Пол Боулз - Замерзшие поля
Бен-Таджах посмотрел на юношу и спросил его: «Что ты имел в виду, когда сказал: «Так и заканчивается»? Я слышал, как ты это сказал». Юноша смутился. Он улыбнулся и посмотрел в пол. Бен-Таджах был счастлив, что он рядом. Он долго стоял под дверью внизу в темноте, стараясь заставить себя пойти в «Кафе двух мостов» и поговорить с кауаджи. В его сознании все сложилось почти так, словно он уже побывал там и говорил с ним. Он слышал: кауаджи отвечает, что не видел никакого письма, — и чувствовал свое смятение. Ему не хотелось в это верить, но он был готов сказать: «Да, я ошибался, там не было никакого письма», — если бы только узнать, откуда появились слова. Потому что слова точно были в его голове: «…И два глаза — не братья». Будто найти в саду отпечаток ноги наутро после плохого сна, доказательство, что для сна была причина, что все-таки что-то было. Бен-Таджах не мог ни уйти, ни остаться. Он трогался и останавливался уже столько раз, что сейчас, хоть и не знал об этом, — очень устал. А когда человек устает, он принимает детские надежды за мудрость мужчин. Ему казалось, что смысл всего, что говорит Некто-из-Собрания, предназначен только ему. Даже если юноша этого не знал, его мог послать Аллах, чтобы помочь ему в такую минут). На соседней улице раздался полицейский свисток. Юноша поднял взгляд. Бен-Таджаху не было заботы, каким окажется ответ, но он сказал: «Зачем они тебя ищут?» Юноша протянул ему свою себси и моттуи, набитую кифом. Ему не хотелось говорить, потому что он слушал. Бен-Таджах курил киф, лишь когда ему предлагал друг, но знал, что полиция опять пытается навязать свой закон против кифа. По несколько недель в году они арестовали людей, а потом переставали. Он посмотрел на юношу и решил, что тот слишком много курил. Он сидел очень неподвижно с себси в руке, слушая голоса прохожих на улице внизу. «Я знаю, кто он, — сказал один. — Я узнал его имя от Мустафы». «Пекаря?» «Именно». Они прошли дальше. Лицо юноши так напряглось, что Бен-Таджах сказал: «Там никого нет. Просто люди". Он почувствовал счастье, ибо не сомневался, что Сатана не явится, пока юноша рядом. Он тихо сказал: «Итак, ты не ответил мне, почему ты сказал „Так и заканчивается"». Юноша медленно наполнил себси и выкурил весь киф, что в ней был. Я имел в виду. — сказал он, — слава Аллаху. Хвала небу и земле, где светло. Что еще можно иметь в виду, когда что-то заканчивается?» Бен-Таджах кивнул. Благочестивые мысли могли так же удерживать Сатану подальше, как камфара или бахур, брошенные на горячие угли. Каждое святое слово стоит столба дыма и после этого не саднит веки. «У него доброе сердце, — подумал Бен-Таджах. — хотя он, вероятно, проводник назареев». И спросил себя, а не может ли статься, что юноша послан защитить его от Сатаны. «Наверное, нет. Но это возможно». Юноша предложил ему себси. Он взял ее и выкурил. После этого Бен-Таджах стал думать, что ему хочется пойти в «Кафе двух мостов» и поговорить с кауаджи о письме. Он чувствовал: если юноша пойдет с ним, кауаджи может и сказать, что письмо было, даже если не вспомнит, но ему-то какая печаль — все не так страшно. Он ждал, пока юноша не перестанет бояться выйти на улицу, а затем сказал: «Давай выйдем и попьем чаю». «Хорошо», — ответил юноша. Он не боялся полиции, раз был с Бен-Таджахом. Они прошли по пустым улицам, пересекли Джемаа-эль-Фна и сад за ней. Оказавшись возле кафе, Бен-Таджах спросил юношу: «Знаешь „Кафе двух мостов?“» Юноша сказал, что всегда там сидит, и Бен-Таджах не удивился. Ему показалось, что он, возможно, его там даже видел. Он схватил юношу за руку. «Ты был там сегодня?» — спросил он его. «Да», — ответил юноша и повернулся к нет. Он отпустил руку. — Ничего, — сказал он. — А меня ты видел там?» Они подошли к ворогам кафе, и Бен-Таджах остановился. «Нет», — ответил юноша. Они перешли первый мост, затем второй, и сели в углу. Снаружи оставалось не так много людей. Те, что внутри, сильно шумели. Кауаджи принес чай и ушел. Бен-Таджах ничего не сказал ему о письме. Он хотел спокойно выпить чаю, а хлопоты оставить на потом.
