Александр Ройко - Не повторяется такое никогда!
Но вот модификации Андрей пока что различать не мог (Ми-24А, Ми-24В или ещё какие-то), да и было их множество, тем более, что этот вертолёт экспортировался во многие страны мира. Самая массовая модификация этого вертолёта была Ми-24В. При этом Ми-24 имел неофициальное название "Крокодил". Но среди лётчиков бытовало ещё такое интересное прозвище этого вертолёта как "Стакан", присвоенное ему из-за плоских стёкол кабин летчиков, вызывающих ассоциации с гранями гранёного стакана. Этот вертолёт стал первым в отечественной авиации винтокрылым штурмовиком, имеющим на вооружении ПТУРы — противотанковые управляемые ракеты, а чуть позже и НУРС. На вертолете был установлен комплекс вооружения К-4В, размещённый на фюзеляже на фюзеляже вертолёта и его носовой части. На съёмных рамах были установлены по две ПТУР противотанкового комплекса "Фаланга" с ручной системой наведения. В носовой части была размещена пулеметная установка НУВ-1. На четырёх балочных держателях под крылом крепились блоки УБ-32 (унифицированные блоки, которые снаряжались ракетами семейства С-5) или бомбы калибром 100 и 250 кг, сбрасывание которых производилось с помощью бомбового прицела.
Андрею нравилось наблюдать, как летают эти вертолёты, похожие на стрекоз, нравилось их мерное негромкое стрекотание — не то, что рёв в Цербсте. Было что-то завораживающее в их плавном движении — их можно было детально рассмотреть в полёте, не то, что МиГи. Но особенно нравилось ему смотреть, как они взлетают и садятся. Если все самолёты при взлёте поднимают свой нос, то, к удивлению Андрея, вертолёты наоборот немного наклоняли свой нос, а при посадке едва заметно его поднимали. Их посадка напоминала ему когда-то виденную по телевизору посаду на воду диких гусей, которые, снижаясь, выпускали свои лапы с широкими перепонками и, одновремённо с крыльями, гасили свою скорость. Сначала посадка гусей, конечно, больше походила на посадку самолётов, но вот уже в завершающей стадии это было вертолётное подобие — опустив лапы в воду, гуси медленно проседали на её поверхность.
Но сегодня гарнизон наполняли не рокочущие звуки вертолётов в небе, а бравурные марши земных оркестров. Этот праздник авиаторы праздновали с большей пышностью, нежели другие — 1 и 9 Мая или 7 ноября. В городке только один раз в год проводился своеобразный мини-парад, и это происходило именно в День воздушных сил СССР. Это скорее был даже не парад, а просто расширенный смотр подразделений гарнизона, которые по отдельности проходили не один раз. Но все те смотры не были предназначены для глаз сторонних зрителей, а вот этот предназначался именно для них. Многие военнослужащие с самого раннего утра уже прохаживались по территории городка в парадной военной форме с полным комплектом (имеющихся лично у каждого, но количественно отличающимся) орденов и медалей. Нарядными были и жёны офицеров и прапорщиков, их дети. Немного принарядились и служащие, хотя они, как и члены семей военнослужащих, участия в параде не принимали.
У центральной дороги возле стадиона (примерно по центру) установили небольшую деревянную подставку — некое подобие трибуны, мимо которой в сторону КПП должны будут следовать все военнослужащие — от солдата и до высших офицерских чинов. Сосредотачивались эти подразделения за поворотом к санчасти. На трибуне же заняли места армейское руководство штаба полка и командование ОБАТО. В батальоне в состав многих служб входили служащие, но они в параде, как уже говорилось, участия не принимали. Поэтому некоторые службы батальона выглядели малочисленными. В полку же служащих были единицы, лично Андрей знал только одного такого служащего — синоптика. И вот в чётко установленное время притихший до того оркестр вновь с новой энергией заиграл марш, и по этой команде началось движение подразделений. Жёны военнослужащих с детьми, а также Андрей, его коллеги, Андрей Александров и практически все служащие (кроме тех, кто был на смене) расположились на противоположной стороне трибуны. Посмотреть было на что. Конечно, авиация это не сухопутные войска, где хождению строевым шагом уделяют очень много времени. Но, следует признать, что шли ВВС-ники очень даже не плохо. Для офицеров это было неудивительно — их всё же муштровали в училищах, а вот для солдат несколько неожиданно. Но, вероятно за несколько дней до праздника сержанты свои подразделения немного погоняли, и они тоже шли неплохо. Но самое главное, что все очень старались пройти мимо трибуны как можно лучше. Увидел Андрей и Леонида, маршировавшего в строю своих однополчан.
