Наварр Скотт Момадэй - Дом, из рассвета сотворенный
Читатель воспринимает происходящее глазами героя романа: перед нами многослойная, исполненная поэзии ткань из воспоминаний детства, пейзажей, лиц, ощущений, лирических монологов, исторических экскурсов, легенд. В «тему» Авеля вплетаются еще три: деда Франсиско, народного старейшины, чья жизнь — образец гармонии, обретенной в служении людям; преподобного Тосамы — индейского интеллигента, приспособившегося к буржуазной цивилизации и произносящего коварные проповеди, которые могут лишь оттолкнуть, повергнуть в отчаяние мятущегося человека; и Беналли, рабочего на конвейере, который стремится помочь Авелю, вывести его из духовного кризиса магической силой народных песен.
Однако деление книги на четыре части, в каждой из которых доминирует тот или иной поэтический голос, рассказчик и лейтмотив, основано не только на параллелизме или контрастности судеб героев. Писатель, тесно связанный с традицией народных мифологических повествований, уподобляет весь роман очищающей обрядовой поэме «Путь Красы». В таких поэмах большинство поэтических образов строится на четырехкратном повторе, на магии числа. В нем — символ единства четырех сторон света, а значит, и всего мира в целом.
В романе много принципиально важных эпизодов, где индейская культура отстаивает себя в споре с современным буржуазным обществом, его установлениями и моральными нормами. Этой теме посвящены и эпизод с беженцами из селения Бакьюла, взглянувшими, не дрогнув, в лицо собственной смерти; и раздумья об индейском селении, сохраняющем свой древний уклад, несмотря на близкое соседство современной белой цивилизации; и мотив вечно живой поступи предыдущих поколений в финале романа.
Определенной темой наделен и каждый из второстепенных персонажей романа. Проблема духовных контактов двух миров — суть размышлений отца Ольгина. Ищет на индейской земле смысла жизни пресыщенная белая американка Анджела. Искренности, теплоты человеческих отношений ищет и Милли, дочь бедного фермера.
В значительной мере противоречив образ преподобного Тосамы. Интересно отметить, что, создавая этот образ, Момадей, очевидно, имел в виду персонаж народных сказок кайова, премудрою глупца Сэйндэя. Могущественный и бессильный, выдумщик и простофиля, совершает он удивительные проделки, то замечательные, то скандальные. Существование Тосамы — это как бы грань между обоими состояниями фольклорного героя: Тосама — мудрец продолжает сохранять авторитет у своей паствы, Тосама-шарлатан способен лишь спровоцировать, погубить Авеля.
В романе отчетливо стремят свой «бег» две линии: героя и его народа; они символически сливаются в финале. Древние бегуны из индейских селений совершали ритуальный бег в честь плодородия, твердо веря, что этим поддерживают вообще всякое движение в мире. Сливается ли Авель в итоге с родовой стихией? Уходит из резерваций или остается в ней? Спасается от гибели или умирает в беге? Любое предположение может быть и верным, и неверным. Конец романа прочитывается скорее условно-символически, чем реалистически, что выявляет, конечно, известную слабость авторской позиции: писателю не ясна дальнейшая судьба героя.
С первых строк романа поражает зрительный эффект изображаемого. Красные, голубые и пегие лошади на равнине, белые старейшины, бегущие в ночи «наперехват» зла, — и черный, натертый золой Авель на белом снегу долины. Зрительность — понятие чрезвычайно важное для Момадея. Человек должен вглядеться в мир, чтобы поверить в его существование, и только поверив, сможет стать активной его частью. В этом и заключается особенность аборигенного мировосприятия, указывает Момадей в эссе «Взгляд за пределы времени и пространства». Особенно ярко воплощает писатель эту «особую манеру индейского народа видеть вещи» в поэтичных описаниях природы. Поэтичностью отличается и фраза романа. Момадей работал над прозой, осмысляя наследие американских поэтов конца XIX в. —Э. Дикинсон и Ф. Г. Такермана (последнему он посвятил отдельную работу), преобразуя образы, ритмы, звукопись народных песен пуэбло, кайова, навахо.
