Амритрай - Современная индийская новелла
Пришлось Пандурангу тут же бросить все дела на студии и отправиться домой. По дороге он не переставая ругал про себя Шанкара и даже приготовил фразу, которую сразу же ему скажет: «Выходит, на тебя нельзя положиться. Такой работник, как ты, мне не нужен».
Но когда он увидел самого Шанкара, то невольно смягчился и промолчал. Тот был просто на себя не похож: бледный, осунувшийся. Пандуранг подумал, что он дрожит от страха перед наказанием: если не тюрьма, так штраф.
Шанкар заговорил первым. Не подымая глаз от земли, он признался:
— Господин, я виноват…
Пандуранг ждал, что он станет как-нибудь оправдываться, но Шанкар ничего больше не прибавил. Да, изворотливости у него маловато, отметил про себя Пандуранг. Придется, видно, как-то выручать этого незадачливого друга детства. Он положил руку на плечо Шанкара и сказал ободряюще:
— Ну ладно, не раскисай. Я постараюсь все уладить!
Тут Шанкар неожиданно поднял голову и удивленно спросил:
— Уладить? Что уладить?
— Да ведь, наверно, и старуха тоже виновата. Сама, небось, зазевалась…
— Нет, нет. Она не виновата, господин. Это я был невнимателен.
— Гм… Но если ты так скажешь…
— Конечно, я так и скажу.
— Ну что ты городишь? Не пьян же ты был, в самом деле!
Шанкар опустил глаза и покачал головой.
Пандуранг помолчал. Потом спросил:
— Но что же все-таки с тобой случилось? Расскажи.
Шанкар не отвечал.
Тогда, уже начиная сердиться на его постоянную замкнутость, Пандуранг язвительно заметил:
— Ну ясно, на красотку какую-нибудь загляделся…
Шанкар, перебил его:
— Да нет, вовсе нет, господин. Клянусь богом.
— Так что же в таком случае?
— Да вот… — запинаясь, медленно начал объяснять Шанкар, — как только мы из дому выехали… так и пошел дождь…
— Ну и что же из этого?
— Тут я и вспомнил…
— Что ты вспомнил?
— Вспомнил деревню, дом, свое поле… Вот и забылся. Ничего больше не замечал. Видел только дождь, один только дождь, думал: будь у меня крылья, полетел бы туда… Сейчас самое время пахать… Дождь стекал ручьями по стеклу перед моим лицом, а мне казалось — он льется мне прямо в душу…
Пандуранг слушал его глухо звучавший голос и изумлялся: и это перед ним его бесстрастный, бесчувственный Шанкар? Куда девались апатичность, безразличие, пустота в его глазах? Сейчас эти глаза загорелись, засверкали небывалым блеском.
— Но как же все-таки ты сбил старуху?
— Не знаю, не помню. На какой-то миг мне вдруг показалось, что черная, мокрая дорога — это мое поле, и я иду по нему с плугом. Отваливаются влажные, жирные комья земли…
Но тут Шанкар спохватился, словно испугался, не сказал ли чего лишнего, и снова умолк, уставившись взглядом в землю. Молчал и Пандуранг.
Через некоторое время Шанкар вздохнул и умоляюще проговорил:
— Господин, это в первый и в последний раз. Больше такого не случится. Клянусь вам.
Пандуранг взял обе его руки в свои и, как-то странно кашлянув, сказал:
— Ну, хорошо! Не думай больше об этом. Штраф я уплачу, и за лечение старухи тоже. Забудь про все.
И после паузы уже совсем каким-то другим тоном добавил:
— А ты за это должен научить меня, как терять голову от одного только вида дождя. Я ведь уже совсем успел позабыть, как оно бывает…
Шанкар взглянул на него растерянно, непонимающе…
Перевод Н. КраснодембскойВьянкатеш Дигамбар Мадгулкар
В школу
Близился полдень. На школьном дворе зазвонил медный колокол, сзывая учеников.
Дину в это время играл перед домом со своей собакой и так увлекся, что ничего не слышал. Тогда его позвала мать. Не вставая с постели — ей опять нездоровилось, — она крикнула:
— Дину, не слышишь разве? Звонят. Уже пора в школу.
Но ей пришлось звать его еще несколько раз, прежде чем мальчик очень неохотно оторвался от игры и пошел в дом. На ходу стряхивая пыль с коленок и ладошек, он еще на пороге закричал:
— Мама, где моя доска и мелок? И букварь не забудь!
Мать, с трудом превозмогая слабость, встала. Он еще так мал и она готова все за него делать. А уж потом, когда вырастет, наберется ума-разума, тогда и он будет заботиться о ней, о своей вдовой матери.
