Дэвид Лодж - Академический обмен
— Теперь ты понимаешь, что значит быть плоскогрудой в обществе, где царствует пышный бюст, — сказала она.
— Я должен сказать, что мне нравится твоя грудь.
— А у твоей жены?
— У Хилари?
— У нее есть за что подержаться?
— Фигура у нее неплохая. Только она…
— Что только?
— Не может обходиться без лифчика, как, например, ты.
— Почему не может?
— Ну, потому что она будет болтаться и подпрыгивать.
— Она? Ты хочешь сказать, они?
— Да-да, именно.
— А кто говорит, что они не должны болтаться? Кто говорит, что они должны торчать, как балкон на консолях? Я скажу тебе кто — производители бюстгальтеров.
— Наверное, ты права.
— Моррис вечно гонялся за большими титьками. Даже не знаю, почему он женился на мне. А я не знаю, почему за него вышла. Почему люди женятся? Почему ты женился на Хилари?
— Да как тебе сказать. Мне было тогда одиноко.
— Вот. Именно так. Я думаю, что одиночеством почти все и объясняется.
Филипп слез со стула, закончил вытираться и стал присыпать кожу тальком, не без некоего нарциссического удовольствия ощущая под рукой легкий жирок, наметавшийся на груди и бедрах. Бросив курить, он начал прибавлять в весе и решил, что это ему идет. Его грудная клетка теперь оделась гладким слоем плоти, а кадык больше не торчал с устрашающей откровенностью, наводя на мысль о том, что он проглотил плечики для одежды.
Затем он накинул хлопковый халат, который одолжила ему Дезире. Его собственный остался на Пифагоровом проезде, да и тот у него позаимствовал Чарлз Бун, так что он не надеялся получить его назад. Бун или ходил по квартире нагишом, или вечно таскал у Филиппа одежду. Насколько приятней все было на Сократ авеню. Задним числом в этом оползне можно было усмотреть провидение Божье, отправившее его по другому адресу. Халат, в разводах цвета морской волны и с подкладкой из белой махровой ткани, был необыкновенно уютен. В нем он казался себе и даже ощущал себя несколько атлетичным и деспотичным, будто японский борец. Он нахмурился на свое отражение в зеркале, прищурив глаза и расширив ноздри. В последнее время он частенько смотрелся в зеркало — очевидно, в надежде удивить самого себя каким-нибудь откровенным и все объясняющим выражением.
Выйдя из ванной, он неслышно перебежал в свою спальню, откинул одеяло на постели и примял подушку — его последняя рудиментарная дань условности: когда он спал с Дезире, он поднимался пораньше и приходил в свою комнату разворошить постель. Кому он этим хотел отвести глаза — он и сам не знал. Уж конечно не близнецам, поскольку Дезире, в агрессивной манере передовых американских родителей, была убеждена в том, что с детьми следует обращаться как со взрослыми, и, несомненно, разъяснила им истинный характер сложившихся между ними отношений. «Уж разъяснила бы заодно и мне, — невесело подумал он, всматриваясь еще в одно зеркало. — Разрази меня гром, если я хоть что-то в этом понимаю».
Не будучи по природе жаворонком, Филипп без труда поднимался спозаранок в эти солнечные утра в доме номер 3462 по Сократ авеню. Он полюбил принимать душ, стоя под горячими и острыми, как лазерные лучи, струями воды, гулять босиком по устланному коврами спящему дому и хозяйничать в кухне, сверкавшей белизной и нержавеющей сталью и больше походившей на панель управления космического корабля — столько там было циферблатов и технических новинок плюс огромный гулкий холодильник. Филипп накрыл завтрак для себя и близнецов, налил в кувшин ледяного апельсинового сока, положил ломтики бекона в гриль, включил его на минимум и залил пакетик с чаем подоспевшим кипятком. Сунув ноги в брошенные по дороге шлепанцы, он вышел с чаем в сад и, сев на корточки у северной стены, залюбовался неизменным видом на бухту. Утро было очень тихое и ясное. Водная гладь казалась туго натянутой, а у подвесного Серебряного моста можно было пересчитать канаты. Далеко внизу на набережной, как заводные, сновали легковые автомобили и грузовики, но шум и гарь от них сюда не долетали. Здесь воздух был свеж и сладок и благоухал ароматом тропической растительности, в изобилии родящейся в садах зажиточного Плотина.
