Евгений Шкловский - Точка Омега
О дальнейших планах он, впрочем, не сообщает, потому что их нет (как и родителей), не знает он ни куда пойдет, ни где будет ночевать.
Они еще некоторое время сидят, перешептываясь, его укутывают в одеяло, ему тепло и уютно, вроде и не нужно никуда.
Летняя ночь за окном, отдаленный гул самолета в вышине, квакают лягушки на болоте, звенит цикада…
От всех волнений неудержимо клонит в сон. Не в силах сопротивляться, он пристраивается на ничьей постели, задремывает лицом в подушку.
В конце концов, еще есть время, успеет. И все расходятся по своим койкам, ложатся. Совсем тихо в комнате, только мирное сонное посапывание.
Снится же мальчику что-то очень приятное, ласковое: будто они играют на солнечной поляне в колдунчики, его осаливают, он замирает с раскинутыми руками, ожидая, что кто-нибудь его выручит. И действительно, к нему вскоре подбегают, легко касаются его руки, и – ура! – он свободен, все весело разбегаются в разные стороны.
Потом они рвут на поляне цветы и сплетают из них венчики – у кого красивее получится, они все убраны цветами, красивые такие, и он тоже, как и девочки, с длинными распущенными волосами, в легком ситцевом платьице, с голыми руками и ногами, от этого как-то особенно легко и воздушно. Пусть бы всегда так, с какой-то излетной надеждой думает он, пусть…
Он спит, а ночь меж тем катится к концу, к розовому рассвету за окном, к голосистому горну, и тогда все должно завершиться…
В самом деле завершается.
В палате просыпаются уже не пять, как прежде, а шесть девочек. Шесть, вы не ослышались. Может, их и было шесть, кто знает. Даже скорей всего именно шесть.
А того мальчика, про которого мы начинали рассказ, может, вовсе и не было. Правда.
Ночью
Ночь тиха и необъятна. Сны бродят в тиши, навевают туманные грезы. Кто не спит ночью, того обступают призраки, свернувшись холодным змеиным клубком на груди, точит какая-нибудь смутная тревога.
Ночь – для сна, спите спокойно, а если не спится, включите лампу, оглянитесь вокруг на близкие вам предметы, убедитесь, что вы еще здесь, а не где-нибудь в неведомых просторах вселенной, коснитесь зябкими пальцами брошенной на стул, еще не остывшей от дневной суеты одежды, да-да, вы здесь, тьма не вездесуща, аминь!..
Уют дома – защита от ночи, а что делать тем, кого ночь застигла в пути, причем путь этот вдруг стал таинственен и непрогляден?
Так именно и произошло с Н. и его маленьким сынишкой, с которым они вместе путешествовали на байдарке.
Надо сказать, Н. со школьных лет был страстным байдарочником, плавал по разным рекам России, в том числе и с порогами-перекатами, повышенной категории сложности, на Урале спускался по горным рекам… Короче, был в этом плане человеком достаточно опытным и закаленным.
Правда, и перерывы случались, причем весьма длительные: служба, то-се, не до байдарок! Однако и тяга к походам никуда не делась. Со временем тоска по утренней млечной дымке над водой и упругому всплеску погружаемого весла становилась все сильней и неотступней.
Кого что, а его мучило желание еще раз ощутить это счастье во всех подробностях – обсуждение плана похода у кого-нибудь из друзей, укладывание рюкзака, ожидание поезда на вокзале и потом сбор байдарки на берегу, под палящим солнцем или в дождь, первые осторожные взмахи весел, как бы проба воды…
Лодка скользит, набирает ход…
С некоторых же пор сокровенной мечтой Н. стало не просто пойти опять в поход на байдарках, а чтобы непременно вместе с сыном, шесть лет парню, уже можно. Пусть увидит, как вскипает, пузырится за кормой вода, как вкрадчиво стелется утренний туман, пусть учится ставить палатку, разжигать костер, готовить еду – одним словом, приобщится ко всему, на что так живо отзывалась душа Н.
Сынишка – славный, хотя и чуть избалованный бабушками и дедушками, да и женой, байдарочную страсть самого Н. не разделявшей. Как ни пытался Н. пробудить в ней хоть маломальский интерес к этому виду туризма – безрезультатно. Ничего, кроме некоторой инфантильности мужа, она в этом не находила. Баловство, говорила, просто тебе не хочется расставаться с юностью.
Не исключено, что она просто ревновала мужа к его байдарочному прошлому, от которого даже фотографий не осталось (почему-то никогда не брали с собой камеру). Обо всем она знала только по рассказам мужа или его приятелей. Все они были помешаны на байдарках, эдакие великовозрастные фанаты: а помнишь, как Валька, окоченев, свалился в воду и опрокинул байдарку, вещи пришлось вылавливать? а пороги на Мсте? вот было дело…
Восторги с годами не утихали – вдруг взбурливало во время хмельных застолий, глаза загорались: а помнишь, а помнишь?.. Забавно смотреть на них, так и не повзрослевших мальчиков с уже начинавшими седеть висками, – и что им эти байдарки?
