Виталий Владимиров - Закрытый перелом
В самый трудный момент своей жизни…
— А какие же мы хорошенькие, какие сладкие. А вот мы тут сядем, отдохнем, вот на этой скамеечке, здесь и солнышко как раз светит, — услышал Виктор женский воркующий голос.
Виктор сидел, закинув голову навстречу нежаркому осеннему солнцу, закрыв глаза и надвинув кепочку на лоб. Он открыл глаза и увидел молодую мамашу в очках, в сиреневой пуховой шапочке, в зеленом приталенном пальто и черных резиновых ботиках. Она склонилась над детской коляской, мерно ее покачивая, а потом присела рядом с Виктором.
— Господи, Таисия! — удивился Виктор.
Таисия неторопливо повернула голову, посмотрела на Виктора и поздоровалась так, словно они расстались только вчера:
— Привет.
— Не признал сначала, — заговорил Виктор. — Я же тебя в очках никогда не видел.
— Что же я по-твоему девка молодая, на выданье, и буду очки таскать, как старуха? — посетовала она на непонятливость Виктора. — Сейчас я уже замужняя, можно и носить. Близорукость у меня. С детства. Уже около минус пяти. Говорят, операции сейчас делают, исправляют глаза, не слышал?
— Слышал. Есть даже специальный институт микрохирургии глаза. У нас один сотрудник, Иван Сергеевич, такую операцию сделал. Удачно.
— Боюсь я, — вздохнула Таисья. — С другой стороны, привыкла. Ты в стереокино никогда не был?
Виктор утвердительно кивнул головой.
— Был, значит, — поняла Таисья. — Так вот, когда там на экран без очков смотришь, то все размытым кажется, а если очки наденешь, то все такое крупное, близкое и словно лезет на тебя. Вообще-то я хожу без очков и никого не вижу. Спокойней мне так, о своем думаю. Да без очков мне и люди кажутся лучше, красивее. Вот на тебя посмотрела, седой ты уже, в морщинках, а ведь молодой еще мужчина.
— Скоро сорок, — улыбнулся Виктор.
— А моему Анатолию тридцать. Тоже не мальчик, в армии отслужил. Он у меня на заводе, который "Москвичи" делает, работает. И танцует. В самодеятельности.
— Сын? — кивнул головой на коляску Виктор.
— Нет. Девочка. Верой назвали. В честь моей бабки из Сибири, ту тоже Верой звали. Год, как померла, как раз под ноябрьские. До девяноста совсем немного не дотянула.
Таисия ненадолго задумалась, замолчала, потом мягко улыбнулась:
— А нам уже целых четыре месяца и пять дней, мы уже почти пять килограмм весим…
И Таисия, засветившись от счастья, стала обстоятельно рассказывать Виктору, как проходила у нее беременность, как она рожала, как день ото дня растет и крепнет ее Верунька…
Виктор смотрел на Таисию. Она раздалась, округлилась, верно, не ограничивала себя после родов. Исчез девичий румянец, глаза совсем скрылись в складках припухлых век и только временами, когда Таисия смеялась, в ней проглядывала прежняя, скуластая, брызжущая неуемной жаждой жизни, веселая девушка. Виктор заметил, что изменился не только облик Таисии, стала другой ее речь. Раньше, может быть, под влиянием Антона, Таисия читала вслух стихи… Куда это ушло?.. И еще Виктор подумал, что, наверное, ей ни к чему исправлять зрение — пусть живет в замкнутом мире своих радостей и забот, своих иллюзий. А также Виктор представил себе эту, еще молодую, но уже по-бабьи грузную женщину женой Антона…
Переключившись на Антона, Виктор вспомнил, как Антон влиял на него именно в самые трудные моменты жизни.
Тогда, когда нельзя лгать себе…
Обращаясь к Антону за помощью, Виктор хотел решить свои проблемы, но вместо того чтобы самому найти верный ответ на мучившие его вопросы, Виктор брал готовые концепции Антона.
А ведь каждый сам к своему идет итогу.
У Антона не было детства — Виктор вспомнил рассказ Таисии о космонавтах, которые видели в межзвездном черном пространстве корабль со своими умершими родителями, и подумал, что Антон не смог бы на месте этих космонавтов увидеть своего отца, да и мать ему представилась молодой, даже моложе Антона, девушкой.
Так кто осудит Антона за то, что он изначально не верил в Добро и Любовь? А ведь это — основа той истины, в которую надо верить, просто верить и все, верить, что Добро всегда победит Зло, не смотря ни на что. Антон же отрицал даже права на иллюзию, на утешение, на сознательный самообман, который, может быть, необходим человеку, чтобы найти новые силы для жизни. А женщинам вообще свойственна по природе своей склонность к само обману, поэтому Антон относился к ним, как к неразумным детям, которым не дано понять высокомыслие мужчин. Нет, пожалуй, невозможно, подумал Виктор, представить Антона любящим мужем, главою семейства, и все-таки спросил Таисию:
— Антона давно не видела?
