Людмила Петрушевская - Номер Один, или В садах других возможностей
— Муж ваш сказал, что это вам на какое-то время хватит.
Выставил бутылку коньяка.
Она не пошевелилась. Горел огонек под чайником.
Тихо, тепло. Чьи же это тапочки? Для меня купила. Нет!
Стал распаковывать сумку. Эт-то еще что! Пакеты… Господи, из сексшопа искусственный член!
— Ой, нет, это мое.
Дальше было тонкое красное белье, четыре упаковки.
— Это вам. Протянул.
— Это, вероятно, тоже не мне. Она усмотрела размер.
— Ну продадите, все же дорогое…
— Это он не мне покупал. Кому-то побольше меня.
Потом шли колготки, черные кружевные, сетчатые, но тоже все оказалось большого размера. Кого он там себе завел, этот генерал? Слоних каких-то.
— Ну все понятно, больше не надо смотреть, — сказала она задумчиво, глаза в разные стороны от обиды.
— Я вам все это оставлю, мне зачем.
Она смотрела куда-то в пол. Вот идиот! Не мог поглядеть содержимое сумок там, на лестнице!
— Вообще это не он покупал. Я вам честно признаюсь. Это я купил своей жене, но я же вас не знаю, и решил вам все подарить, потому что мужа вашего убили.
— Знаете, не надо обманывать. Его не убили. Не верю. Вы эти вещи видите в первый раз. И деньги заберите.
Вот, это вся его Анюта, она такая. Нет других на свете. Таких маленьких, упрямых. Кого-то она уже принимает.
Он стал мычать какую-то мелодию. Сонный, довольный голосок:
— Папа?
— Нет, спи, Алеша.
Ушла. Алешка узнал его интонации. Вернулась, стала у притолоки:
— Ну что, извините, мы будем ложиться спать. Я вас провожу.
Ждет кого-то, б.
— Дело в чем, — замельтешил Валера, — у меня поезд утром… Я бы здесь на кухне… Переспал бы… Кинешь мне какое-нибудь старое пальто.
— Старого пальто уже нет. А вы можете снять комнату в любой гостинице — и подвинула в его сторону пакет с долларами. — Я не возьму.
Точно кто-то у нее есть! Кто-то с бабками! Спонсор.
— Ну хоть на со… сохранение. Я потом приеду.
— Вот уж это нет. Больше я вас сюда не приглашаю. Муж будет недоволен.
Какой муж?
Во дает баба, ДДП. Дощечка два прыща. Да кто на тебя позарится! Мослы!
Кто-то у нее бывает, ночует. Алешу надо спросить. Алеша не соврет. Или тот приходит по ночам? Надевает свои тапочки!
— Нет, женщина, я посижу тут до утра. Вот так, женщина.
Стала водить головой, ошарашенно глядя по сторонам. Закусила губу. Сейчас шарахнет сковородкой.
Нет, подняла трубку телефона. Набирает… милицию!
— Да ты что, охре-охренела?
Вырвал у нее телефон. Хотял грянуть им об пол, но побоялся, что Алешка проснется.
Сердце стучало. Милицию! С такими деньгами вызывать!
Спонсор у тебя?
Он протянул руку и положил ей на бедро. Куриная косточка. Незнакомая бабья мякоть.
Вот! Наконец!
Быстро дернул свою молнию.
Анюта вцепилась пальцами в его руку, оглянулась, побледнела, выкатив глаза по собачьи, в разные стороны. Боится, что Алешка проснется. Забормотала «ну что вы, Господи, ну что вы». Он понял, что кричать она не будет. Ах ты тварь! Ты у меня крикнешь! Водишь? Водишь к себе?
Отправил ее одним махом на пол. Она сложилась у его ног в узел, защищая руками почему-то голову, и бормотала «Господи, что с вами».
Все было в порядке с Джоном Стейнбеком.
Там, на полу у нее началась другая песня: «Не убивайте, оставьте меня в живых, он умрет без меня, отца у нас нет».
Бормотала.
Отца, видите ли, нет! Есть! Валера поднял ее голову за волосы. Вцепилась своими палочками в его руки, шептала «отпусти, сволочь, отпусти». А чтобы ты знала свое место!
Так кошки выглядят, если взять их за шкирку. Рот растянут, глаза враскосяк.
Она висела на своих волосах, пытаясь отцепить его руку. Не плакала, бормотала одно и то же: «Не убивай меня, гадина, ребенок погибнет».
Как это не убивай. Как это гадина.
Освободил Джона Стейнбека.
Сначала ты мне сделаешь… вот бери! Взять! А потом придушу. Отворачиваешь морду? Ударил ее лицом о свое поднятое колено. Ухнула. А вот это не надо, кровь пошла у нее из носу. Это мне не нравится. Еще раз о поднятое колено.
И вдруг раздался дикий визг, от которого у Валеры зашевелились волосы на голове. Он даже отпустил бабу. Он терпеть ненавидел, когда эти короеды выступают, дети так называемые. Валера тронулся это дело придушить. Этот ор, дикий вой, непрерывный как сирена, тонкий визг раздавленной собаки.
