Николай Никандров - Путь к женщине
Второй:
– Это верно.
Они встают, кружатся при луне друг вокруг друга. Второй, кружась, трогает за шляпу:
– Виноват-с!
Третий, кружась, трогает за цилиндр:
– Виноват-с!
Садятся на новые места.
Долгое время молчат.
Наконец третий нарушает молчание.
Сидит неподвижно на столбике из кирпичей, однотонно, очень раздельно, голосом вещателя, в лунное бездонное про странство:
– В этом мире самая большая сила в руках женщины… От женщины зависит, погибнуть миру или спастись… Как она захочет, так и будет… До сих пор она нехорошо хотела, и миру было нехорошо… Надо сделать, чтоб она хорошо захотела…
Умолкает.
Второй с тяжелым вздохом:
– Да… Легко сказать "сделать"… А как это сделать?
Качает головой.
XXV
Ванда кладет щеку на плечо Шибалина. Нежно:
– Ну что, дружок, довольно побеседовали? Теперь пойдем?
Шибалин прижимается к ней, закрывает глаза, говорит с закрытыми глазами:
– Нет, нет, посидим еще немножко… Одну минутку! Я сейчас закрыл глаза, и мне представилось, как будто вы не Ванда, а совсем-совсем другая: та, самая лучшая женщина в мире, которую я ищу… Та, самая идеальная, к которой я стремлюсь всю жизнь…
Ванда нетерпеливо:
– Нет, правда, гражданин, довольно сидеть! Давайте деньги да пойдем! А то вон Настя уже которого принимает, а я все только с одним с вами сижу.
Шибалин все время не раскрывает глаз, с нарастающей мукой:
– Ванда! Умоляю вас: не говорите ничего про деньги! Не упоминайте этого страшного слова: "деньги"! Вы такая красивая, такая нежная, такая неземная, светлая, лунная, и вдруг, точно обухом по голове: "деньги"!!!
– А как же вы думали? Без денег?
– Да не без денег! А только не надо об этом говорить! А то выходит так грубо, так некрасиво!
– А это тоже некрасиво, когда мужчины уходят, не заплатив! Разве мало за вами нашего пропадает!
– Ах, замолчите вы! Молчите! Хочется самообмана, хочется сделать похожим на настоящую любовь, а вы…
– Если заплатите хорошо, тогда можно сделать похожим на настоящую любовь.
– Ах, вы опять о своем: "заплатите" да "заплатите"!.. Это после! Потом!
– Не-ет! На "потом" я тоже не согласна! Давайте теперь!
– Ванда! Как вы не понимаете, что речью о "плате", раз говорами о "деньгах" вы убиваете во мне к вам как к женщине всякое чувство, всякую симпатию!
– А вы тоже убиваете во мне всякую симпатию к вам как к мужчине, когда отказываетесь платить вперед. Не мальчик, и наши правила должны бы, кажется, знать.
Шибалин лежит лицом на ее груди, стонет, боится рас крыть глаза.
– О-о-о!.. Вы уже испортили все мое настроение!.. Ванда:
– А вы – мое!
– О-о-о!.. Что вы со мной делаете?..
– А вы что со мной делаете?
– Хочется иллюзии, хочется хотя на миг искренней женской ласки, неподдельной, бескорыстной!.. А вы!..
– Что я? Когда деньги заплатите, тогда я успокоюсь и смогу искренне, от всей души, дать вам неподдельную ласку! Атак, конечно, мне придется заставлять себя, притворяться! Разве вам не все равно, когда платить: вперед или потом? И так платить, и так платить!
– О-о-о!.. "Платить"… "Платить"…
С корчами, со стоном достает деньги, глядит на них узенькими щелочками глаз:
– Столько довольно?
– Это мне?
– А то кому же!
– Если мне, то мало. Меня нельзя равнять с другими. Потому что, как вы сами видите, с каждым я не хожу.
Шибалин, не желая глядеть на свет, щурится, достает еще бумажку:
– Ну а теперь довольно?
Ванда держит в руках полученное.
– За визит довольно. А теперь дайте мне что-нибудь сверх, на подарок.
Шибалин, уже не отдавая себе отчета в том, что делает, сует ей еще одну скомканную бумажку.
– Вот теперь спасибо. Теперь можно идти. Теперь по крайней мере буду знать, с каким человеком иду.
Она поднимает его, они идут, обнявшись, к задней стене. Шибалин голосом больного:
– Жаль, что у вас нет хорошего помещения…
Ванда тоном утешения:
– Что же делать. К вам, вы говорите, неудобно. Ко мне тоже нельзя: я в семье живу. В номера – незарегистрированных не пускают. Приходится мириться.
– А там очень плохо?
– Нет. Там хорошо, там у нас есть совсем отдельное помещение: всего для двух-трех парочек. Только туда бывает трудно попадать: очень узкий пролаз. Не знаю, как вы, с вашей солидностью, туда пролезете. Хотя, впрочем, пролезете. И не такие пролезали.
Они останавливаются перед средней лисьей норой.
Ванда становится на колени, берет свою широкополую парижскую шляпу в зубы, лезет на четвереньках вглубь, под фундамент стены, тонет во тьме.
Шибалин высохшими губами ей вдогонку:
– А там ведь темно? Ванда бодро из тьмы:
– Ничего! Можно спичку зажечь!