Теперь, спустя десять лет со времени выхода в свет романа «Дом, из рассвета сотворенный», заметнее его место в американской литературе. Известный всему англоязычному миру, переведенный на немецкий, французский, польский языки, роман был экранизирован в США. Среди его прямых литературных наследников — «Повелитель кроликов» Т. Санчеса, «Зима в крови» Дж. Уэлша, «Церемониал» Л. Силко и другие произведения коренных американцев.
За романом последовала повесть «Путь к Горе Дождей» (1969 г.), первый вариант которой был издан двумя годами раньше ограниченным тиражом под названием «Странствие Тайме». Книга сразу сделалась популярной — и как сборник преданий и легенд кайова, и как поэтическое повествование, воспевающее природу Великих равнин и Юго-Запада, и как историко-мемуарное произведение. Герой повести — народ кайова: перед читателем словно развертывается древняя рисуночная летопись его судьбы и представлений о себе. Повесть «Путь к Горе Дождей» стала первой в ряду так называемых «книг о культуре» — синкретичного жанра, популярного в последнее десятилетие в литературе американских индейцев.
В 1974 году по приглашению Московского университета Скотт Момадей посетил Советский Союз. Читая лекции, он не прекращал работы над своими стихами. Так возник стихотворный цикл «Всегда есть улица, ведущая в ночи…». Момадей написал его, глядя на огни Москвы.
Во время поездки по нашей стране Момадей посетил республики Средней Азии, города Самарканд и Ташкент и был поражен их тысячелетней красотой. «Самому древнему городу в США — Санта-Фе, в котором я живу, — всего только 365 лет».
Вероятно, именно в это время родился замысел написать книгу о азиатских предках индейцев.
Условия, в которых развивается творчество индейского писателя, отличаются особой сложностью. В обстановке насилия над левыми индейскими лидерами, расовой дискриминации, ограбления резерваций Момадея можно справедливо обвинить в том, что в проблематике своего творчества он уделяет основное внимание вопросам народной культуры, погружается в область поэзии и эстетики, оставляя, по сути, в стороне сферу политической борьбы. И все же стремление художника писать о своем народе, создавшем некогда самобытную культуру и фольклор, заявить о нем как о живой национальной и культурной общности, безусловно, заслуживает самой положительной оценки.
Творческий путь писателя продолжается, задач и планов много — нужно снимать правдивые документальные фильмы об индейцах, потому что таких еще не существовало в Америке; нужно писать статьи о духовных ценностях индейской культуры, читать лекции о литературе коренных американцев…
Взгляните, я жив, я жив!
Я связан добром с землею,
Я связан добром с богами,
Я связан добром со всем, что прекрасно,
Я связан добром с дочерью Тсен-Танте.
Взгляните, я жив, я жив!
Примечания
1
Давным-давно (таноанский яз.) — традиционный зачин сказания. — Здесь и далее примечания переводчика
2
Меса — плоская возвышенность-останец.
3
Так, хорошо слажено (исп.). Язык жителей городка — смесь испанского с древним таноанским.
4
Йо хейана-о… хейана-о… Аволито… долго-долго не приезжал… (исп., таноанский)
5
Признай, что побежден (исп.)
6
Касик — вождь.
7
Бакьюши — выходцы из танонского селения Бакьюла.
8
Кива — обрядовое помещение, частично или полностью подземное.
9
Конча — металлическое (обычно серебряное) украшение в виде диска или раковины.
10
Покровители (исп.)
11
Пекос — индейское селение, названное выше Бакьюлой.
12
Быстрее, человече (исп.)
13
Добро пожаловать в страну чар (исп.)
14
Торреон — селение в штате Нью-Мексико.
15
Алесия — галльский город-крепость, осажденный и взятый Юлием Цезарем в 52 году до н. э.
