Империя света - Енха Ким
«Ого, а ты шустрый!» — воскликнул один из членов кружка, увидев, как тот проворно убежал от слезоточивого газа. После этого Киен старался убегать медленнее, а при бросании камней замахиваться рукой на в полную силу. Когда наступили зимние каникулы, старшекурсник из Мокпхо подошел к нему и сказал:
— Думаю, ты готов для более серьезных вещей.
— Правда?
— Одного энтузиазма и чувства справедливости не достаточно, чтобы изменить что-то в этом мире. Нужна мощная революционная идеология, чтобы уверенно повести за собой массы и поднять рабочих на борьбу.
Он привел Киена в аудиторию, где собрались участники других политических кружков, с которыми он уже пересекался во время демонстраций, и еще несколько совсем незнакомых людей. Загорелый молодой человек подошел к нему и поздоровался: «Добро пожаловать! Меня зовут Ли Токсу». Он начал с общих предупреждений о том, что это собрание проводилось в строжайшем секрете и об участии в нем нельзя было рассказывать даже членам своих кружков; что теперь они были в авангарде революции и должны были гордиться этой миссией; что, будучи лидерами движения, они должны были усердно работать над собой, быть твердыми, как закаленная сталь, и подавать пример массам.
Однако в глазах Киена этому юноше было еще далеко до революционного лидера со стальной закалкой. Несмотря на волевой взгляд, он был всего лишь перепуганным двадцатидвухлетним студентом.
«Наша цель — совершить революцию в стране, взяв за основу революционную идеологию Ким Ирсена, и прогнать американских империалистов с нашей земли», — сказал Ли Токсу, после чего сообщил Киену условные аббревиатуры. Ким Ирсена они называли «КИС», Ким Ченира «ЛКТК» (Любимый Руководитель Товарищ Ким Ченир), идеологию чучхе «ИЧ» или «суб», а Северную Корею «СК». Киен спокойно слушал я запоминал все, чему его учили. Однако из-за преувеличенной серьезности этих тайных собраний все происходящее казалась каким-то неправдоподобным, похожим скорее на фарс. Неужели это действительно будущие двигатели революции, которые свергнут политический режим Юга? Эти еще не оперившиеся юнцы? Смогут ли они вытерпеть зверские пытки, попавшись в руки Агентства национальной безопасности, и подорвать деспотичный строй? Киен с трудом верил в это. Революционеры, которых он видел на Севере, были семидесятилетними стариками вроде О Чжин У и Ким Ирсена. Конечно, Ким Ирсен начал свой путь двадцатилетним юношей, но для Киена это был только образ из патриотической оперы «Море крови», который никак не ассоциировался с реальностью. Тем не менее, теперь он был одним из активистов национал-либерального «лагеря NL».
Совместное изучение революционных идей в основном проходило под покровом ночи. Днем все они были членами студенческого совета и других разрешенных организации и кружков, а по ночам встречались с учебными ячейками и познавали идеи чучхе. С робостью врача, объявляющего диагноз неизлечимо больному пациенту, они шли на эти тайные собрания, чтобы изучать историю антияпонской борьбы Ким Ирсена, и, переглядываясь с благоговейной осторожностью, называли Ким Ирсена Вождем, а Ким Ченира Великим Полководцем. В том, как мальчишки и девчонки, воспитанные в традициях антикоммунизма, произносили эти звания северокорейских лидеров, было нечто почти вульгарное, как если бы чопорная девица прилюдно назвала половой орган непристойным словом. Поначалу они очень неуверенно выговаривали «Вождь» и «Великий Полководец», но как только запретные слова вылетали из их уст, наступало приятное ощущение того, что они нарушили табу. Конечно, для Киена все было по-другому. Ему приходилось тщательно скрывать высеченную на самой его душе глубокую идеологическую печать. Он вырос там, где имена Ким Ирсена и Ким Ченира не надо было зашифровывать странными аббревиатурами, и поэтому временами они слишком естественно соскакивали у него с языка вместе с их почетными титулами, за что он тут же получал замечания от старших товарищей, бдительно следивших за сохранением их тайны. Он научился от других с нерешительностью и крепко зажмурив глаза произносить еле слышным голосом «да здравствует Великий Полководец Ченир». Подобно членам организованной преступной группы, в которой предателей карают ножом, они могли быть уверены в том, что никто друг друга не выдаст, став соучастниками одного преступления, — а произнесение подобных слов было бесспорным нарушением закона. Возможно, подобный процесс посвящения был даже важнее, чем сами занятия. Идеи чучхе, как это ни парадоксально, распространились так быстро именно из-за того, что они были настолько опасны.