Когда муэдзин заголосил с минарета Кутубии, Некто-из-Собрания представил себя в Агдале. Перед ним высились величественные горы, и с двух сторон рядами росли оливы. Затем он услышал журчанье воды, вспомнил сегуйю, что была в Агдале, и поспешно вернулся в «Кафе двух мостов». Айша Кандиша может быть только там, где у бегущей воды стоят деревья. «Она приходит лишь за одинокими мужчинами там, где деревья и течет свежая вода. Ее руки из золота, и она зовет голосом самого дорогого человека». Бен-Таджах дал ему себси. Тот наполнил ее и закурил. «Когда мужчина видит ее лицо, он никогда больше не взглянет в лицо другой женщине. Он будет заниматься с ней любовью всю ночь, и каждую ночь, и при дневном свете у стен, на глазах у детей. Вскоре он станет пустой шелухой, и уйдет из этого мира домой в Джаханнам». Мимо проехала последняя повозка, развозившая последних туристов по дороге у крепостного вала по их комнатам в Мамунии. Некто-из-Собрания подумал: «Глаз хочет спать. Но этот человек одинок в мире. Он хочет говорить всю ночь. Хочет рассказать мне о своей жене, как он бил ее, и как она все ломала. Зачем мне это? Он хороший человек, но безголовый». Бен-Таджах опечалился. Он спросил: «Что я сделал? Почему Сатана избрал меня?» Тогда наконец он рассказал юноше о письме, о том, как спрашивал себя, стояло ли на нем его имя, и как он не был уверен, существует ли письмо. Закончив, грустно взглянул на юношу. «И ты меня не видел». Некто-из-Собрания закрыл глаза и какое-то время сидел так. Вновь открыв их, он спросил: «Ты одинок на свете?» Бен-Таджах пристально посмотрел на него и не ответил. Юноша засмеялся. «Я видел тебя, — сказал он, — но никакого письма не было. Я видел тебя, когда ты поднимался, и подумал, что ты старый. Потом увидел, что ты не старый. Вот все, что я видел». «Нет, не все, — сказал Бен-Таджах. — Ты увидел, что я одинок». Юноша пожал плечами. «Как знать?» Он наполнил себси и дал ее Бен-Таджаху В голове Бен-Гаджаха был киф. Его глаза стали маленькие. Некто-из-Собрания прислушался к ветру в телефонных проводах, взял себси и снова наполнил. Затем сказал: “Ты думаешь, Сагана собирается извести тебя, потому что ты одинок на свете. Я это вижу. Найди жену или еще кого-то, кто был бы с тобой все время, и больше не станешь об этом думать. Правда. Сатана не приходит к людям вроде тебя». Некто-из-Собрания сам в это не верил. Он знал, что старый Сатана может прийти к кому угодно на свете, но надеялся жить с Бен-Таджахом, чтобы не приходилось занимать на базаре деньги на еду. Бен-Таджах выпил чаю. Он не хотел, чтобы юноша видел его счастливое лицо. Он чувствовал, что юноша прав, и никакого письма никогда не было. «Два дня в автобусе — это долго. Человек может очень устать», — сказал он. Затем позвал кауаджи и попросил принести еще два стакана чая. Некто-из-Собрания дал ему себси. Он знал, что Бен-Таджах хочет остаться в «Кафе двух мостов» как можно дольше. Он засунул палец в моттоуи. Кифа почти не осталось. «Мы можем поговорить, — сказал он. — В моттоуи не так много кифа». Кауаджи принес чай. Они говорили час или больше. Кауаджи спал и храпел. Они говорили о Сатане и о том, как плохо жить одному, просыпаться в темноте и знать, что никого нет рядом. Много раз Некто-из-Собрания повторял Бен-Таджаху, что нечего беспокоиться. Киф закончился. Он держал в руке пустой моттоуи. Он не понимал, как вернулся в город, не выбравшись из котла с похлебкой. Он как-то даже сказал Бен-Таджаху: «Я так и не выбрался оттуда». Бен-Таджах посмотрел на него и сказал, что не понимает. Некто-из-Собрания рассказал ему всю историю. Бен-Таджах засмеялся. Он сказал: «Ты слишком много куришь, брат Некто-из-Собрания положил свою себси в карман. «А ты не куришь и боишься Сатаны», — ответил он Бен-Таджаху. «Нет! — крикнул тот. — Клянусь Аллахом! Больше нет! Но одно я никак не могу выбросить из головы. Небо дрожит, и земля испугана, и два глаза — не братья. Ты когда-либо слышал эти слова? Откуда они взялись?» Некто-из-Собрания понял, что эти слова были на бумаге, и по его спине пробежал холодок, потому что он никогда прежде их не слышал, а звучали они зловеще. Он также понимал, что Бен-Таджах не должен этого понять. Он рассмеялся. Бен-Таджах взял его за колено и потряс. Его лицо было беспокойно. «Ты когда-нибудь их слышал?» Некто-из-Собрания все смеялся. Бен-Таджах так сильно тряс его ногу, что он перестал смеяться и сказал: «Да!» Бен-Таджах подождал, но тот не сказал больше