Джон ОФаррелл - Это твоя жизнь
По глубочайшем размышлении я наконец известил Пирса, что в моем репертуаре нет ничего, что я бы хотел использовать на телевидении, поэтому они посоветовались и решили нанять пару писателей — сочинить шутки, которые я скажу в рекламе. А потом было решено, что ради экономии времени они покажут только конец номера, без всяких интермедий, но публика будет хохотать, а телезрители дома пусть на слово верят, что это была суперклассная острота, а захотят понять, что к чему, — пускай идут в клуб. Поэтому мне пришлось без конца повторять сюрреалистические фразы: «Кстати, о гибких дисках!» (гогот) и еще «Вот потому уши у мистера Спока такие острые!»[55] (громкий смех и аплодисменты).
День начинался как один из самых интересных в моей жизни. Через несколько часов он стал одним из самых изнурительных. Как если бы мне сказали: «Джимми, мы предлагаем тебе заняться любовью с Мэрилин Монро в этом катере на гребне волны у гавайского побережья». А потом: «Отлично, а сможешь повторить сто двадцать раз?»
Ты смотришь, как в телевизоре кто-то что-то говорит, и тебе кажется — делать нечего, любой справится. А там весь пол был размечен — куда мне ставить ногу, произнося то или иное слово, да еще в каждом дубле надо было произносить это слово чуть иначе и не пялиться в объектив.
В первой попытке я произнес свою реплику за шестнадцать секунд, во второй — за пятнадцать, а Пирс попросил, чтобы было посередине. Поэтому я постарался произнести реплику точно за пятнадцать с половиной секунд, и еще через три дубля девушка с хронометром сообщила, что время идеальное, и я на миг ощутил себя просто молодцом.
— Стоп, Джимми, вы заступили за метку на десять сантиметров, так вы полностью вне фокуса.
Пара режиссеров тихо буркнули что-то друг другу, глядя в моем направлении. Хотя было ясно, что Пирс тут главный, все же имелись и другие начальники, которые давали мне указания, противоречащие уже полученным. Особенно изощрялись представители клиента: «А можно чуть быстрее, но без торопливости?»; «А можете произнести так, чтобы союз и звучал несколько комичнее?»
Хотя инструкции были невразумительные, мне их, по крайней мере, давали с величайшим почтением и осторожностью, словно я неразорвавшаяся бомба, которая может сдетонировать при малейшем повышении голоса или неуважительном тоне.
— Просто фантастика, Джимми. Но чтобы было еще гениальнее, не могли бы вы произнести слова именно в том порядке, как мы снимали пробный дубль?
Не могу представить другой профессии, где к тебе постоянно обращаются с таким подхалимажем. Ведь старшина на плацу не говорит новобранцам: «Это же просто супер, я так балдею, что вы все маршируете в одном направлении, но я просто готов умереть, чтобы увидеть, как вы шагаете ну хоть чуточку в ногу».
Они меня так баловали только потому, что я был звездой. Статистов, которых наняли на роль моих «зрителей», обрабатывали как беженцев в лагере. Второй ассистент режиссера вряд ли смог бы обращаться с ними грубее, если бы даже загонял их на места электрическим кнутом. Поскольку они якобы находились в маленьком эстрадном клубе, перед всеми поставили кружки пива. Было решено, что проще всего наполнять кружки настоящим пивом из банок, которое статисты должны были иногда прихлебывать, а уровень в кружках следовало поддерживать. По логике вещей, кто-нибудь должен был узреть в этом плане изъян. Я знаю, что все, кто работает в рекламном бизнесе, сидят на диете, не пьют и не курят, в отличие от простолюдинов. Но могли бы уж догадаться, что если группу низкооплачиваемых статистов на целый день посадить перед пивными кружками-самоналивайками, то через несколько часов они нажрутся до положения риз.
Прямо перед обедом я наконец-то идеально произнес свою реплику, интонация была правильной, на отметку на полу я наступил в нужный момент, и союз «и» прозвучал достаточно комично. Но тут один из статистов мощно и гортанно рыгнул, звук отрыжки разнесся по залу и погубил идеальный дубль.
— Упс, извиняйте! — хохотнул он, и все остальные захихикали.
Пирс принялся орать, но статист упал со стула и ржал, валяясь на полу.
— И сколько они выпили? — гневно спросил Пирс.
Девушка, отвечавшая за содержимое кружек, указала на целый контейнер пустых пивных банок.
— Ну, это еще куда ни шло, — вздохнул он.
Тогда она показала на два стеллажа, уставленных пустыми пивными банками.
— Спятить! Кто это придумал давать им настоящее пиво с градусом?
— Вы.
— Я? Ну не столько же!
— Мне просто велели поддерживать уровень в кружках без изменения.
— Да, но первые дубли они были трезвые, а теперь все надрались, это что — без изменения?