В группе Киена считали не слишком сообразительным, но преданным и неболтливым. Таких принимали в свои ряды охотнее всего. А тех, кто задавал слишком много вопросов или зазнавался, став полноправным членом, напротив, избегали. Киен таким не был и быть не мог. Он лишь время от времени спрашивал, действительно ли чучхе является величайшей идеологией в истории философской мысли. Старшекурсники, которые на самом деле были его ровесниками и даже младше, снисходительно смеялись и отшучивались от его вопросов. Тогда он с осторожностью спрашивал дальше: «Если все предметы и идеологии подвержены диалектическому развитию и изменению, как могут все эти процессы остановиться, когда дело доходит до идеологии чучхе?» — но у них уже был на это готовый ответ, потому что это был вопрос, который задавали все кому не лень. Киен слушал их пламенные, но в конечном счете неубедительные ответы и молча кивал головой. Напротив, их безграничная слепая вера в идеи чучхе начинала понемногу подрывать его собственные убеждения. Как они могли без тени сомнения принимать на веру все, даже исход истории, прочитав лишь несколько тоненьких брошюрок и обрывочную стенограмму радиопередачи Демократического фронта Кореи? Однако кто-то из старшекурсников утверждал, что в этом-то и есть сила чучхе: в отличие от сложных и запутанных буржуазных философий, идеология чучхе была задумана ее создателем как новое учение, понятное и доступное простому народу. Несложные вопросы Киена, которые он задавал лишь для прикрытия, возвращались к нему бумерангом и впивались в душу.
После того как он внедрился в группу пропагандистов чучхе согласно изначальному приказу, партия долгое время не посылала новых указаний. Он часами лежал в темноте своей комнаты и размышлял о том, чего же на самом деле от него хотят в Пхеньяне. Тогда ему был не очень ясен смысл этого полного иронии приказа. Киен не понимал, почему он, член Трудовой партии Кореи, должен изучать идеи чучхе вместе с этими юными активистами, вместо того чтобы вести их за собой. Лишь много позже он пришел к выводу, что руководство, включая Ли Санхека, хотело, чтобы он не возглавлял здешнее студенческое движение, а естественным образом нажил необходимый опыт и стал типичным южнокорейцем. Может быть, они даже хотели, чтобы в его копилке оказалась еще какая-нибудь судимость за нарушение закона о собраниях и демонстрациях. Он должен был полностью копировать жизнь окружавших его людей и наравне с ними получать все эти раны, ведь они были не менее важной деталью образа, чем боевые шрамы на теле гордого полинезийского воина. Однако, к счастью или к несчастью, Киен ни разу не был арестован. Сказалась и его изначальная спецподготовка, и то, что он в принципе ничем не бросался в глаза. Даже среди друзей по группе он был незаметен настолько, что его постоянно пропускали, когда считали количество человек за столом, или, оживленно болтая между собой, подолгу не замечали, что он сидит рядом, а потом вдруг удивленно спрашивали, когда он успел прийти. Несмотря на все это, всегда находилась пара человек, которые вспоминали о нем и звали с собой, когда группа собиралась куда-нибудь. Эти молодые активисты, которые рассуждали об идеях чучхе, с торжественными лицами ходили на «большие слеты», раздавали листовки и бросались бутылками с горючей смесью на демонстрациях, на самом деле были всего лишь мальчишками, повзрослевшими раньше времени, чьи лица все еще покрывали следы от юношеских прыщей. Они вместе ходили есть острые рисовые хлебцы в передвижных закусочных, обсуждали нравившихся им девушек со своего курса, ходили в кино и с восторгом смотрели гонконгские боевики вроде «Светлого будущего» Джона By. По праздникам они приглашали к себе Киена, у которого не было семьи, и угощали домашней едой.
