Лоренс Даррел - Бунт Афродиты. Tunc
— Да, — выдавил я наконец, удивившись, как хрипло прозвучал мой голос. — Да, я глупец. Я должен подписать.
Оглядываясь назад, я поражаюсь тем временам, тем событиям; то есть поражаюсь сейчас, после того как всё пошло прахом, тот период болезней и непонимания, период яростных обоюдных упрёков, ссор, бесконечно повторявшихся в разных вариациях. Однажды, когда она опасно балансировала на краю логики, я услышал даже такое:
— По-настоящему я тебя любила, только когда думала, что ты хочешь быть независимым от фирмы. Это обещало свободу и мне. Но потом я увидела, что ты такой же, как все.
Разозлённый, я закричал в ответ:
— Но это ты заставила меня подписать контракты. Этого ты добивалась, помнишь?
Она свирепо кивнула:
— Да. Я была вынуждена. Но ты мог бы настоять на своём, и это всё изменило бы. Для нас обоих.
— Тогда почему, зная всё это, ты так хотела ребёнка? В этом не было необходимости, разве не так?
— Тому несколько причин. Частично потому, что так сказал Джулиан, и Нэш тоже, а ещё потому, что это могло помочь мне выздороветь. Другая причина: наследник, преемственность.
Потом я. Вопреки всем выкидышам, я должна была родить. Больше всего на свете я хотела своего Мерлина, принадлежащего только мне одной. — Она замолчала и оглянулась, словно искала, откуда идёт слабый звук, слышимый лишь её внутреннему слуху. — Понимаешь, — добавила она тускло, — я не знаю никого, кто видел бы моего отца воочию, хотя все когда-нибудь да видели Джулиана. Потом фирма — о, Феликс, Бенедикта всего лишь жёнщина, она всегда старается быть справедливой. — Она чуть не рыдала.
— Ты говоришь о себе так, словно ты товар.
— Так и есть. Так и есть. — Это было её tu quoque![58] Позже, когда я говорил ей о любви, она могла ответить с яростным негодованием: «Но любовь не рецепт, это реальность». Как будто, принося себя в жертву ради неё в любом ином обличье, я обманул её. Женщина!
Но всё это было ещё в будущем, а пока Иокас подошёл ко мне на пристани медленной неровной походкой и сказал:
— Ты вернёшься в Афины и будешь ждать. — В его голосе слышалось радостное облегчение. Он дружески обнял меня и добавил: — Бенедикта очень скоро приедет к тебе. Она может стать для тебя ключом ко всему. Сакрапант уточнит все детали договора. Я собираюсь на недельку на острова. Феликс!
— Да, Иокас?
— Ты будешь очень счастлив.
Но я ещё был озадачен и потрясён своим решением. Сакрапант смотрел на меня с грустной нежностью; казалось, он тоже знает, хотя ему не говорили, что я согласился подписать договор, но из тактичности молчал. Ревущий катер понёсся по опаловому морю к смутному горизонту, где лежал полусонный город, встроенный во время, как в болота, — восточная Венеция, проспавшая свою жизнь.
Вайбарт, как обычно, сидел за письменным столом, только на сей раз не работал, а выдувал птичье яйцо, чтобы добавить к своей коллекции. Проткнул голубую скорлупу иглой с обоих концов и сосредоточенно дул в одно из крохотных отверстий; из противоположного постепенно выдавливался желток, который наконец шлёпнулся в корзину для бумаг.
— Ну вот, — удовлетворённо сказал он, кладя скорлупку в бархатную лунку среди других таких же. Благоговейно закрыл шкатулку и, сплетя пальцы, посмотрел на меня. Мои контракты лежали на углу стола среди других бумаг. Не говоря ни слова, я взял ручку из мраморной подставки и поставил подпись везде, где было нужно.
— Так, — сказал он добродушно. — Этого следовало ожидать. Слава и богатство, приятель, и всего-то надо поставить подпись. Везёт же некоторым.
Я сел, глядя перед собой, всё ещё не уверенный, правильно ли я сделал, и ужасно расстроенный. Должно быть, он каким-то образом почувствовал это (несмотря на легкомысленный вид, он был проницательный молодой человек), потому что в его голосе зазвучало сочувствие; он налил мне стаканчик крепкого, и это было очень кстати, или казалось, что кстати. Хотя почему?
Я словно слышал голос Сакрапанта: «Замечательная фирма, мистер Чарлок, сэр. Когда я не мог найти врача для жены, фирма мне помогла».
Пронзительно зазвонил телефон.
— Тебя, — протянул мне трубку Вайбарт. Сквозь потрескивание на линии я узнал голос Иокаса:
— Феликс, забыл тебе сказать. У меня есть сообщение твоему другу в Афинах, Кёпгену. Он ведь твой друг?
— Да. Не знал, что вы с ним знакомы.
