Елена Черникова - Золотая Ослица
- Что с тобой, милый?
- Мне очень хорошо. Душа сиропом обливается.
- Я рада за тебя. Откуда сироп?
- Там в комнате, под одеялом, лежит Мина.
(Помните длинноволосую подругу его первой любви? Это она.)
- А, - говорю я, - ну привет ей передавай. И как оно?
- Здорово. И какая кожа...
- Молодец, дорогой. Целую.
- А ты когда приедешь, наконец? - спрашивает он меня.
- Днями.
- Жду, - говорит он. Кладем трубки. Легкое землетрясение. Град. Камнепад. Сель. Торнадо. Зачем? За что?..
Но ехать надо. Я целую бабушку и сажусь в поезд.
Муж встречает меня, едем домой. В автобусе он мне говорит, что недавно встретился с А, тот весь светится, жениться собирается. Я, говорит муж, пожелал ему счастья.
Мне показалось, что автобус перевернулся. Однако нет, едем дальше.
- Почему ты плачешь? - спрашивает Д.
- Пылинка в глаз попала.
- Если ты плачешь из-за его женитьбы, - говорит мне мой муж, - то что мешает тебе увести его от нее?.. Это будет нелегко, он очень уж светится, но, по-моему, он не на той женится. Сердце мне подсказывает, что ему это ни к чему сейчас. Надо бы отвратить его от этого дела. Займись, а?
Я внимательно смотрю в окно, автобус прыгает, муж придерживает меня за локоть.
- Я думала, - говорю я ему, - что ужасы детства закончились.
- Конечно, закончились.
- Как там Мина поживает?
- Она пошла на...
- На чей в этот раз?
- Не имею представления. Она дура. Она стала ерзать из-за своей подруги. А вдруг она узнает и так далее.
- А ты что - и подругу тоже, то есть ту, которая первая любовь?..
- Ну да. Разумеется...
- Все понятно, гангстер. Так разогнался в Юрмале, что в Москве не смог тормознуть ни на один день...
- Не в этом дело. У меня эти две девки давно в плане значились. А тут карта удачно легла. Ну и вот.
Вот так все и началось.
У меня новое чувство: жизнь распоряжается мною своевольно и грубо. Вынесет за скобки, обратно внесет, еще раз вынесет. Любимый А решил жениться, мой Д, мой первый муж, вон что выкаблучивает: карта у него удачно легла, поди ж ты... Очень вовремя легла.
Ходить нам не привыкать. Беру чемодан и уезжаю в общежитие. Прибалтийский вояж жмет, как несоразмерный башмак. Я ругаю себя последними и предпоследними словами. Я кричу себе, молча кричу, что я не могу позволить жизни иметь меня в хвост и в гриву, особенно тогда, когда я настроилась любить жизнь.
Иду по коридору с чемоданом. Нащупываю в кармане свой ключ от своей прежней комнаты. Ключ на месте. Я горестно усмехаюсь. Открываю дверь. И здесь все на месте. Моя кровать, мои циновки на полу, на стенах, все ждет меня. Удивительно, конечно, однако не будем рассуждать, будем опять обживаться на этой местности.
Стук в дверь. Входит мой друг и учитель. Это у него кличка такая. Длинный, большой, надежный, он привык и умеет насухо вытирать мои слезы своей иронией, своими бесконечными байками. Наши отношения прекрасны. Может быть, из-за отсутствия в них секса.
- Я видел, как ты шла по коридору с чемоданом. Что, опять двойка?
- Хуже. Кол. Почти осиновый. Мой драгоценный А решил жениться.
- А где твой муж?
- Трахает двух красоток. Я решила не мешать им всем.
- Понятно. Клади вещи и пошли гулять.
И мы пошли гулять. Жена моего друга-учителя приятельствует с моим А.
Друг-учитель рассказал мне, что на днях А был у них в гостях и очень светился восторгом.
- Кстати, он теперь тут неподалеку подрабатывает вахтерским трудом, - говорит мне друг-учитель, показывая куда-то на Кремль.
- ??? - не поняла я.
- На этой улице, некогда Ильинке, есть контора по хранению и научному расчленению собак. Да вот же она, - и показывает на обшарпанную дверь с пыльной стеклянной табличкой. Вечер ясный, солнечный, и в его лучах эта жуткая дверь в собачий морг немедленно вырастает до трудноперевариваемого символа.
Мне смешно и страшно. Мой рафинированный А, мой принц, мой эталон изящества - работает сторожем в собачьем морге из-за академической красивой дочки! Это... это...
- Друг, у меня слов нет, - говорю я в ужасе.
- А хочешь - зайдем к нему?
- Не могу, мы в ссоре с мая месяца. А когда мы в ссоре, он со мной не разговаривает.
- Гордый что ли? - усмехается мой друг-учитель.
- Вредный, - поясняю я.
- Ну и ладно. Все равно давай зайдем. Надо же спасать человека из всего этого собачника.