Шибалин падает на землю и на животе, с великими трудностями, продирается в слишком узкую щель. Пачка писаний про любовь, данная ему Верой, выпадает из его кармана, рассыпается по земле. Он поспешно сгребает ее и запихивает обратно в карман…
Комментарии
(М. В. Михайлова)
ПУТЬ К ЖЕНЩИНЕ.Впервые роман полностью опубликован "Московским товариществом писателей" в 1928 г. В 1934 г. был издан в Польше. Первоначальное название – "Путь к далекой". Части романа печатались в журнале "Новый мир": первая – *под названием "Знакомые и незнакомые" (1927. No 2); третья – под названием "Ночь" (1926. No 6). Она же публиковалась в немецком издании. Вторая часть – "На земной планете" отдельно не печаталась.
Сам Никандров рассматривал это произведение как шаг вперед в своем творчестве, хотя многие критики советовали ему уйти от сатиры и вернуться к лирической интонации "Берегового ветра". "Не могу же я толочься на месте, на одном "Береговом ветре"!" – возмущался он в письме к Н. С. Клестову-Ангарскому от 4 марта 1927 г. (РГАЛИ. Ф. 24. Оп. 1. Ед. хр. 50). Писатель относил этот роман "ко второму сорту", подчеркивая, что "книги первого сорта мною еще не написаны", а все остальное, им созданное, должно быть причислено "к третьему сорту" [Перегудов А. На рассвете. – "Новый мир". 1980. No 1).
Роман вырос из задуманной ранее пьесы. Мысль о драматургии никогда не покидала Никандрова, тем более что умение создавать выразительные диалоги, через речь раскрывать характер персонажа действительно составляли отличи тельную особенность его дарования, "..я рожден быть великим… драматургом", – шутил он в письме Н. И. Замошкину от 4 февраля 1937 г. (РГАЛИ. Ф. 2569. Оп. 1. Ед. хр. 284). Но пьеса не получилась – и в итоге он "из 3-х действий пьесы сделал три повести, дал им отдельные названия… Все три части "объединил" одной идеей, носителем которой является Шибалин" (см. письмо Клестову-Ангарскому от 23 ноября 192(?) г. – РГАЛИ. Ф. 24. Оп. 1. Ед. хр. 50). Однако драматургический элемент, несомненно, сохранился. На это обратил внимание писавший внутреннюю рецензию на повесть "На земной планете" И. И. Скворцов-Степанов: "Первые 27, по жалуй, 30 стр. будут иметь большой успех при исполнении чтецами… Многие "парочки" – совершенно живые" (РГАЛИ. Ф. 1328. Оп. 3. Ед. хр. 276).
"Странная штука Никандрова" поразила при чтении М. Горького (см. его письмо А. Воронскому от 23 марта 1927 г. – М. Горький и советская печать. М., 1965. Т. X. Кн. 2), встретила горячую поддержку С. Н. Сергеева-Ценского. "Из беллетристики февральской книжки, – писал он В. Полонскому 14 февраля 1927 г., – очень заметна сатира Никандрова. Большой материал для публициста (и большая заслуга Ваша перед литературой, что Вы ее напечатали…) <…> многое в ней списано с натуры…" В этом же письме Сергеев-Ценский "жизненно оправданную вещь" Никандрова противопоставил засилью "экзотических" произведений в советской литературе, появление которых заставляет "старого Даля "радостно" потирать в гробу костяшки бывших пальцев" (РГАЛИ. Ф. 1 128. Оп. 1. Ед. хр. 1 13). Очень точно предсказал Сергеев-Ценский и реакцию критики на это произведение: "Сатиры вообще в той или иной части общества возбуждали негодование".
Живя в Москве, Никандров имел возможность близко наблюдать быт писателей, о чем с нескрываемой иронией писал К. Треневу: "Сегодня в Союзе писателей торжественное открытие <…> буфета, столовой, клуба (писательского), биллиардной и пр. Вечером банкет с пьянством и, думаю, с протокола ми" (письмо от 1 ноября 1925 г. – РГАЛИ. Ф. 1398. Оп. 2. Ед. хр. 415). Атмосферу же в писательской среде Никандров характеризовал как смесь "базарной шумихи" с "торгашеским делячеством" (письмо Н. И. Замошкину. – РГАЛИ. Ф. 2569. Оп. 1. Ед. хр. 284. Л. 22).
Именно гротескное воссоздание этой атмосферы в пер вую очередь и вызвало возмущение критики. В романе увидели "совершенно неубедительный памфлет", "неумелый гротеск", "пасквиль" "на современные литературные нравы" [Н. Н. – "На литературном посту". 1927. No 5-6; 13-14; Фиш Г.- "Звезда". 1927. No 10). Никандрову приписали "ложное истолкование бытовых фактов" ("На литературном посту". 1927. No 5– 6). В. Красильников считал, что романист заставил "комические типы советских писателей и поэтов <…> барахтаться в вонючей тине своего воображения" ("Октябрь". 1927. No 8). Он даже прикрикнул на Никандрова: "Тов. автор! Если Вы хотите быть дельным писателем, не занимайтесь размножением <…> антисоциальных сумасшедших идей. Не увеличивайте количество пасквилей на советских литераторов, им место <…> на страницах <…> эмигрантских изданий".