ничего; юноша увидел: тот сердится, — и проговорил: «Да, я слышал их. Но расскажешь ли ты мне о том, что со мной случилось, и как я выбрался из котла, если я расскажу тебе об этих словах?» Бен-Таджах понял, что киф уходит из головы юноши. Но видел, что киф ушел не весь, иначе бы он такое не спрашивал. Тогда он сказал: «Подожди немного ответа на этот вопрос». Некто-из-Собрания разбудил кауаджи, Бен-Таджах расплатился с ним, и они вышли из кафе. Шли они молча. У мечети Муассин Бен-Таджах хотел распрощаться, но Некто-из-Собрания произнес: «Я ищу в своей голове место, где я слышал твои слова. Я провожу тебя до двери. Может быть, вспомню». Бен-Таджах ответил: «Да поможет тебе Аллах найти». Он взял его за руку, и они дошли до двери Бен-Таджаха: за это время Некто-из-Собрания ничего не сказал. Они стояли у двери в темноте. «Так ты нашел?» — спросил Бен-Таджах. «Почти», — ответил Некто-из-Собрания. Бен-Таджах подумал, что, может, когда киф уйдет из головы юноши, тот объяснит ему слова. Он хотел проверить, что у юноши в голове, так что спросил: «Ты все еще хочешь знать, как выбрался из котла?» Некто-из-Собрания засмеялся. «Ты пообещал рассказать позже», — ответил он Бен-Тад-жаху. «Расскажу, — сказал Бен-Таджах. — Пойдем наверх. Можем присесть, раз уж придется ждать». Бен-Таджах открыл дверь, и они поднялись. Затем Некто-из-Собрания сел на кровать Бен-Таджаха. Зевнул и потянулся. Хорошая кровать. Он был рад, что это не циновка под бамбуковой изгородью у «Кафе двух мостов». «Так расскажи мне, как я выбрался из котла», — сказал он со смехом. Бен-Таджах сказал: «Ты еще спрашиваешь меня об этом? Ты подумал о словах?» «Я знаю слова, — сказал юноша. — Небо дрожит…» Бен-Таджаху не хотелось, чтобы он их снова повторял. «Где ты их слышал? Что они значат? Вот, что я хочу знать». Юноша потряс головой. Затем вытянулся как струна и посмотрел поверх Бен-Таджаха, поверх стен комнаты, поверх улиц медины, поверх садов, в сторону гор, где люди говорили на ташелет. Он вспомнил себя маленьким мальчиком. "Эта ночь — алмаз в моей короне, — подумал он. — Это звучало так». И он запел, придумывая мелодию для слов, которые сказал ему Бен-Таджах. Закончив на «…и два глаза — не братья», он добавит еще несколько слов от себя и петь перестал. «Вот все, что я помню из песни», — сказал он. Бен-Таджах сильно хлопнул ладонями. Песня! — крикнул он. — Я, должно быть, слышал ее по радио». Некто-из Собрания пожал плечами. «Ее передают иногда», — сказал он «Я осчастливил его, — подумал он. — Но я больше никогда ему не солгу. Это единственный раз. То, что я собираюсь сделать —» то же самое, что ложь». Он поднялся с кровати и подошел к окну. Муэдзины призывали на фир. «Почти утро, — сказал он Бен-Таджаху. — Киф по-прежнему у меня в голове». «Присядь», — сказа Бен-Таджах. Теперь он был уверен, что никакого письма не было Некто-из-Собрания снял джеллабу и лег в постель. Бен-Таджа удивленно посмотрел на него. Затем разделся и лег рядом. Он оставил зажженную свечу на полу у кровати. Он не хотел засыпать, но уснул, потому что не привык курить киф, и киф был него в голове. Некто-из-Собрания не поверил, что тот уснул. Of долго лежал недвижно. Прислушивался к голосам муэдзинов и думал, что человек рядом заговорит или пошевелится. Увидев что Бен-Таджах крепко спит, он рассердился. «Вот как он относится к другу, который его осчастливил. Он забывает хлопоты и друга заодно». Чем больше он об этом думал, тем больше сердился. Муэдзины все еще звали на фир. «Пока не стихли, иначе он услышит». Очень медленно он встал с постели. Надел джеллабу и отворил дверь. Затем вернулся и забрал все деньги из карманов Бен-Таджаха. Между банкнотами лежал сложенный конверт. На нем стояло имя Бен-Таджаха. Он вытащил листок бумаги, поднес к свече и посмотрел на него, как посмотрел бы на змею. На листке были слова. Бен-Таджах лежат лицом к стене и храпел. Некто-из-Собрания поднес бумагу к огню и сжег ее, а потом сжег и конверт. Затем раздул черный бумажный пепел по полу. Бесшумно сбежав вниз по лестнице, он вышел на улицу. Захлопнул дверь. Деньги были в кармане, и он быстро зашагал к дому своей тетки. Тетка проснулась и сперва разозлилась. Наконец, он сказал: «Шел дождь. Как я мог вернуться домой? Дай мне поспать». Под его подушкой было припрятано немного кифа. Он выкурил трубку. Затем посмотрел сквозь сон на утреннюю зарю и подумал: «Трубка кифа перед завтраком дает мужчине силу сотни верблюдов во дворе».
