Айрис Мердок - Лучше не бывает
Попытки разных подчиненных Дьюкейна — Джорджа Дройзена и других — выйти на след Елены Троянской провалились. А обыск sub rosa,[16] на который он наконец получил разрешение, в доме Рэдичи и знакомство с его банковским счетом не принесли никаких значительных результатов. Обнаружилась только одна странная вещь, да и та имела, скорей, негативный характер: хотя библиотека Рэдичи содержала много книг по магии, но не удалось обнаружить ничего из тех предметов, употребляемых при обрядах, о которых говорил Мак-Грат. Дьюкейн со стыдливым любопытством ожидал, что познакомится с этими предметами, но ничего даже близко похожего не нашлось. Дьюкейн пришел к выводу, что Рэдичи, наверно, уничтожил их перед самоубийством, что доказывало тот факт, что уход из жизни был заранее обдуманным, а совсем не импульсивным. Но этот вывод принес мало пользы расследованию.
Дьюкейн все откладывал и собирался и дальше откладывать момент, когда он потребует у Бирана объяснений, потому что это была его последняя надежда. Отчет спецслужбы о Биране не содержал, как он и предполагал, ничего интересного, а его собственные розыски и размышления пока не принесли плодов. Он не мог найти никакой зацепки, чтобы объяснить странную роль Бирана в этом деле, и не хотел допрашивать его, не имея серьезных козырей. Биран был очень умным человеком, и вряд ли с ним можно было блефовать, утверждая, что «все известно». Очень мало что было пока известно, и, конечно, Биран знал об этом. Дьюкейн в душе не сомневался, что отношения Рэдичи с Бираном каким-то образом могли разрешить загадку самоубийства, но все же он понимал, что это пока недоказуемо, это лишь предположение. Биран лгал о своем знакомстве с Рэдичи, он моментально обнаружил, что Рэдичи убит, и он же зачем-то передвигал тело убитого. Но если Биран предпочтет отговориться тем, что он лгал просто потому, что нервничал и двигал тело из спонтанного любопытства, что можно ему возразить? А то, что он так быстро оказался на месте убийства, вполне могло быть случайностью.
Дьюкейн снова стал перебирать в уме возможность того, что все-таки Биран убил Рэдичи; он размышлял, было ли противоречие между отпечатками пальцев левши и положением револьвера случайным или же оно являлось хитрой уловкой. Но он не мог прийти к какому-нибудь выводу: случайность была маловероятна, а уловка была бы слишком ловкой и непонятной. Если Биран наблюдал за Рэдичи во время исполнения им магических ритуалов, как же он мог не знать, что тот — левша? На самом деле Дьюкейн знал по собственному опыту, что люди часто не замечают, что человек — левша, к тому же не было никаких доказательств, что визиты Бирана в дом Рэдичи вообще были связаны с магией. И в целом Дьюкейн отвергал мысль об убийстве. Он был глубоко убежден, что Рэдичи сам стрелял и что Биран необдуманно положил револьвер в поисках чего-то, или что там у него было на уме, а потом инстинктивно положил его справа. Очень скоро он задаст этот вопрос самому Бирану. Но разговор с ним, так долго откладываемый, будет очень важным, решающим в этом деле, и его нельзя провалить. Он хотел не просто ошеломить Бирана, но желал иметь достаточно информации, чтобы загнать его в ловушку. В данный момент, однако, казалось просто невозможным выяснить что-то еще, пришел он к печальному выводу. Разве еще попытать Мак-Грата.
— Там внизу джентльмен хочет вас видеть, сэр. Он говорит — его зовут Мак-Грат.
Дьюкейн вздрогнул. Файви предпочитал не входить в комнату, если можно было ограничиться простым заглядыванием в нее, и сейчас, склонясь под углом в сорок пять градусов, держась за дверную ручку, наклонился вперед. Даже его усы как будто подверглись действию гравитации.
— Где он? Я спущусь.
— Он в холле, сэр.
Когда Файви посторонился, Дьюкейн ощутил странный и незнакомый запах, какой-то сладковато-кислый аромат исходил от его слуги. Он поторопился отойти от него подальше. Файви спускался за ним по лестнице, мыча себе под нос «Бони Чарли».
Дьюкейн увидел огненно-рыжие волосы и голубые глаза Мак-Грата. Но его тут же заслонила крупная фигура Файви, который, как танцор, сделал шаг в сторону, обогнал Дьюкейна, широко распахнул дверь маленькой гостиной и включил свет. Мак-Грат смотрел не на Дьюкейна, а на Файви, который прислонился к косяку двери, приняв позу скорее зрителя, чем швейцара.
— Входите, прошу вас, — сказал Дьюкейн.
Мак-Грат прошел мимо Файви, пристально глядя ему в глаза, и, войдя в комнату, опять обернулся к нему. Файви тоже устремил на него свой взор. Дьюкейн шел за Мак-Гратом и опять вдохнул зловещий, слегка маслянистый запах. Файви почти отпрыгнул от двери и, напевая «Неужели ты не вернешься», удалился в сторону кухни.