Но он не мог сделать ни шагу. В его ноги крепко, как железные крючья, вцепились ее руки. Она поняла, что сейчас будет, и повисла на его ногах как тяжелая, окостенелая масса, которую он пинал, но увязал как в болоте. Как будто ноги полотенцем стянули на х. Но все-таки двигались они оба к двери, к этому дикому вою, сводящему с ума визгу, который шел из дальней комнаты.
Номер Один запыхался. Дикий вой, режущий уши, как на последнем издыхании, продолжался. Надо было как-то с этим кончать, придавить, вогнать обратно в глотку, для чего и существует нож. Один мах и все! Оставил ее горло и полез в ящик стола. Она прижалась спиной к столу, но ноги его не отпустила.
Тут короед замолчал. Но это он набрал воздуху. Ви-и-изг!
Тонкие, вязкие как жвачка руки залепили ему конечности, лбом она прижалась к его коленям. Кровь к крови. Давила, скрывала лицо, рот. Кусала сквозь брюки ногу! Как зверюга!
Все у него съежилось, на полшестого повисло.
Валера тянулся к ящику с ножами. Одна рука ее за волосы, другая тянется. Сейчас у нее съедет скальп.
Чувство было как во сне — бегу, но не двигаюсь. Стал отлеплять бабу, молотя кулаком по ее спине, по голове, по худым костям, по цыплячьему мясу!
Она молчала и не отцеплялась. Оказывается, она охватила локтем и ножку стола, а тот заклинило между холодильником и стиральной машиной. Каждый сантиметр в этой кухне на счету! Все мерили рулеткой! Надо, таким образом, выдвинуть стол. Он выдвинулся со скрежетом, но не прошел между плитой и стиралкой.
Этот замолчал. Сейчас опять!
В тишине он услышал ее хрип, как ножом по стеклу. Она тихо скрежетала, щопотом: «Убей его сначала, его сначала! Ради Бога!»
От удивления он кашлянул. Как убей его? Сына моего?
— Папа! — визгнул голос Алешки.
И тут из дальней комнаты раздался довольно сильный, какой-то неживой удар, как будто что-то неподвижное рухнуло. Потом глухой, длинный стон. Потом молчание — и тихий, безнадежный детский плач, все кончено. Это плакал наш Алешенька! Маленький калека упал с кровати!
— Папа, — плакал, захлебываясь, Алешенька, — папа, папочка. Я упав…
Все нутро рванулось в ту комнату. Да отвяжись ты, падла! Поднять, обнять, утереть слезки, не плачь, папа тут. Отстань! Отпустил ее волосы. Все!
Снизу раздался ее неожиданно громкий, хриплый голос:
— Алеша? Ты что?
Цепкие плети, державшие как спрут его ноги, отпали.
Жена из-под его ног на четвереньках поползла в сторону двери. Кровь на полу.
Отодвинулся, застегнулся.
Шатаясь, встала и пошла, трогая пальцами, очень осторожно, волосы и утирая лицо. Руки ее в крови. Мое колено мокрое от крови. Укусила, что ли? Больно же колено!
А, это ее кровь.
Она ушла в ванну. Он привел себя в порядок и, скрываясь, выглянул из-за притолоки.
Там, на пороге дальней комнатки, стоял на четвереньках его сын. Он дрожал. Он даже переставил руку культяпочкой и попытался подвинуться еще на шаг. Один мизинец отставлен. Единственный, который шевелится. Голова опущена. Подвинулся, трясясь. Пополз!
Жена из ванной говорила громко и хрипло:
— Ну молодец, Алешенька! Ну давай, иди! Иди ко мне.
А парень, как заведенный, твердил «папа».
Вышла из ванной, не глядя в сторону Валеры, умытая, в халате, накинув на больную голову полотенце. Ноги-то все равно в крови, вот дура! Алешка увидит!
— А это я тушь красную на себя пролила, — поглядев туда, куда смотрел Номер Один, бодро, не своим голосом начала объясняться Анюта. Что-то еще говорила утешительное, нежное там, в комнате.
Почему-то подхватив с холодильника пакет с деньгами, и, от позора, сумки, Номер Один выметнулся на улицу.
Он трясся так же как его сын.
Куда теперь, встал вопрос. У меня нет дома.
Позвонил одной Верке. Телефон знал наизусть, звонено было-перезвонено. Квартирка рядом с институтом.
Которая в библиотеке всегда ему так радостно улыбалась и давала домой книги из читального зала. Редкие издания! Верка с диван-кроватью. Называй меня теперь Верба. Нет, ты Даная. Можно было прийти даже ночью. Без проблем.
— Хал-ло! (она так всегда, как бы по-английски).
Забормотал как-то криво, прокашливаясь, глотая слова, что я сам от такого-то, его друг, сам из города Н., а поезд только завтра. Просьба будет большая, я заплачу сколько скажешь. Постелить на кухне. Привет от него вам, Верба.
Ее мать говорила ласково «мандинка ты». Вера со смехом рассказывала. У нее кухня довольно большая. Диванчик стоит для гостей.
