Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы
В худшем случае, они все одновременно распечатают свои конвертики в раздевалке, все вместе посмеются, а, может, будут смеяться и через десять лет, вспоминая сумасшедшую из Берси, которая захотела их всех одновременно. Это в худшем случае.
А в лучшем, никому ничего не сказав, они придут все, и все шестеро окажутся в моем номере. Я закрою дверь на ключ, а там уже дело за ними: по очереди или все сразу, мне все равно; я буду получать удовольствие и ставить им оценки: одну — за технику, другую — за артистизм.
Мастак
Посвящается Андре Ле Диссе
Я часто видел его усталым, изможденным, как, например, на следующий день после утомительных гонок, после длинных дистанций с лучшим временем, когда он катил явно с трудом. Но в таком состоянии я не видел его никогда. У него было бледное лицо, мешки под глазами и побелевшие губы. А еще мне показалось, будто его ноги потеряли сантиметров десять в обхвате. У него не хватило сил побриться, а автомобильная поездка по местным дорогам оказалась для него сущим адом. Увидев его явно нездоровый вид, организаторы отборочных соревнований не на шутку перепугались за свою выручку, а у него не хватило мужества сказать им «нет».
Эти гонки, изнурительные и выгодные, проходили сразу же после Тур де Франс, и было невозможно представить, чтобы лидер в желтой майке отказался в них участвовать. Накануне мы соревновались в Клермон-Ферране, а потом вся команда отправилась в Иссенжо, где на следующий день устраивались гонки с преследованием. Только Жак, капитан команды, остался, чтобы провести вечер у своего друга Джеминиани, который недавно открыл бистро. Он должен был присоединиться к нам на следующий день...
Пресс вялый, ноги ватные, голова кружится. Он стоял, опираясь на капот машины, пока Шарль ему завязывал шнурки, потому что сам он, едва опускал взор, тут же падал.
Разумеется, организаторы нам подстроили самый отвратительный маршрут, какой только можно себе представить. Три участка по 50 км, нашпигованных восемнадцатикилометровыми подъемами с уклоном в 7 градусов, каких в Верхней Луаре немало. Ни одного метра ровной поверхности (даже финишная прямая шла в гору). В дополнение к программе — большая команда из местных гонщиков, которые знают все виражи как свои пять пальцев, безнаказанно гоняют по ним круглый год и мечтают обнести профессионалов. Просто праздник и для них, и для их болельщиков.
До старта мы сговорились с оргкомитетом и крутыми. Все были согласны с тем, что Жаку было бы лучше остаться в постели, но зрители специально собрались, чтобы увидеть его и его желтую майку. Было решено, что он проедет первый участок в общей группе, вырвется вперед где-нибудь в центре города, а на первом же повороте незаметно свалит и вернется в гостиницу. Там его будет ждать врач. Итак, на него напялили желтую майку, и он поплелся стартовать, закончив гонку еще до того, как она началась.
Эти пятьдесят километров, я никогда их не забуду. Жак меня попросил держаться рядом с ним, и мы проехали час двадцать плечом к плечу. Он, — обгонявший меня на четверть часа в Лизарде, затыкавший меня на пять минут в десятикилометровке, только что отмахавший Тур де Франс как никто другой, умевший выигрывать, как хочет и когда хочет, вызывавший уважение даже у соперников, которые обращались к нему на «вы», казавшийся в седле самым красивым и самым элегантным из всех гонщиков, которые когда-либо стартовали, — тащился как последняя кляча. На прямых отрезках он закрывал глаза, чтобы не блевануть. Интересно, что он мог выблевать? Мне приходилось ему напоминать, как и когда переключать скорость. Он был вообще неспособен что-либо воспринимать, что-либо решать и даже злиться на организаторов гонок. Следует сказать, что в этом смысле он был настоящим мастаком, а мастаки условия контрактов соблюдают всегда. Через десять минут его майка была уже мокрой, и пот обильно стекал с подбородка.
В пелотоне вокруг нас образовалось что-то вроде уважительного пустого пространства, и гонщики уступали друг другу место, чтобы подъехать поближе и посмотреть на нашего зомби. Местная молодежь была разочарована, они так мечтали оказаться рядом с живой легендой и вместе с ней проехать по-настоящему.
Мы катили компактной группой и достаточно быстро. Парни, ехавшие впереди, а среди них и ребята из нашей команды, нажимали размеренно, но подарков не делали. В такой ситуации очень нехорошо отставать и оставлять дверь открытой. Надо выбрать правильную скорость, которая заставит разных лихачей еще раза два подумать перед тем, как рвануть. Мы крутили в среднем 35–37 в час, что здесь считается достаточно живенько.