Вполне прилично прошёл и отдельный батальон аэродромного технического обслуживания. Но вот среди его состава была одна уж очень неординарная фигура. Это был прапорщик Пинчук. Обычно в марше военнослужащие как бы подают грудь вперёд, расправляя при этом плечи. Но у Пинчука получалось подавать вперёд только свой толстый живот, который очень уж сложно было назвать грудью. Он очень старался, маршируя своими небольшими ножками. И от этого у него только смешнее всё получалось. Даже стоящие на трибуне старались скрыть свои улыбки, увидев это зрелище. Они не могли сердиться — то, что у Пинчука не всё получалось как надо, не могло ему быть поставлено в вину, ведь он очень старался, но таким уж он уродился и, видимо, не предназначен был для строевых маршей. У прапорщика, как и у других военнослужащих, имелись награды, у молодых офицеров и прапорщиков — это, как правило, были юбилейные медали. У Пинчука пока что имелась только одна медаль, которая при каждом его шаге мерно покачивалась. И вот эти обстоятельства дали повод уж очень острому на слово одесситу Владиславу Пивовару громко продекламировать:
— И на груди его могучей одна медаль болталась кучей.
Адресацию этой фразы, конечно же, все прекрасно поняли. Её не смогли заглушить звуки стоявшего чуть вдали от трибуны оркестра, и на противоположной от неё стороне разразился гомерический хохот, который далеко не сразу стих. Но так как сегодня был праздник, то веселиться и смеяться не было никому воспрещено.
Завершился этот мини-парад пролётом над центральной аллеей тройки вертолётов. На головном вертолете, летевшем в сопровождении чуть позади него по бокам двойки-эскорта, внизу развивался большой флаг ВВС: на прямоугольном полотнище жёлто-голубые лучи с красной офицерской звездой в его центре и расположенными под ней серебристыми крылышками — эмблемой рода войск. Вертолёты проплыли невысоко над зрителями, и зрелище это было очень красивым.
Сразу после парада Андрей вместе с Григорием и Александровым немного прогулялись по городку, а затем остановились неподалёку от санчасти. Они ожидали прапорщика Василия, который пошёл переодеться. Они сразу после парада договорились, что сходят вместе в гасштетт к Грише. Когда Василий вышел к ним, вся четвёрка неторопливо направилась в оговоренное место. Народу в гасштетте уже было многовато, но свободный столик они всё же нашли. Они заказали себе пиво, сосиски с булочкой и, конечно же, по дупельку (полному).
— Ну что, вояка, — обратился к Василию Кирзонян, подняв свою стопочку, — за тебя. Ты, конечно не полноправный авиатор, но всё-таки определённое отношение к ним имеешь. Да теперь, впрочем, и мы тоже.
— Тогда и за вас тоже, — встрепенулся прапорщик.
— Не гони лошадей, успеем ещё и за нас. А пока что за тебя.
Они выпили, запили холодным пивом и закурили. Кирзонян в быту редко курил, разве что с кем-нибудь за компанию. И сейчас он тоже закурил со всеми.
— Хорошо сидим, — подал свой голос Александров.
— Да, неплохо, — поддержал его и его тёзка. — Хорошо, что прямо под боком есть такое место. Пиво, конечно, можно и у нас в кафе попить, но там только бутылочное, да и сосисок нет.
Они докурили и выпили по второму дупельку, теперь уже за служащих, которые помогают нормально нести службу военнослужащим и налаживать их быт. К тому времени им как раз уже принесли сосиски. Постепенно народ в гасштетте всё прибавлялся, и вскоре свободных мест уже не было. Некоторым уже приходилось и стоять, потягивая своё пиво, хотя Гриша и принёс откуда-то из подсобки несколько дополнительных стульев.
Василий и оба Андрея вновь достали сигареты, предложив и Григорию.
— Нет уж, спасибо, — засмеялся тот. — Зачем мне курить, когда я и так дышу дымом. — В гасштетте, действительно, от дыма уже плохо было видно.
— Маловатое, всё же у Гриши его заведение, — протянул Александров. — Пора ему расширяться. Или хоть по праздникам дополнительные места организовывать. Я не пойму, почему он летом не сделает открытую площадку. Сидеть здесь в прокуренном помещении не так уж и приятно.
— Возможно, потому что у немцев не принято курить на улице? — вопросительно протянул Морозевич.
Это была ещё одна особенность немецкого образа жизни — они никогда не курили на улице. Это считалось некультурным — идти по улице с сигаретой в зубах. Они курили только в помещениях, что как раз было странно уже для наших людей, или в специально отведенных местах.
