Джудит Леннокс - Возвращение во Флоренцию
В воображении Ребекке рисовался очаровательный маленький домик посреди поля с яркими цветами.
— О да, — ответила она.
Три дня спустя Ребекка заехала за Гаррисоном; они погрузили его рюкзак, пакет из «Хэрродса» и нотную папку в багажник «райли» и покатили в Дербишир.
Коттедж знакомого Гаррисона находился в округе Пик, на полпути из Шеффилда в Манчестер. Надо было свернуть с манчестерской дороги на узкий однорядный проселок, который постепенно превратился в заросшую травой дорожку; по обеим сторонам от нее густо рос боярышник с тяжелыми гроздьями алых ягод. Потом дорожка превратилась в узкую тропу: Ребекка остановила машину и, не обращая внимания на ворчание Гаррисона, объявила, что дальше не поедет. Наверняка она ошиблась поворотом, сказал он. Ребекка развернула на руле карту — она была уверена, что ехала правильно. Им придется бросить машину здесь и проделать оставшуюся часть пути пешком.
Продолжая ворчать и жаловаться, Гаррисон забросил на плечо рюкзак и взял пакет из «Хэрродса». Ребекка подхватила свой чемоданчик, и они зашагали по тропинке вперед. Вскоре они уже поднимались по склону холма. Настроение у Ребекки постепенно улучшалось. День выдался ясный; с одной стороны от них простиралась долина, где в лавандовой дымке прятались фермы и амбары, с другой — возвышались холмы. Солнечный свет золотился на каждой травинке.
Через полчаса, после нескольких остановок, которые требовались Гаррисону, чтобы отдышаться, они добрались до вершины холма. Она была плоская, словно кто-то срезал ее ножом. Среди кочек, заросших темно-зеленой колючей травой, петляли узкие тропки.
В центре вересковой пустоши Ребекка заметила одинокий домик.
— Это, наверное, тот самый коттедж, — сказала она.
Через заросли вереска они направились к дому. Он оказался небольшим, однако массивная каменная кладка придавала ему величественный вид. Поставив чемоданчик на пороге и дожидаясь Гаррисона, у которого был ключ, Ребекка подняла голову и увидела причудливый фамильный герб, вырезанный в граните над входной дверью.
Гаррисон отпер двери, и они вошли в дом. Когда он, со вздохом облегчения, опустил свой рюкзак на широкий прямоугольный стол, в воздух поднялось облачко пыли.
Они оказались на кухне; из темноты выступали силуэты шкафов, спертый воздух пах плесенью.
— Тут малость мрачновато, — заметил Гаррисон.
Ребекка отодвинула занавески и теперь сражалась с оконным шпингалетом.
— Так лучше, правда?
На каменные плиты пола полились солнечные лучи. Стол окружали разномастные стулья, деревянная качалка стояла возле черной чугунной печки. У дальней стены притаилось пианино. Под окном находилась раковина, а рядом с ней — буфет. Ребекка обратила внимание, что электричества в коттедже нет; на стеклянных колпаках масляных ламп скопилась серая пыль.
Гаррисон открыл крышку пианино и взял несколько аккордов.
— Оно расстроено.
— Может, осмотрим пока дом?
Он пожаловался на свои натертые ноги, но Ребекка проигнорировала его слова и поднялась наверх. В гостиной она раздвинула занавески и распахнула окна. Мебель была старая, вся в пыли, коврик перед камином засыпан угольной крошкой. Еще один пролет каменных ступенек вел на последний этаж. Ребекка высунулась в окно. Пустоши и холмы сверкали в солнечном свете, на небе ни облачка. Она глубоко вдохнула холодный сладкий воздух, и впервые за много месяцев какая-то до предела натянутая струна у нее внутри потихоньку начала ослабевать.
Она крикнула:
— Что у нас на ланч?
Гаррисон взялся закупить для них продукты.
— У тебя есть пластырь Ребекка? У меня все ноги стерты.
Она спустилась обратно на кухню. Он сидел в качалке без ботинок и без носков. Она открыла свой чемоданчик, нашла пластыри, вату и бутылку с антисептиком.
Когда она начала обрабатывать мозоли антисептиком, лицо Гаррисона искривилось.
— Не будь ребенком, — сказала она. — Где продукты?
— В пакете из «Хэрродса». Я хотел нас немного побаловать.
В пакете оказались сухое печенье, консервированные артишоки, оливки, сардины, банка персикового компота, плитка шоколада, две бутылки вина и полбутылки виски. «Где же чай, сахар, молоко, хлеб?» — подумала Ребекка, но вслух произнесла:
— Давай-ка я поищу, где нам поесть на улице. Здесь надо как следует прибрать, к тому же жаль упускать такую дивную погоду.
В саду, огражденном низкой каменной стеной, росли черная смородина и яблони с узловатыми ветвями, искривленными от ветра. В укромном уголке карабкалась по стене вьющаяся роза с последними цветами.