— Лично — нет. Но когда увидишь его, передай, что мы установили, где находится икона, за которой он охотится. Передашь?
— Икона?
— Да. Мы знаем, в каком она монастыре.
— Постараюсь не забыть.
— Большое спасибо, Феликс.
Я набрал в грудь воздуху и сказал:
— Иокас, я только что подписал все договоры о сотрудничестве.
— Я знал, что ты подпишешь. Чувствовал. Был уверен.
Вайбарт отхлёбывал из стакана и смотрел на меня.
— Думаю, — сказал он, — тебе надо взбодриться. Хочу пригласить тебя пообедать со мной. Услышишь все детали моей литературной карьеры. Я делаю успехи. Кстати, я нашёл отличный французский кабачок. Тебе известно, что французы едят всё что ни попадя? Если бы с неба посыпались ноги мертвецов, они бы не задумываясь стали каннибалами. Больше того, радовались бы вдвойне, потому что всё это на дармовщинку. Пойдёшь?
— Хорошо. Но прежде надо отнести бумаги в фирму и получить какие-то деньги.
Что я и сделал, отправившись пешком по грязным, запруженным народом улицам. Мистер Сакрапант ждал меня — но с каким печальным и сочувственным лицом, прямо-таки подручный гробовщика. Он взял у меня бумаги и выдал чек на сумму, показавшуюся фантастической, который я похолодевшими пальцами сунул в свой тощий бумажник.
— Наверняка вы вернётесь обратно в Афины, — сказал он. — Я сохраню в сердце память о нашей совместной работе, мистер Чарлок.
— Благодарю вас. Уеду, полагаю, через день-два. — На самом же деле мне не хотелось покидать город, не повидавшись с Бенедиктой, — хотя вряд ли у меня была такая возможность. Может, стоит послать ей записку? Как знать, не поможет ли простое известие, что я ещё здесь, в Полисе… — Думаю, я поживу здесь ещё неделю, — сказал я ему. — В Пере, как обычно.
Бездеятельная любовь всё равно что злокачественная опухоль! Мне вдруг показалось, что хмурый дымный город населён призраками. Я ещё не мог прийти в себя оттого, что в одно мгновение освободился от всех тех мелких забот, которые грузом висят над обычными людьми: безденежье, поиски работы и так далее. Странным было и то, что любой на моём месте чувствовал бы восторг, ликование. Я же не чувствовал ничего. Я взял экипаж и вернулся в свою мерзкую гостиницу, сообщил, что остаюсь ещё на несколько дней, и велел накрыть столик в саду. К сожалению, вокруг не было ни одного знакомого лица. Я был бы благодарен Вайбарту, если бы он помог скрасить мне ожидание. Ожидание! Но допустим, Бенедикта не придёт? Ну да, Цюрих.
В сумерках за мной зашёл Вайбарт, и мы отправились через весь город в харчевню, которую он недавно обнаружил. Его жена должна была присоединиться к нам позже. Как обычно, он был озабочен своей воображаемой литературной карьерой, которую всё никак не мог начать, и потому ругал себя нещадно. Он решил поступить вопреки обычному порядку и первым делом написать рецензии на свои ещё неопубликованные произведения.
— Почему бы не начать сразу с некрологов? — предложил я. — В них всегда даются самые хвалебные оценки писателям. Единственная радость от смерти, что никто не может сказать плохого слова у тебя за спиной.
— Мне это не приходило в голову, — сказал Вайбарт, повязывая шею салфеткой, как другие повязывают шарфом. — К тому же, пожалуй, уже слишком поздно. На этой неделе выходит мой роман «Спаржевое дерево». («Роман, которому присуща невероятная лёгкость письма».) Отзывы будут самые разные. Я утешаюсь тем, что говорю себе: зависть самоуверенных ослов — это лучший комплимент литературным достоинствам твоей книги. Впрочем, я уже составил график продаж. Что ты думаешь о тридцати тысячах в первую неделю? По скользящей шкале это должно составить чистую тысячу, верно?
— Вдвое меньше и то будет слишком хорошо, — сказала его жена со смирением человека, которому приходится жить с одержимым. Она была красивой брюнеткой с робкими зелёными глазами. Звали её Пиа. Кормили и в самом деле превосходно.
— Тогда я сдаюсь, — сказал я, — и перехожу к критике. Ревнуй к самому себе, каким тебя будут расписывать в еженедельниках. Наблюдай за тем, как становишься знаменитым. Говори себе, что ты, вообще-то, не такой плохой человек, просто беспринципный.
— Можно, — спросил Вайбарт с ноткой зависти в голосе, — рассказать жене о твоей невероятной удаче, о твоей новой работе?
— Разумеется.
Он долго расписывал, как мне повезло. Она с любопытством смотрела на меня, удивлённая, что на моём лице не написан восторг. Думаю, напротив, вид у меня был виноватый.
