…
— Надо б снять, Сереж, — поднял голову егерь.
Сергей кивнул и пошел к ели.
— Вот где его зацепило… во продырявило как… — бормотал егерь, обнажая окровавленный живот трупа. Сергей подошел к дереву, развязал узел и осторожно спустил магнитофон.
— Это только пррисказкааа — скааазка впередиии! — успел пропеть Высоцкий и смолк, прерванный щелчком клавиши.
Сергей смотал веревку и вместе с магнитофоном убрал в рюкзак. Егерь тем временем ловко отрезал голову, откатил сапогом и выпрямился, тяжело дыша:
— Пущай кровь сойдет, тогда распластаем…
Сергей вернулся, сел на корточки перед трупом:
— Как быстро мы его, а, Егорыч. И не верится даже…
— Ты попал, а я добил! — засмеялся егерь. — Стало быть, не вконец ослеп еще.
— Молодец.
— И шел-то, сволочь, из самой гущины.
— Да, шел неудобно.
— Но ты здорово дал ему! Все пузо так просеял!
— А в голову ты, наверное, попал…
— Ага. У меня оно выше берет… Надо б от муравьев отволочь, а то облепят…
— Давай под дуб оттянем…
Они взяли труп за ноги и поволокли.
Голова осталась лежать возле муравейника. Егерь вернулся, ухватил ее за ухо и перенес под дуб.
Из шеи трупа текла кровь.
Сергей достал флягу с коньяком, отхлебнул и передал Кузьме Егорычу.
Тот вытер липкие пальцы о брюки, бережно принял флягу, отпил:
— Крепкая…
Сергей рассматривал труп:
— А широкий тип. Плечи вон какие мощные.
Егерь отпил еще и вернул ему флягу:
— Здоровяк… Ну ладно, давай свежевать…
Он быстро вспорол живот, вырезал сердце и, отодвинув лиловатые кишки, стал вырезать печень:
— И тут ему попало…
Сергей улыбнулся, посмотрел вверх.
Еле видный коршун, слабо шевеля крыльями, парил над лесом.
— А печеночку мы щас и пожарить можем, — бормотал Кузьма Егорыч, копаясь в кишках.
— Точно, — отозвался Сергей, — на углях.
— Да и на палочке можно. Свежатину, знаешь, как хорошо…
— Знаю, — улыбнулся Сергей и снова поднес флягу к губам. — Ну, с полем тебя, Егорыч.
— С полем, с полем, Сереж…
Лошадиный Суп
Анне и Марии
Как началось? Просто, как и все неизбежное:
Тысяча девятьсот восьмидесятый год, июль, поезд Симферополь — Москва, 14.35, переполненный вагон-ресторан, пятна томатного соуса на перекрахмаленной скатерти, забытые кем-то спички «Львiв», сигаретный пепел, позвякивание бутылки «Нарзана» в металлическом кольце у окна, колеблющаяся занавеска, гиперболоиды густых солнечных лучей, Олино предплечье со следами облезающего загара, полинявший Володин батник, Виткино джинсовое платье с двумя вышитыми маковыми головками.
— Только, пожалуйста, ребятки, не рассиживайтесь, — зашелестел замусоленной книжкой официант, — у меня очередища до самой Москвы.
— А что у вас… — начал Володя, но лягушачьи губы официанта опередили:
— Салатов уже нет, солянки нет, есть харчо, судачок с пюре и бифштекс с яичком.
— А пива нет?
— Есть! — тряхнул взмокшей челкой официант. — Два, три?
— Четыре, — расслабился Володя. — И всем по бифштексу.
— Мороженое есть? — надела черные очки Витка.
— Нет… — Официант чиркнул карандашом в книжке и вывернулся жирным тюленьим телом к сдерживающей очередь буфетчице. — Любань, еще одного!
— Может, не на-а-до? Ведь нам так ую-ю-тно! — пропела Оля, закуривая последнюю сигарету, но по проходу уже шел шоколадный от загара мужчина в белых брюках и голубой рубашке.
— Здравствуйте, — улыбнулся он всем троим сразу, садясь и быстро заглядывая в глаза.
Он был никакой, без возраста, с плешивой головой.
«Ветеринар», — обозначил его Володя, забирая сигарету у Оли.
«Дынин», — вспомнила Оля персонажа фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».
«Холостяцкий притырок на пути с курорта», — скривила красивые губы Витка.
Официант, бормоча что-то, вспомнил про него, повернулся, но плешивый протянул ему трёшку:
— Мне ничего, пожалуйста.
Официант взял деньги, непонимающе нахмурился:
— Ну, а…
— Ничего, ничего… — тряхнул незнакомец пальцами с обгрызенными ногтями. — Я просто посижу… немного.
— Ну, а… Попить? Пивка? «Псоу»? Коньячок «Арарат»…
— Ничего, ничего.
Официант молча уплыл на кухню.
«Ветеринар, но с припиздью, — покосился на незнакомца Володя. — Наверно, сибирский валенок. Зиму тихо горбатился, летом поехал на юга мошной трясти».
«От жены из купе сбежал. — Оля забрала сигарету у Володи, затянулась. — Дал бы лучше нам три рубля. Володька последнюю пятерку щас просадит, приедем, в доме шаром покати, предки в санатории, неделю жить еще, ужас…»
«Окрезел чувачок на юге, вот и мучается дурью. — Витка посмотрела в окно. — И почему у таких козлов всегда много денег?»
Поезд полз по знойной Украине.
— Что-то как-то в этом году совсем уж лето жаркое, — заговорил плешивый, норовя заглянуть троим в глаза. — Неужели и в столице нашей родины такая температурная катастрофа?
— Понятия не имеем, — ответила за всех Витка, брезгливо глянув на его ноги.
— Вы где отдыхали? — улыбался мелкими нечистыми зубами плешивый.
«В пизде!» — ответил про себя Володя, а вслух произнес:
— Знаете, мы перегрелись и спать хотим. А когда мы хотим спать, то мы всегда хотим есть и совсем не хотим разговаривать.
— Сиеста, значит? — заискивающе прищурился плешивый.