И мы вошли в душный пыльный коридор, повернули куда-то несколько раз и остановились перед крепко запертой внутренней дверью. Друг-учитель нажал кнопку, внутри зазвенело, и дверь со скрежетом отворилась. На пороге действительно стоял А. Он радушно улыбнулся моему другу-учителю и сделал шаг назад и в сторону, ровно такой, чтобы пропустить одного человека. Меня он не заметил.
Друг-учитель взял меня за руку и ввел в сторожку. Огромный стол, чайник, сахар, печенье. Все уютно, будто А решил всю свою жизнь посвятить охране собачьего морга. На столе - любимая книга А, которую он знает наизусть на двух языках, но продолжает читать. Верен своим пристрастиям.
Пока мужчины разговаривают, я ищу - куда бы сесть. Стульев ровно два. Один занят А, другой вот-вот будет предложен моему другу-учителю. Так и есть. Он садится, полагая, что вышла ошибка, и следующий стул дадут мне. Ничего подобного. Стульев больше нет. Да и меня вроде как нету. Ну а раз я призрак, будем самостоятельным призраком. И я сажусь на колени к другу-учителю. Он очень крупный дядя, на его коленях просторно и удобно. Тем более что я призрак.
Звонит телефон, и у А начинается долгий любовный разговор с невестой. Она чудовищно болтлива, но голос красивый. Это слышно даже сквозь трубку. Мы с другом ждем-ждем, но они все болтают и болтают. Мы потихоньку встаем, друг машет рукой все еще беседующему А, и мы покидаем это странное место.
Мне душно, мне плохо. Мне нельзя видеть А. Все начинается сначала, как только я слышу его голос. Представьте себе раковину. В ней жемчуг - в теле моллюска, рождающего жемчужину. Мысленно приоткройте створки. Вы видите перламутр, выстлавший раковину изнутри. Я думаю, что без перламутра сам моллюск не сделает жемчужину, даже если его очень попросить. Песчинку подсунуть. Все дело в перламутре. Иногда я ощущаю себя моллюском, иногда раковиной, но всегда мой А - это перламутр. Моя душа выстлана слоем его перламутра, вечно делающего жемчужину из любой пылинки, занесенной в створки. Если вычистить раковину, забрать последнюю жемчужинку, сварить моллюска и острым ножом отколупнуть перламутр от створки, - что ж. Будет все порознь. Все погибнет. Поэтому нам чтобы жить - надо беречь слой перламутра, убирать вновь образуемые им жемчужинки и держать створки стиснутыми накрепко. Мой А тоже все это знает, я у него в душе выполняю ту же функцию, но характером строптивым мы оба наделены на всю катушку. Я, правда, милосерднее к нему, хотя он думает наоборот. Словом, это у нас тянется всю жизнь. Кто виноват да что делать.
На тот день, когда мы с другом-учителем вышли из собачника, наше с А противостояние достигло высоковольтности. Он в очередной раз не может простить мне не помню что, но что-то важное для целостности его перламутра, а я в очередной раз не знаю, как уговорить его пустить кислород. Потому как вне общения с ним я физически задыхаюсь. Это хуже любой любви, потому что это не может пройти. Я знаю это. Однажды он сказал мне ночью: "Запомни: как бы ни сложилась жизнь, умирать мы должны вместе". И мы оба помним это. Но у него, видите ли, невеста открылась. Ну, невеста, погоди, - сказала я себе...
Мы с другом-учителем идем в общежитие, где его ждет жена и ужин, а меня не ждет никто и ничто. На лестнице мы расходимся по своим этажам, я закрываюсь на ключ, сажусь за стол и смотрю в окно. На ближайшем горизонте стоит Останкинская телебашня. Красиво стоит. Отрешенно. Боже мой, сколько раз я видела ее в окна этого дома. Кстати, все, кто видел ее из окон этого дома, обязательно запечатлели башню в каком-нибудь виде искусства. Тут я не исключение. И не могу им быть.
В тот вечер, когда мне надо было посидеть и подумать над будущим, башня попалась на глаза очень кстати. Я вообразила, что моя мысль, вылетев из моей головы, ударяется о башенный шпиль, башня усиливает всеми своими антеннами мою мысль, мой крик - и доносит волну до ушей и сердца А. И он, потрясенный, бросает академическую дочку и кидается ко мне на грудь. И мы опять живем вместе, послав всех и вся. Ведь жили же мы почти четыре года. Как мы жили!.. А теперь он хочет жениться на красотке с престижного пляжа. Нет, он сошел с ума. Не бывать этому. Уведу. Мир перевернись, но не женится он на ней. Никогда.
Стук в дверь. Друг-учитель пришел. После ужина с женой.
- Сумерничаешь?
- Да. Но уже можно свет включить.
- Я тебе поесть принес, - говорит друг.
- Спасибо, но я не могу есть. Я занята любовью к А. Через башню. Посылаю ему сигналы.
- Отзывается? - спрашивает друг с улыбкой.
- Куда ж он денется...
- Ладно. Хватит заниматься черт те чем. Мы с мужиками идем пулю расписывать. Пойдешь с нами?