Серебристый лайнер, приглушив моторы, планировал с севера на уровне его глаз, и он следил за медленным его перемещением по широкоформатному небосклону. Этот час был хорош для прибытия в Эйфорию. И нетрудно было себе представить, что почувствовали первые мореплаватели, заплывшие сюда, возможно, случайно, по узкому проливу, теперь перекрытому Серебряным мостом, и обнаружившие эту необъятную бухту в ее первозданном виде. Как там сказано об этом в «Великом Гэтсби»? «…Нетронутое зеленое лоно нового мира… должно быть, на один короткий, очарованный миг человек затаил дыхание перед новым континентом…» [19] Пока Филипп припоминал цитату, утреннее спокойствие было грубо нарушено отвратительным треском, будто над головой пролетела гигантская газонокосилка, и по склону холма метнулась темная членистоногая тень. Это спикировал на кампус Эйфорийского университета первый вертолет из полицейского наряда.
Филипп вернулся в дом. Элизабет и Дарси уже встали. Они вышли на кухню в пижамах, зевая, протирая глаза и приглаживая длинные нечесаные волосы. Хотя близнецы были разнополые, Филипп вечно путал их, потому что Дарси был по-девичьи миловиден, и только зубные пластины во рту у Элизабет помогали ему различать их. Загадочная это была парочка. Общаясь друг с другом посредством телепатии, они здорово экономили на словах обычного языка. Филипп явно отдыхал с ними после своих не по годам речистых и до изнеможения любознательных детей, однако была в этом и некая неловкость. Хотелось бы ему знать, что они о нем думают, но они ничем себя не выдавали.
— Доброе утро! — бодро поприветствовал он их. — Похоже, сегодня будет жарко.
— Привет, — вежливо пробормотали они. — Привет, Филипп. — Они уселись за стол и стали с аппетитом поглощать какие-то патентованные засахаренные хлопья.
— Хотите бекона?
Они замотали головами — рты у них были набиты. Филипп вынул из гриля хрустящие и неотличимые друг от друга ломтики бекона и, сделав себе бутерброд, налил еще одну чашку чая.
— Что вы хотите сегодня на ленч? — спросил он. Близнецы переглянулись.
— Арахисовое масло и джем, — сказал Дарси.
— Хорошо. А ты, Элизабет? — Можно было и не спрашивать.
— Пожалуйста, то же самое.
Он сделал бутерброды из заранее нарезанного витаминизированного и абсолютно безвкусного хлеба, который любили близнецы, и сунул их в коробки, положив туда еще по яблоку. Близнецы принялись за вторую порцию хлопьев. В «Эйфория таймс» недавно напечатали об эксперименте, в результате которого крысы, которых кормили пачками от хлопьев, оказались здоровее тех, которых кормили самими хлопьями. Он сказал им об этом. Они вежливо улыбнулись.
— Вы умылись? — поинтересовался он.
Пока они умывались, Филипп вскипятил воду, чтобы приготовить кофе для Дезире, и взял вчерашнюю «Кроникл». «Как подчеркивают организаторы, это будет мирный, неагрессивный протест, — прочел он. — Однако местные жители, узнав о том, что на это мероприятие в Плотине могут собраться пятьдесят тысяч человек, включая прибывших из Мэдисона и Нью-Йорка, высказывают по этому поводу серьезные опасения». Он выглянул в окно, туда, где над центральной частью Плотина завис стрекозой полицейский вертолет. В город было введено двухтысячное войско, часть которого расположилась биваком в «Народном саду». Поговаривали, что солдаты тайком поливают цветы. Вообще у них был такой вид, как будто они вот-вот бросят оружие и присоединятся к протестующим студентам, особенно когда девушки — защитницы Сада дразнили их, раздеваясь до пояса и противопоставляя штыкам голые груди — такой контраст холодного металла и теплой плоти фотографы из «Эйфория Таймс», конечно, пропустить не могли. Многие солдаты были совсем юными пареньками, вступившими в Национальную гвардию, чтобы не попасть во Вьетнам, да и похожи они были на тех рядовых во Вьетнаме, которых показывали в телевизионных новостях, — смущенных и несчастных, иногда набиравшихся смелости перед камерой, чтобы поднять пальцы в виде буквы «V». В действительности же вся эта история с садом и была Вьетнамом в миниатюре, где университет был марионеточным режимом, Национальная гвардия — американской армией, а студенты и хиппи — вьетнамцами: эскалация вооружения, массовые убийства, вертолеты, уничтожение лесов, партизанская война — все это прекрасно вписывалось в общую картину. Будет о чем поговорить на шоу Чарлза Буна. А больше, пожалуй, ему и говорить-то не о чем.
Близнецы снова появились в кухне, чтобы забрать свои коробки с едой. Одеты они были в джинсы, выцветшие футболки и полукеды и теперь выглядели чуть чище и опрятней.