Ребекка не смогла отыскать скатерть, но у нее были с собой чайные полотенца, поэтому она разложила их на граве. Поев, Гаррисон улегся на землю и закрыл глаза. Грег сказал, что они могут пожить в коттедже три недели. Похоже, он нечасто наезжал сюда; что если попросить его сдать им коттедж на год? Они могли бы навести тут порядок, посадить овощи, купить свинью…
Когда Гаррисон заснул, Ребекка пошла в дом, чтобы прибрать и составить список покупок. Как приятно снова иметь собственную кухню! Она так устала жить в отеле! Ей не подходила такая жизнь, не подходил Лондон. На клочке бумаги она записала: «Молоко, чай, уголь». Надо обязательно купить фонарик, чтобы не пришлось со свечкой в руке спускаться ночью по лестнице в уборную во дворе. Она сидела в пятне солнечного света, падавшего из открытого окна, покусывая кончик карандаша.
Они загорали, читали романы, покупали продукты в ближайшем магазине. Хорошая погода продержалась четыре дня. На пятый Ребекка, проснувшись, почувствовала, что у нее болит горло. Она заварила себе чаю и приняла аспирин. После завтрака они прошли по пустоши, спустились к машине и поехали в деревню. Она отдала список продавщице в магазинчике. «Уголь», — жалобно воскликнул Гаррисон: уж не собирается ли она заставить его тащить мешок с углем вверх на чертову гору? «Если хочешь есть, понесешь», — ответила Ребекка. Он попытался было заикнуться о доставке, но она оборвала его: «Гаррисон, прошу, не глупи».
Они пообедали в пабе, а потом заглянули на ферму, где купили молоко, яйца и цыпленка. Солнце закрыли плотные облака, на мощенном каменными плитами дворе стало темней. Первые капли дождя упали на землю, когда они тащили свои покупки от машины к коттеджу. Ребекка несла рюкзак, а Гаррисон волок за собой мешок с углем. Ее горло разболелось сильнее, жалобы Гаррисона мешались с шумом дождя.
Добравшись до дома, Гаррисон поднялся наверх, чтобы отдохнуть, а она решила разжечь огонь в печи. Ребекка заново открывала для себя удовольствие растапливать печь: комкать бумагу, аккуратно раскладывать щепки и уголь, смотреть, как загорается дерево. Она поджарила цыпленка, почистила картофель и морковь, а потом приняла еще аспирин и уселась в качалку. Позднее они поели, прислушиваясь к барабанной дроби дождя по оконному стеклу и наслаждаясь теплом от печки. Потом Гаррисон играл на пианино, а она пела, но недолго, потому что горло болело все сильней.
Ночью Ребекка несколько раз просыпалась. Ей было больно глотать; она понемногу отпивала воду и слушала шум дождя. Утром все вокруг было коричневым и серым; зелень и золото пустоши скрылись в тумане, а небо свинцовой крышей нависло над холмом.
Дождь лил весь день. На дорожке перед домом и тропах на пустоши образовались громадные лужи. Они поиграли в рамми и немецкий вист, доели холодного цыпленка. Ребекка читала Унесенных ветром, сидя в кресле-качалке; лежать она не могла, потому что ее одолевал кашель.
На следующий день у них кончился уголь; на завтрак Гаррисон обсасывал косточки от цыпленка. Ему придется отправиться в магазин, сказала она.
Гаррисон выглянул в окно.
— Льет как из ведра.
— Правда? А я-то не заметила! — Сарказм дорого ей стоил — горло страшно болело.
— Боже мой! Ты только посмотри!
— Я плохо себя чувствую. Мне надо лечь в постель. Постарайся привезти хотя бы уголь, немного хлеба и молоко.
Обернувшись, он уставился на нее.
— Но я не могу ехать один!
— Гаррисон, — сказала Ребекка, — я больна.
— Это всего лишь простуда. Ты должна поехать. Ты будешь вести машину.
— Ты что, совсем не умеешь водить?
— Нет. Как-то раз пробовал, но это оказалось так сложно.
— Я все тебе объясню…
— Не будь смешной!
— Это ты мне говоришь? — Слова вырвались сами, на одном дыхании. — Как можно было дожить до тридцати девяти лет и не выучиться водить машину?! Вот это действительно смешно!
Закашлявшись, она с яростью натянула на себя плащ, застегнула пуговицы и сунула ноги в резиновые сапоги. Схватила свою сумку, швырнула Гаррисону в руки рюкзак, набросила на голову капюшон и выскочила из дома. В молчании они пересекли ровный участок пустоши. Дождь превратил ее в болото; у себя за спиной Ребекка слышала, как Гаррисон бормочет под нос проклятия — он не захватил резиновые сапоги, а его ботинки пропускали воду.