Она сняла с гвоздя висевшую на стене доску, нашла растрепанный букварь и мелок, сложила все это в холщовую школьную сумку и протянула сыну. Но тут, заметив, какие грязные у него руки, нахмурилась и приказала:
— Сначала руки вымой, грязнуля ты этакий.
Дину это не понравилось. Зачем их мыть? Грязь и сама отстанет. Однако не ослушался — шлепая босыми ногами, побежал на заднюю веранду. Там он окунул разок руки в лохань с чистой водой и наскоро обтер их о штанишки. Вернувшись в комнату, напомнил:
— Мама, еще топи[44]. Где моя топи?
Обыскали все: комнату, кухню, переднюю веранду, посмотрели на вешалке, в стенных нишах, во все углы заглянули. Чуть весь дом не перевернули, пока не обнаружили злополучную топи на дне школьной сумки. Дину надел топи, сунул под мышку сумку и выскочил за порог. Он побежал по улице, укрываясь от солнца в тени домов. Вскоре он увидал впереди Хамзу, мальчика-мусульманина из его класса, который вместе со своим младшим братишкой Абасом из приготовительного тоже направлялся в школу. Хамза шел, прикидываясь хромым, доску и букварь он нес на голове, положив их поверх своей фески с кисточкой. Младший брат не хотел уступать старшему в чудной походке: через каждые два шага он подпрыгивал, широко расставляя ноги.
Дину свистнул в два пальца коротким свистом. Этот способ приветствия был принят у всех ребят их школы.
Хамза обернулся на свист и, увидав Дину, остановился. Остановился и Абас, не сделав очередного прыжка. Дину догнал их и спросил старшего:
— Хамза, ты арифметику приготовил?
Хамза отрицательно мотнул головой: мол, где там! И с беспокойством заметил:
— Ну, если только учитель бить вздумает, пожалуюсь отцу. Я не виноват, что не приготовил урока, — не надо было посылать меня буйволицу пасти.
— И я не приготовил, задаст учитель и мне…
— Ура! — вдруг закричал Абас и с торжеством забарабанил по своей доске. — А у нас арифметики сегодня нету. Ура!
— Да ты-то что смыслишь в арифметике? — прикрикнул на него Дину. — Козявка! Не совался бы лучше!
Некоторое время все трое молчали и о чем-то напряженно раздумывали. Абас, задрав рубашку на животе, жевал краешек подола. Хамза усиленно тер нос кулаком. Дину скреб в затылке. Наконец его будто осенило:
— А знаете что? Давайте совсем не пойдем в школу!
Эта мысль всем пришлась по вкусу. Ура! Учитель останется в дураках. Молодец, Дину! Хорошо придумал. Хамза наказал только младшему брату не проговориться об этом дома, и они все втроем свернули в сторону и побежали к речке.
Речка, чистая и прозрачная, протекала среди зарослей тамаринда, акаций и клещевины. Уже издали было слышно ее веселое журчание. На детей пахнуло запахами водорослей, мхов, душистых прибрежных деревьев. Добежав до берега, они принялись прыгать и скакать на песке, как спущенные с привязи телята.
— Книжки и доски зароем в песок, — предложил Хамза, — ничего с ними не станется, а зато мешать нам не будут.
Дину живо разрыл песок, сделал в нем глубокую ямку. Ребята сложили туда свои учебники и доски, насыпали над ними песчаный холмик и для приметы положили сверху камень.
Полуденное солнце купало в речке свои горячие лучи. В прозрачной воде сновали крохотные рыбки, временами застывая на месте и шевеля нежными прозрачными хвостиками.
Хамза закатал свои длинные широкие шаровары, засучил рукава рубашки.
— Буду рыбу ловить, — объявил он и вошел в воду. Дину и Абас остались на берегу — наблюдать.
Хамза нацелился на маленькую, в палец длиной, рыбку, неторопливо плававшую на мелководье. Спинка ее по цвету почти не отличалась от песчаного дна.
Стараясь ступать как можно осторожнее, Хамза медленно делал шаг за шагом. Вот он наклонился над водой, сложил ладони так, словно собирался накрыть ими бабочку. Рыбка держалась на одном месте. Хамза плотно сомкнул пальцы, опустил руки на воду. Дину и Абас затаили дыхание и, не мигая, следили за рыбкой. Та не двигалась с места, только слегка шевелила хвостом. Хамза рванулся вперед, и руки его по локоть ушли в воду.
У Дину екнуло сердце, Абас даже тихонько вскрикнул. Не разжимая крепко сжатых ладоней, Хамза вернулся на берег. Осторожно разъединил руки. Тьфу ты! В них было пусто.
— Вон она, смотри! — показал Дину. Нахальная рыбешка даже не собиралась удирать, она только отплыла поближе к большому камню и спряталась за ним.