— С тех пор, — равнодушно, не задумываясь, ответила Таисия.
— Да… разлетелась наша компания, — больше в ответ на свои мысли сказал Виктор. — Ты замуж вышла, дочка у тебя, Марина с Сергеем поженились…
— А ты все один? — полюбопытствовала Таисия.
— Один, — подтвердил Виктор.
— Хочешь невесту тебе найду?
— Спасибо, я сам.
— Ну, как хочешь. Есть у меня одна деваха на примете. Хозяйственная, работящая, не то, что эти современные пигалицы — колечки, браслеты, намажется, сигарету в зубы, а помыть, постирать, приготовить не могут. Кстати, Марина мне звонит часто.
— По-прежнему по театрам ходит? — спросил Виктор.
— Нет, ей теперь не до гулянки, — ответила Таисия. — Они же с Сергеем мальчика взяли из детского дома, Маринка-то сама не родит, не может, да и годы не те. Славный мальчишка у них, рыжий.
Тут Виктор подумал, что вот и у Марины была своя иллюзия, свой самообман, в котором она жила праздничной атмосферой театра, переживаниями героев и перевоплощениями актеров, и что этот мираж утешал, поддерживал Марину после краха ее любви к Пижону, заменял истинное чувство к Антону и Виктору. А теперь ей этот мираж не нужен, потому что у нее есть Сергей.
В этот момент Виктор, до того без особого душевного волнения и накала размышлявший о прошлом, вдруг почувствовал, как его захлестнула жаркая волна стыда перед Мариной… За его трехлетнюю жизнь у нее захребетником, за безобразную сцену их последнего разговора, когда он, пьяный, ввалился к ней в квартиру и хотел унизить Сергея, а унизил самого себя…
Также, как есть истины, в которые надо просто верить, есть и поступки, дела, которые просто нельзя совершать. Нельзя и все тут.
А границу этого табу знает только нравственность…
Таисия опять склонилась над коляской, в которой закряхтел, потом коротко вякнул и, наконец, немного скрипуче заплакал маленький человечек, требуя помощи, внимания, ласки к себе, к уникальному, единственному и неповторимому. И сколько же ему еще предстоит пережить и помучиться, прежде чем в душе его, которая пока и не проснулась даже в этом крохотном тельце, станет жить неиссякаемая вера в Добро — основа будущей высокой нравственности, до которой идти и идти, как до заоблачной вершины.
Так думал Виктор, а Таисия, непрерывно приговаривая, успокоила дочку, поднялась, объявила, что пора уже кормить Веруньку, и, легко попрощавшись — пока… — покатила коляску вдоль пруда, так ни разу и не обернувшись. Виктор долго смотрел ей вслед и почувствовал укол легкой досады от равнодушия Таисии, хотя вовсе и не желал продолжения знакомства и общения с ней.
Одиночество… Оно чувствуется не только в пустой квартире, не только среди себе подобных в уличной толпе, где каждый торопится мимо по своим делам, но и в том, что у тебя нет ни родных, ни друга, подумал Виктор и остановил сам себя: "Ну, это, старик, ты уж слишком. А если тебе и одиноко — сам виноват…"
Виктор встал со скамейки, инстинктивно отряхнулся, поправил кепочку и пошел к машине. Выехал на Садовое кольцо, потом свернул на радиальный проспект, через минут тридцать вошел в ресторан. Метрдотель Миша провел Виктора к столику, помог ему сесть, придвинув стул, и, вежливо поговорив о теплой золотой осени, прислал официанта. Борис не стал записывать заказ, он осведомился только, что будет пить из крепких напитков клиент, и, узнав, что Виктор за рулем, но голоден, предложил ассорти из рыбы, зеленый салат, красный борщ и поджарку с грибами. И, естественно, минеральную воду, масло, калач… К выбору десерта они решили вернуться попозже.
Ресторан этот был расположен далековато от центра, не столь многолюден и посещаем, но имел свою постоянную клиентуру, благодаря хорошей кухне и вежливому, ненавязчивому обслуживанию.
Именно сюда возил Виктор пообедать свой "экипаж", поэтому здесь его хорошо знали.
Виктор, не торопясь, отобедал, с особенным удовольствием съев поджарку, которую здесь готовили по-своему: на картофель, порезанный кружками и обжаренный в масле, клали также слегка обжаренные куски мяса, сверху отваренные грибы и все это томили в духовке, обильно залив напоследок сметаной. Виктор понимал что в его годы пора отказываться от таких, способствующих росту уже наметившегося брюшка блюд, но сегодня решил расслабиться.