Но Жаку, кажется, было на все наплевать. Он был не в том состоянии, чтобы просчитывать. Вряд ли он сумел бы побить свой собственный рекорд на время, но даже между 25 и 35 никакой разницы для него сейчас не существовало.
Я всегда обожал смотреть на чемпионов. И мне повезло: за двенадцать лет профессиональной карьеры я находился всегда рядом. Я вел их группы, мне случалось быть их капитаном на трассе, а трое из них были даже моими соперниками. Сейчас, когда уже можно сравнивать, я понимаю, что мне действительно крупно повезло, так как среди всей этой чемпионской братии мне довелось встретить пятерых настоящих чемпионов.
Нет ничего прекраснее, чем мастак, подписавшийся на гонку. Он готовится, вселяет во всех уверенность, он диктует закон и порядок, он — невзирая на грипп, растяжение, ангину или усталость — мчится, когда надо мчаться, упирается как никто, поднимается быстрее гримперов, разгоняется быстрее спринтеров, выкатывает по внешнему радиусу, сбрасывая на два зубца меньше, чем все остальные, назначает тарифы и умеет достойно проигрывать. Но мастаки меня восхищают еще и потому, что со стороны меня можно принять за одного из них, — я выигрывал этапы, я выигрывал гонки, мое имя часто произносят, мою фотографию печатали в «Экип», меня показывают по телевизору, меня интервьюируют о ходе гонок, — хотя я знаю, что я не мастак и что между ними и мной невообразимая пропасть.
Человек, ехавший в тот день рядом со мной, с трудом отрывавший от руля свою физиономию землистого цвета и вопрошавший меня жестами, куда поворачивать — направо или налево — был прежде всего 80 баллов VO2 max, 36 ударов сердца в состоянии покоя, рычаги, способные, как пушинку, крутить педали с усилием 177,5 килоджоулей, и квадрицепсы, достаточно сильные для того, чтобы толкать и тянуть в 500 ватт, причем легко и не разрывая связок. Все это венчала голова стратега, способного руководить целым предприятием, одновременно мазохиста и садиста, хитрого и вместе с тем доброго, обладающего невероятной способностью пересиливать себя, а еще чертой характера, которой у меня никогда не было и никогда не будет: неким презрением к велосипеду и ярко выраженным предпочтением оставить его в гараже и самому остаться дома. Из всего этого и получается чемпион, каких мало, чемпион, который может ко всему прочему еще и обломаться, спечься и тащиться жалким доходягой в великолепной желтой майке с кочаном капусты вместо головы на отборочных соревнованиях в Иссенжо, департамент Верхняя Луара.
Три раза он чуть не упал сам и не свалил меня, поэтому из соображений безопасности мы переместились в самый хвост пелотона. Я и сегодня продолжаю удивляться, как он сумел преодолеть подъем Розьер. Я никогда не видел, чтобы люди так потели. Я предложил ему свой бидон, от которого он, с отвращением икнув, отказался.
Нельзя сказать, что он страдал, похоже, он, скорее, находился в том трагическом для спортсмена состоянии, когда тот уже не может себе сделать больно, уже не может помериться силами ни с самим собой, ни с другими.
Два раза пелотон отрывался от нас, и оба раза мне удавалось его, не слишком дергая, подтягивать. Стоявшие вдоль дороги зрители были так ошеломлены его видом, что даже забывали как-то реагировать, подбадривать или освистывать. Это было похоже на немой ропот. За два километра от вершины холма, при каждом повороте педалей, он стал тихо постанывать.
А мне предстояло перейти ко второй части разработанного плана, которая была не менее щекотливой. Доехав до якобы ровной дороги, которая ведет к городу, я установил передачу 52×17 и мягко прибавил, чтобы его объехать и прикрыть, а затем приготовился к заключительной части нашего контракта. Обогнать группу, которая жмет на педали в нескольких километрах от промежуточных премий — дело непростое, даже если есть тайная договоренность с крутыми. Ведь никто и не собирался разыгрывать совсем уж жалкий спектакль: пакт, заключаемый с мастаком, должен выполняться с мастацким блеском. Поэтому я планировал осуществить наш рывок на расстоянии в шесть километров. Сначала мне пришлось изображать гармошку, затем очень быстро я нашел нужный ритм, и он благоразумно пристроился к моему колесу. Я сместился влево, к обочине, и мы начали подниматься в гору. 52×16, 52×15, 52×14. Я намеревался таким образом дотянуть его до населенного пункта, затем — как будто я спекся и отстал — отпустить его одного соревноваться с пятью-шестью местными юнцами, которые неизбежно к нему прицепятся по дороге.