— Мне надо отлить, — прохрипел статист, валявшийся на полу.
Кое-кто вдруг запел. Другие, забыв о работе, пошатываясь, направились к стеллажу, чтобы угоститься еще одной баночкой оригинального.
— Крепкое! — завопил Пирс. — Невероятно! Почему бы в таком случае не дать им денатурату, а заодно и растворителя — запить! — орал он на фоне нестройного хора.
Наконец статистов выпроводили из зала, а Пирс бросился ко мне; он просто не верил своему счастью, поражаясь моему терпению.
— Честное слово, Джимми, я дико извиняюсь, — без конца повторял он.
— Да ладно, не беспокойтесь, — пожал я плечами, радуясь про себя, что нарушение графика съемок не на моей совести.
— Боже, в жизни не видел такого понимающего актера! Придется кое-что поменять. После обеда снимем крупный план руки. Руку Саймона в гримерную, пожалуйста! — велел он, и Саймон понес руку в гримерную.
Ролики были отсняты за два дня, как планировалось, и должны были выйти в конце месяца. Впервые я увидел их в восемь двадцать вечера во вторник. Не бог весть что, но я решил в это время переключить канал на ITV, просто посмотреть. И тут все в «Красном льве» как гаркнут:
— Отлично, Джимми, а можно опять переключить на футбол?!
Один показ погоды не делал. Но это как музыкальный хит: впервые слышишь по радио и почти не замечаешь, а услышишь второй раз — понравится припев. Потом запоминаешь какие-то слова, отметишь соло на саксе в середине и вдруг подпоешь, а там уже обнаруживаешь, что песня въелась под шкуру, и ты знаешь каждую ноту. Первый раз, когда вышла моя реклама, это было простое телевизионное выступление. Но накопительный эффект от многократного показа изменил все. Юморист Джимми Конвей повторял по телевидению одни и те же реплики, раз за разом, пока вся страна не заучила их наизусть. Это была реклама не банковских операций по мобильному телефону, это была реклама меня.
Совершенно незнакомые люди стали узнавать меня и с ходу принимались хохотать — я ведь такой прикольный. И хотя в ролик вошли лишь две фразы, публика буквально корчилась от смеха, глядя на мою физиономию: в подсознании людей выстраивалась ассоциация «этот парень — обхохочешься». Люди, с которыми я за долгие годы и двумя словами не обменялся, завидев меня издалека, расплывались от уха до уха и кивали, будто говоря: «Вот идет шутник, сейчас выдаст». Водилы грузовиков, заметив меня из кабины, орали: «Вот потому уши у мистера Спока такие острые!» — и гоготали как сумасшедшие, проносясь мимо. Окончательно я понял, до какой степени все изменилось, когда проходил мимо какой-то стройки и рабочие с лесов закричали:
— Как дела, Джимми!
— Давай, Джимми!
— Эй, кстати, о гибких дисках!
Блин! — подумал я. Наконец-то я по-настоящему знаменит. Или со мной заигрывает группа монтажников-педиков.
Наконец-то я стал кем-то. Вот уж действительно, смех — это я.
9
27, проезд Вязов
Восточный Гринстед
Западный Суссекс
Англия
Дорогой Джеймс,
Говорят, слава делает мужчину привлекательным. Чем ты знаменитее, тем более привлекательным находят тебя женщины. По этой логике они должны считать Папу Римского просто неотразимым. Хотя ему от этого мало толку. Вряд ли он может разъезжать в Папамобиле, подвозить красоток и предлагать им остановиться на часок в леске за Ватиканом. Папа — звезда, обреченная на безбрачие, то есть целибат. Для него нужно изобрести новый термин. Его можно называть «целомудрец», «целибатюшка», звезда, обреченная на целибат.
Для звезд большой соблазн — попытаться переспать с каждой роскошной красавицей, которая вешается на шею. Теперь, Джимми, тебе, наверное, приходится бороться с таким искушением ежедневно. Скажем, ты на вечеринке и красивая модель-блондинка схватит тебя за руку и повлечет в роскошную спальню, запрет дверь, сорвет с себя всю одежду и все-все покажет. А ты тогда должен вежливо объяснить, что, конечно, считаешь ее привлекательной физически и интеллектуально, но было бы неправильно вступать в половые отношения. Даже если она ужасно секси, с длинными волосами, и с ее плеч соскользнул черный шелковый бюстгальтер, и она хочет, чтобы ты его сорвал, потому что ей не терпится тебе отдаться прямо с ходу, и она даже тебе позволяет гладить грудь и все такое. Но ты должен твердо сказать, что, мол, извини, но неинтересно. Что у тебя нет ни малейшего намерения сжимать эти полные округлые груди с набухшими сосками, которые она тебе позволяет мять и играть ими сколько захочешь, даже когда она сядет на тебя сверху и вы как будто прямо по-настоящему, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.