Между тем Н. был уверен: ничего еще не закончено. Тем более подрастал сын, а с ним это уже нечто новое, другое. В любом случае хорошо для парнишки. Взблескивающая зыбь реки, прохладный ветерок обвевает лицо, сучья в костре потрескивают, искры вспархивают к небу… Пусть узнает и поймет.
Что поймет? Что-нибудь да поймет, точно, и это будет определенно важное для него, свое, на всю жизнь, как было и для самого Н. Ведь было же, было! И осталось, точно осталось – теплым сгустком внутри. Не выветрилось.
О чем мечталось, то и сбылось. Они плывут по реке с названием Мара, тихой и неширокой, сынишка впереди, а Н. сзади, капитаном, в бейсболке, в старой брезентовой ветровке (с тех еще времен), впереди две байдарки с приятелями, они с сыном замыкают.
Конечно, парнишке туговато на первых порах – он подолгу сушит весло, крутит головой, позевывает от усталости. Впрочем, и адаптировался уже немного, не смущается, если не удается правильно опустить лопасть в воду или тем более табанить.
Н. нисколько не сердится, а только подправляет время от времени лодку да мягко наставляет сына. Или говорит:
– Ты отдохни, не пересиливай себя, а то потом все тело болеть будет.
Парнишка, однако, упрямится, но вскоре, увы, силенки тают, он кладет весло, откидывается и просто сидит, поглядывая по сторонам.
А вокруг – леса, луга, небольшие песчаные отмели… Май, самое начало, все еще совсем юное, нежно-зеленое, только-только оживающее…
Река впадает в большое озеро – ширь такая, что взглядом не охватить, водяная гладь отливает серебром, берега разбегаются вдаль, небо совсем близко… Скоро они причалят, разведут костер, а потом и в котелке смачно забулькает, аппетитно запахнет макаронами с тушенкой… Тих и чуден будет вечер.
Они плывут и плывут, приближаясь к отдаленному берегу, а между тем расстояние оказывается не таким уж близким, уже и сумерки начинают сгущаться.
По мере продвижения на воде начинают попадаться рыбацкие тони, которые приходится осторожно огибать, чтобы не запутаться, не проколоться, тут же топляк, бревна, опасность не меньшая. Да и берег оказывается какой-то не бивуачный – то сплошь кусты, то бурелом, то осока, как на болоте. А под килем меж тем глубина метра два, не меньше, веслом не измерить.
Н. загребает, пристально вглядываясь в окрестности, сумерки все гуще, а потом вдруг – не успевают оглянуться – становится совсем темно. Ночь настает неожиданно быстро, небо сплошь затянуто облаками, лишь изредка в случайных разрывах таинственное свечение, и снова тьма, густая, как чернила.
На головной лодке включают фонарик, узкий бледный луч порскает то по берегу, то по воде впереди.
Время истекает незаметно, полночь почти. Сын задремывает, голова его то и дело падает на грудь. Поначалу он мужественно пытается бороться, время от времени резко вскидывает голову, но потом снова роняет ее. Сон и усталость пересиливают. И вот он уже весь скособочился, скрючился неловко на сиденье – сморило парнишку. Удивительно, однако, – вот, это его сын, они вместе плывут на байдарке. В самом деле, какой отец не мечтает о такой дружбе, об общности интересов? Ну может, еще не сейчас, не сразу, но зерно-то уже, хочется надеяться, заронено…
Впрочем, вместе с этим теплым отрадным чувством закрадывается и тревога: тьма все гуще, и что там впереди – неизвестно. На таких вроде бы спокойных озерах иногда случаются неприятные и даже опасные сюрпризы. Мало ли что? Сын ведь может испугаться. Он и всегда побаивался темноты, хотя старался не показывать виду.
Конечно, отец рядом, вроде и бояться нечего, с отцом-то… Только вот сам Н. такой уверенности почему-то не ощущает: ночь и есть ночь, глубина в озере приличная, вокруг хоть и не дикие джунгли, тем не менее…
Изредка Н. перекликается с другими байдарками. Он старается делать это негромко, чтобы не разбудить сына, и все равно звук, отражаясь от воды, гулко раскатывается в пространстве. Странно звучат здесь голоса, как-то чужеродно, медленно затухают, растворяясь в ночи.
Между тем берег словно отказывается их принимать – везде какие-то сучья, бревна, топляк… Тьма – хоть глаз выколи, ничего толком не разобрать. Пахнет рыбой, прелью.
