Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой
Торопясь по Восьмой авеню с покупками, Джой напевал «Последний круг», не обращая внимания на взгляды прохожих. Остатки грязного снега по обочинам растекались лужами под лучами полуденного солнца, и он аккуратно обходил их, оберегая первозданное сияние своих сапожек. Несколько попавшихся по дороге витрин и два или три зеркала позволили ему увидеть отражение блистательного ковбоя, и перед некоторыми из них он позволил себе притормозить и одарить его улыбкой: пару раз он напряг мышцы ягодиц, чтобы убедиться в наличии пришедшей к нему силы и уверенности. Последнюю покупку, картонную коробку с горячим куриным супом, он сделал в богатом еврейском магазине неподалеку от 30-й стрит.
Поднимаясь в «иксовую» квартиру, он остановился на лестнице проверить все свои приобретения: носки, белье, лекарства, суп, сигареты. Вид носков заставил его задуматься. Положив все пакеты на ступеньку, он вытащил носки из бумажного мешка, держа по паре в каждой руке и долго смотрел на них, не в силах прийти к какому-то решению. На секунду ему показалось, что он пытается вспомнить размер каждой из ног Рэтсо, но остановился он не из-за этого. Он пытался привести в порядок чувства, которые у него вызвали все эти приобретения, а не только носки. Но каковы бы они ни были, он никак не мог разобраться с ними.
Собрав пакеты, он поднялся в их обиталище.
Рэтсо лежал под кучей одеял, полязгивая сжатыми зубами, чтобы удержаться от непрерывного клацанья. Он сразу же взял две таблетки аспирина, запив их глотком воды, но ему не удалось проглотить ни ложки супа, пока не прекратилась дрожь. К тому времени Джой подогрел суп на таблетках сухого спирта, а Рэтсо так пропотел, что ему пришлось сбросить все одеяла. Они поспорили по поводу того, стоит ли это делать, а потом из-за названия недомогания Рэтсо. Джой предположил, что это кошачья лихорадка, как Салли называла все болезни, которыми он страдал в детстве, ибо она исходила из убеждения, что все болезни от кошек, но Рэтсо сказал что, они не приближался ни к одной кошке, и, кроме того, у него обыкновенный грипп.
Пока он ел суп, Джой показал ему носки и длинное белье. Поглядев на них, Рэтсо покачал головой.
— Не годятся? — спросил Джой.
— Не в этом дело. Пока ты покупал белье, я бы мог спереть носки. Хотя все нормально. — И, спохватившись, он добавил:
— Спасибо. — Затем сказал: — Эй, Джой, не вешай носа, что бы там ни было. Обещаешь?
— Ага.
— Так обещаешь?
— Ну д а!
— Так вот, вроде бы я не смогу ходить. — Рэтсо смотрел в стену. Чувствовалось, что он был крепко смущен. — То есть, когда я в тот раз свалился, ну и… м-м-м…
— И что?
— Я испугался. — Он поставил суп рядом с грудой одеял, и его снова стала бить дрожь. Сжав челюсти, он плотно обхватил себя руками за плечи.
— Чего? — переспросил Джой.
— Я уже тебе говорил!
— Я знаю, но…
— Того, что будет, — сказал Рэтсо. — Я хочу сказать, того, что они могут с тобой сделать, ну, ты знаешь… сделатьс тобой, м-м-м… А, черт!
— Кто? Кто и что может с тобой сделать?
— Не знаю. Ну, копы. Или эти… да откуда мне знать?
— Тебе кажется, — сказал Джой, — что ты не можешь ходить?
Рэтсо кивнул.
Джой, встав, заорал на него:
— Ну, и какое же отношение к этому имеют копы? Это не их собачье дело, кто может ходить, а кто — нет! Честное слово, парень, ты говоришь как человек, у которого мозги в задницу провалились! Ты что, забыл, что нам с тобой предстоит? Мы с тобой отправимся во Флориду.
— Во Флориду? Что за…
— Надо только купить билеты на автобус, и все.
— Иди ты со своей Флоридой. Ищи дураков. — Нахмурившись, Рэтсо уставился Джою в лицо, стараясь понять, что тот думает.
Джой сказал:
— Я прикинул, что нам надо уносить ноги поближе к теплу. Так? Чем ты сейчас занимаешься? Лежишь и дрожишь, понял? Второе — это жратва. Опять-таки верно, так? Ну вот, а во Флориде полно кокосовых орехов, и солнце там светит во всю, и все такое, так что не стоит себе ломать голову над этой ерундой. Пошевели мозгами! Рэтсо, ты и сам все понимаешь, ведь мы столько раз об этом говорили, дер-рьмо, ты что забыл?
Он вынул из кармана деньги и развернул их веером, как карты.