Дьюкейн резко закрыл дверь:
— Довольно поздний час для визита, Мак-Грат.
— Кто он такой? — спросил Мак-Грат.
— Мой слуга.
— М-м, шикарный. Но кажется немного странным. С ним что-то не так?
— Нет. А что?
— А эти пятна на лице?
— Веснушки.
— По мне, так вроде он оспой болел. И косой немного.
— Садитесь, Мак-Грат. Теперь расскажите, что привело вас ко мне. Надеюсь, у вас есть новая информация для меня.
Дьюкейн задернул занавески. Он сел на высокий табурет у камина и указал Мак-Грату на кресло, обитое ситцем. Мак-Грат сел.
— Итак, сказал Дьюкейн, — давайте. Уверяю вас, вы не пожалеете, что рассказали мне правду.
Мак-Грат наклонился вперед, пристально вглядываясь в лицо Дьюкейна. Он сказал: «Вы имеете в виду, что оцените меня по заслугам?»
Вот оно, подумал Дьюкейн. Он ответил:
— Если вы имеете в виду, заплачу ли я вам за новую информацию, то боюсь — нет. Я хотел сказать, что если потом выяснится, что вы скрыли от меня что-нибудь важное, то у вас будут серьезные неприятности.
Мысль о том, чтобы материально стимулировать Мак-Грата — и тогда он, может быть, расскажет еще что-нибудь — приходила в голову Дьюкейна, но он отверг ее. Парень казался абсолютно неблагонадежным и скорей мог бы разговориться, если б ему угрожали, чем прельстясь подкупом. Дьюкейн весь сжался, не желая входить в конфиденциальные или мнимо-сердечные отношения с ним, он был убежден, что в любом случае за деньги купит только ложь.
— Вы совершаете ошибку, сэр, — сказал Мак-Грат. — Я рассказал вам все, что знаю о мистере Рэдичи. Я не для этого пришел.
— Тогда почему вы спрашиваете, «оценю ли я по заслугам», если вам нечего сказать? Предупреждаю вас, Мак-Грат, вы затеяли опасную игру. Если вы будете откровенны со мной, возможно, я буду в состоянии помочь вам позднее. Но в противном случае…
— Видите ли, сэр, дело совсем в другом. Я подумал, может быть, вас заинтересует что-то вроде проекта, который я мог бы предложить, сэр…
— Не думаю, что какой-то ваш проект может заинтересовать меня, Мак-Грат, кроме того, о чем я уже говорил.
— Он касается вас, сэр, этот проект, и я думаю, вас заинтересует…
— О чем вы говорите?
— Это довольно трудно объяснить, сэр. Но дело в том, что если бы вы могли продолжить в мою пользу денежные отчисления, которые делал мистер Рэдичи, то я мог бы сослужить вам службу…
Дьюкейн смотрел на Мак-Грата. Его розово-белое лицо выглядело младенчески влажным, бледно-голубые глаза были приветливыми и круглыми, слащавый ротик вызмеился в заискивающую улыбку. Дьюкейн смотрел на него с отвращением. Он сказал:
— Боюсь, я не нуждаюсь в ваших услугах.
— Я пока их и не предлагал, сэр, хотя был бы счастлив пригодиться. Но, видите ли, сэр, я нуждаюсь в деньгах и думаю, что скоро лишусь работы. Работы, сэр, и пенсии.
— Я абсолютно не намерен давать вам деньги, — сказал Дьюкейн, — и удивлен, что вы просите их. Вы должны поискать другую работу. Боюсь, ваше благосостояние — не мое дело. А теперь, Мак-Грат, я уверен, что вам есть что рассказать о мистере Рэдичи. Когда вы были у них дома…
— Нет, сэр, дело не в этом. Все, что я мог, я уже рассказал о мистере Рэдичи. Мне нужна ваша помощь, сэр, небольшая — фунт-два в неделю…
— Вы напрасно тратите время, Мак-Грат, — сказал Дьюкейн, вставая. — А теперь, если…
— Наверно, не стоит мне ходить вокруг да около, сэр, — сказал Мак-Грат, — хотя мне совершенно не хочется причинять неприятности такому милому дружественному джентльмену, как вы. Может быть, вы взглянете на это.
Мак-Грат вытащил два широких блестящих листа бумаги, похожих на фотографии. Механически Дьюкейн протянул руку и взял их. Это и были фотографии. Через мгновение, вздрогнув от удивления и тревоги, он осознал, что это были фотографии писем, написанных знакомыми почерками.
— Ради Бога. Что это?..
— Вот видите, сэр, я взял на себя смелость позаимствовать эти два письма с вашего стола в кабинете.
Дьюкейн взглянул на оба письма — и жар ярости и стыда кинулся ему в голову. Он глубоко вздохнул и затем сказал как можно хладнокровнее:
