Курт Воннегут - Синяя борода
— «Самый великий из современных художников Америки, один из ее величайших авиаторов, и несравненная, прекраснейшая, талантливейшая американская актриса Мэрили Кемп», так он нас называл. Мы трое, повторял он, прибыли, чтобы принять участие в итальянском духовном возрождении и стать свидетелями экономического чуда, которому суждено служить образцом для всего мира на все последующие тысячелетия.
Ценность всей троицы для пропаганды была столь велика, что и в прессе, и в свете к ней относились с уважением, подобающим действительно великой актрисе.
— Удивительное дело, я вдруг перестала быть туповатой шлюшкой. Я превратилась в бриллиант в короне нового римского императора. Надо сказать, что Дэна и Фреда такое положение дел озадачило. Впрочем, на публике им приходилось проявлять ко мне уважение, и я вовсю этим пользовалась. Эта страна, как известно, сдвинулась на блондинках, и всякий раз, когда требовался парадный выход, я шествовала впереди, а им оставалось изображать свиту за моей спиной.
— Потом оказалось, что итальянский дается мне без всякого труда, — добавила она. — Очень скоро я стала говорить лучше, чем Дэн, хотя он и брал специально уроки перед отъездом из Нью-Йорка. Фред, конечно же, так и не выучил ни слова.
* * *Фред и Дэн превратились в итальянских героев, так как пали в бою более или менее за дело Италии. Известность Мэрили пережила их обоих — она стала постоянным, в высшей степени обаятельным напоминанием об их высокой жертве, а также о восхищении, которое американцы якобы питают в отношении Муссолини.
Кстати, в день нашего воссоединения она все еще была головокружительно красива, даже во вдовьем трауре и без косметики. Пережитое ею вполне могло превратить ее в старуху, но ей было тогда всего сорок три года. Перед ней лежала еще почти треть века!
Как я уже упоминал, она еще станет крупнейшим оптовым посредником фирмы «Сони» в Европе. Старушка вовсе не собиралась сдаваться!
Контесса также явно опередила свое время еще в одном аспекте: до нее раньше прочих дошло, что мужчины — существа не только безмозглые и бесполезные, но и попросту опасные. На ее родине эта мысль овладеет наконец умами лишь в последние три года войны во Вьетнаме.
* * *После смерти Дэна Грегори Мэрили в светских кругах Рима обычно сопровождал изящный господин Бруно, граф Портомаджоре — неженатый выпускник Оксфорда и министр культуры в правительстве Муссолини. Он с самого начала предупредил ее, что отношения между ними останутся платоническими, поскольку в сексуальном смысле его интересовали исключительно мужчины — или мальчики. Подобные предпочтения, выраженные в действиях, означали в то время смертный приговор. Граф Бруно, впрочем, чувствовал себя в полной безопасности, каким бы скандальным ни было его поведение. Он был уверен, что Муссолини его защитит, поскольку из всей старой аристократии он единственный принял высокий пост в новом правительстве и практически лизал в порыве восхищения армейские сапоги выскочки-диктатора.
— Фантастический осел, — отозвалась о нем Мэрили. Она сказала, что над его трусостью, тщеславием и безвольностью потешались все без исключения.
— И в дополнение ко всему этому, — заметила она, — фантастический руководитель британской разведки в Италии.
* * *После того, как Дэн и Фред погибли, и до вступления в войну Соединенных Штатов весь Рим лежал у ног Мэрили. Она превосходно проводила время в прогулках по магазинам и танцах, танцах, танцах — с графом, которому нравилось ее общество и который никогда не позволял себе ничего лишнего. Он исполнял все ее причуды, ни разу не поднял на нее руку, ничего от нее не требовал — пока однажды вечером не признался, что сам Муссолини приказал ему жениться на ней!
— Он нажил себе множество врагов, — объяснила Мэрили, — которые нашептывали Муссолини, что он гомосексуалист и английский шпион. Муссолини, несомненно, знал, что он отдавал предпочтение мужчинам и мальчикам, но не мог себе даже представить, что у этого шута хватило бы ума и выдержки, чтобы быть шпионом.
Вместе с приказом, что его министр культуры обязан жениться на Мэрили, чтобы доказать, что он не гомосексуалист, Муссолини и для самой Мэрили прислал на подпись документ. Этот документ был составлен для умасливания старой аристократии. Для ее представителей мысль о возможном переходе древних владений в руки американской шлюшки была невыносимой. По выставленным условиям в случае смерти графа Мэрили получала бы право пользоваться его собственностью до конца своей жизни, но продавать или передавать ее кому-либо еще ей запрещалось. После же ее смерти все наследие графа переходило бы в руки его ближайшего родственника мужского пола, которым, как я уже упоминал, оказался торговец автомобилями из Милана.
Следующим утром Япония нанесла внезапный удар по бухте Перл-Харбор и вывела из строя значительную часть военно-морского флота США, в результате чего моей все еще миролюбивой, антимилитаристической стране пришлось объявить войну — не только Японии, но и ее союзникам, Германии и Италии.
* * *Но Мэрили, не дожидаясь Перл-Харбора, уже сообщила единственному мужчине, который когда-либо предлагал ей выйти за него замуж, да к тому же еще богатому и знатному, что ответом на его предложение будет отказ. Она поблагодарила его за подаренную ей радость, превосходящую все, что она испытала до сих пор. Потом она сказала, что предложение и документ, его сопровождающий, заставили ее пробудиться от прекрасного сна, и что настало время для нее вернуться в Америку, а там уже как-нибудь выяснить, что же она из себя представляет и на что годится, хотя возвращаться ей было некуда.
Однако следующим утром, переполненная радостным волнением по поводу близкого возвращения на родину, Мэрили почувствовала, как душевный климат Рима, несмотря на то, что солнце сияло вовсю, а туч в небе не было и следа, разом испортился. По ее словам, сказанным мне во Флоренции, вокруг стало так же темно и холодно, как «под мокрым снегом в полночь».
* * *Мэрили услышала о Перл-Харборе из выпуска новостей по радио. Ведущий также упомянул о приблизительно семи тысячах американцев, проживавших в Италии. Американское посольство, еще не закрывшееся и еще формально в состоянии мира с Италией, заявило, что разрабатывает план по предоставлению транспорта для репатриации, с целью перевезти домой как можно больше сограждан как можно скорее. Правительство Италии отмечало, что предпримет все усилия, чтобы способствовать их отправке, хотя для массового исхода, конечно же, нет никаких причин, ведь Италию и США связывают узы как кровные, так и исторические, и было бы ошибкой разрывать их в угоду евреям, коммунистам и прогнившей Британской империи.
Служанка пришла к Мэрили с более прозаическими новостями — что какой-то работяга хочет поговорить с ней о возможных протечках газа в спальне в связи с износом труб в стенах. Он был одет в комбинезон и держал в руках ящик с инструментами. Он выстукивал стены, принюхивался и бормотал себе под нос по-итальянски. Затем, убедившись, что они остались вдвоем и так и не повернувшись к ней лицом, он негромко заговорил на чистейшем английском с чикагским акцентом.
Он сказал ей, что представляет Военный Отдел — так называлось тогда Министерство Обороны. Отдельной организации, занимающейся шпионажем, у нас еще не было. Он сказал, что понятия не имеет о ее взглядах на демократию и фашизм, но что по долгу службы он обращается к ней с просьбой остаться, на благо своей родины, в Италии и продолжать использовать свое обаяние в правительственных кругах, близких к Муссолини.
По ее собственному признанию, Мэрили в тот момент впервые в жизни задумалась о фашизме и демократии. Демократия казалась привлекательнее.
— И зачем же это мне оставаться здесь и делать все это? — спросила она.
— Рано или поздно вы можете случайно услышать что-нибудь чрезвычайно для нас интересное, — ответил он. — Рано или поздно, хотя возможно, что и никогда, вашей стране может от вас что-то понадобиться.
Она сказала, что у нее родилось чувство, будто весь мир неожиданно сошел с ума.
На это он заметил, что ничего неожиданного тут не видит, и что миру давно уже место или в сумасшедшем доме, или в тюрьме.
Тогда в качестве примера неожиданного помешательства окружающего мира она рассказала ему о приказе Муссолини, согласно которому его министр культуры обязан был на ней жениться.
По словам Мэрили, вот какой ответ она получила:
— Если в вас сохранилась хотя бы одна молекула любви к Америке, вы примете это предложение.[80]
Вот так и вышло, что дочь шахтера стала контессой Портомаджоре.
30
Мэрили так и не узнала почти до самого конца войны, что ее муж был агентом британской разведки. Она тоже считала его безвольным шутом, и прощала ему это — ведь он обеспечил ей такую беззаботную жизнь и так хорошо к ней относился.