— Я заработал их ночью, и вот с этого начнем. Сегодня вечером я сделаю еще. Все заметано, и я только хотел сказать тебе об этом. Теперь скажи мне — мы прикидывали, что автобус обойдется в тридцать восемь на голову, так? Сколько это будет, если умножить на два?
— Ты что, хочешь и м е н я взять с собой? — сказал Рэтсо.
Джой кивнул.
— Сколько будет умножить на два?
— Семьдесят шесть. Слушай, Джой, и у меня есть еще девятнадцать. Они в ботинке лежат.
— Где ты их раздобыл?
Джой взял ботинок и вытащил из-под стельки купюры.
— Порыскал среди их пальто прошлым вечером, — признался Рэтсо.
— В каких пальто?
— Да на вечеринке, на той вечеринке, ради Бога! Помнишь там, на лестнице? Посмотрел во всех карманах — и вот девятнадцать долларов.
— Ладно. И сколько выходит с этими девятнадцатью? Сколько мне еще надо раздобыть?
Рэтсо на несколько секунд прикрыл глаза и сказал:
— Пятьдесят. Для ровного счета пятьдесят. Довольно много, как?
— Чушь собачья, — сказал Джой. — Я в таком настроении, что раздобыть их ровно ничего не стоит. До встречи.
У дверей он обернулся.
— Засунь их в подштанники, — сказал он. — И смени носки! Нам ехать в автобусе, а ты воняешь с головы до ног!
Посмотрев на Джоя, Рэтсо отвел глаза.
— Не могу поверить, просто не могу поверить. Ну просто, черт побери, не могу поверить. — Он сел. — Эй, подожди минутку! — Говоря, он покачивал головой взад и вперед. — Слушай, но ты не собираешься делать какие-то глупости, после которых тебе прищемят хвост?
— Да заткнешься ли ты? — сказал Джой. — Заткнись ты, ради Бога. Заткнись и хоть разок дай мне что-то сделать. Неужто есть такое правило, которое говорит, что Джою Баку в голову не может прийти хоть одна паршивая и-д-е-я, и хвост ему никто не прижмет, а у него будет одна маленькая, паршивенькая, черт-бы-ее-побрал, идея? — Вернувшись обратно в комнату, он шлепнулся на стул, надежно упершись ногами в пол. — Чтоб тебе провалиться, ты мне все настроение испортил!
Он сразу же снова встал и направился к дверям.
— Ни тебе и никому другому это не удастся! — сказал он. — Провалиться мне на этом месте! Вечером мы с тобой уезжаем.
Хлопнув дверью, он сбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки.
5
В поисках денег Джой обрыскал все подъезды, холлы театров и дешевые забегаловки вокруг Таймс-сквер, но первые два часа прошли впустую. Стоять на месте было слишком холодно. Он потолкался минут пятнадцать на
Даффи-сквер, не решаясь ни с кем заговорить, и чуть ли не целый час волочился за симпатичной женщиной до вокзала Гранд-централ, чтобы увидеть, как она садится в поезд на Нью-Хейвен. Вернувшись на Таймс-сквер, он отшагал по Бродвею до 50-х улиц, затем по Восьмой стрит спустился до 42-й улицы и еще два-три раза проделал тот же самый маршрут, время от времени отогреваясь в грязноватых лавочках подержанных книг и в игорных салонах, где он между делом спустил доллар двадцать центов.
Когда минуло восемь часов, он толком и забыл, с какой целью вышел на охоту. Он стоял, тупо глядя на витрину магазина игрушек на Седьмой авеню и только тут обнаружил, что та самая возможность, которую он искал весь вечер, стоит от него не дальше, чем в трех футах и смотрит в ту же самую витрину.
Это был тип лет под пятьдесят, весь в красной, синей и белой расцветке. Он был коренаст, со склонностью к полноте, с густыми черными бровями. У него было симпатичное округлое лицо, на котором, казалось, так и застыла улыбка, полная доброжелательности, но в глазах его была неуверенность перед красочностью окружающего его мира. Но самое яркое впечатление оставляло разноцветье его внешности, цвета которой снова были взяты напрокат из американской оперетки: здоровая краснота лица, белизна волос и шарфа и синева его глаз, сочетающаяся с цветом пальто.
Джой уже усвоил, что не стоит первым заводить разговор. Пусть его начинают другие. Было множество теорий, которые объясняли такой подход. С одной стороны, заговорив первым, ты явно поднимаешь свою цену, давая понять, что тебе надо, а, с другой стороны, если тебе не повезет и ты нарвешься на полицейского, он может арестовать тебя за непристойное поведение.
Но Джой чувствовал острую необходимость переломить ход событий, прежде чем холод окончательно не доконает его. Слоняясь зимним вечером по Таймс-сквер, он окоченел и его лицо потеряло все краски. Он просто был не в состоянии спокойно и трезво оценивать действительность; по мере того как шли часы, он стал думать и действовать с отчаянием неудачника, с которым никто не хочет иметь дело.
