На запад, с жирафами! - Рутледж Линда

Только через пять миль ко мне вернулось самообладание, а еще через пять я наконец отогнал от себя призрачное лицо того оборванца. К тому моменту мы уже оставили Чаттанугу далеко позади, и нас снова окружили фермерские угодья. По пути стали встречаться плакаты, на которых расхваливали варенье и джемы, сорго и сидр, «Ар-Си Колу» [20] и пиво из Джексонвиля.

С моей стороны вдоль шоссе тянулась железная дорога — от нас ее отделяла только узкая сосновая рощица. Милю за милей Старик напряженно всматривался в деревья — и я жалел, что понимаю почему. Послышался шум приближающегося поезда, и на путях показался скорый грузовой состав, несущийся навстречу нам. Стук колес был до того громким, что оба жирафа высунулись в окошки на одной стороне вагончика, и так резко, что прицеп оторвался от земли. Я наклонился в противоположную сторону, будто это могло помешать тяжелому тягачу улететь прямиком в деревья. Старик тоже метнулся ко мне, и только тогда я заметил, что он что-то кричит мне сквозь шум и жестами требует остановить машину. Я ударил по тормозам, и нас вынесло на обочину.

Пока поезд несся мимо. Старик, взяв мешок, подаренный отцом негритянского семейства, подошел к окошкам на стороне, дальней от поезда, и стал по одному просовывать в них луковицы. Он постарался сделать так, чтобы жирафы всунули головы в вагончик, и это ему удалось. Хотя мы теперь знали, что этим зверям никакие задвижки не помеха, он все равно запер окна. Когда длинный поезд уехал, мы со Стариком еще долго сидели в кабине, не желая трогаться с места, пока стук колес не затихнет вдали.

— Долго нам еще вдоль рельсов-то ехать? — спросил я, поднабравшись смелости.

— Весь день, — коротко ответил Старик.

Целый час мы ехали вдоль путей, то и дело поглядывая на них и в зеркала заднего вида. Жирафы притаились в загончиках, а небеса помрачнели, как и наше настроение. Я все оглядывался: не появится ли Рыжик? На этом симпатичном шоссе было много машин, но ни одного зеленого «паккарда». Если Рыжик и впрямь была где-то неподалеку — а я в этом не сомневался, — то ей прекрасно удавалось прятаться: и от нас, и от служителей закона.

А вскоре мы снова услышали шум поезда, только теперь он ехал сзади. Увидев в зеркало промельки желтого и красного, мы сразу поняли, что поезд цирковой. Вагончики со слонами, лошадьми и львами, увешанные афишами с клоунами и шпрехшталмей-стером в цилиндре, приближались с каждым мигом, пока не покатились с нами вровень.

На этом участке обочины были чересчур узкими, так что съехать я никак не мог. Оставалось одно: продолжать путь. Старик отчаянно высматривал впереди какой-нибудь съезд, но все тщетно.

Поезд был так близко, что львы, казалось, ехали с нами в одной кабине. Одно было хорошо: жирафы вели себя тихо, а окна были закрыты, так что никто и не мог их увидеть.

— Ну же, красавцы мои… не высовывайтесь, — шепотом упрашивал их Старик, то и дело поглядывая на запертые окошки. — Прошу вас.

Но потом какая-то из цирковых кошек зарычала, и жирафы тотчас же выглянули наружу, высматривая львов. Тогда-то их, само собой, и увидели. Первой была бородатая дама, которая ехала вровень с окошком пульмана. Вторым оказался толстобрюхий мужчина с закрученными кверху усами; он открыл свое окно и высунулся чуть ли не по пояс, чтобы получше рассмотреть жирафов. Мы уже его видели: позади кабуза, в Мэриленде.

Старик так громко завопил, указывая на грунтовку впереди, что я за него испугался. Мы свернули на нее так резко, что едва не встали на два колеса, и покатили по дороге, не сбавляя скорости, пока кабуз с новой афишей — «МАСЛ-ШОЛС! СЕГОДНЯ!» — не скрылся из виду.

Когда мы, изрядно попетляв по узкой объездной дороге, вернулись на шоссе, рельсов вдоль него уже не было, а цирк наверняка уже успел добраться до следующего города.

Следующие двадцать миль по Ли-Хайвей мы проехали в блаженной тишине. К тому времени за плечами у нас было уже немало «тихих миль», но сейчас тишина выдалась уж очень громкой. Небо потемнело. Видимо, мы заехали в какую-то зону циклона — впереди уже набухало грозовое облако, а все кругом заволок неожиданный густой туман. Машины вокруг тотчас пропали из виду, словно провалились сквозь землю.

Добрых десять минут мы продвигались с черепашьей скоростью, надеясь, что все кругом делают так же.

В тумане мелькнула табличка:

— Езжай туда! — приказал Старик. — Завтра подумаем, как нам обойти этот поезд и добраться до Мемфиса, пока они собираются. Если правильно рассчитать время, мы проедем то место, где они будут разворачиваться, раньше них, а там уж и разминемся.

— А они развернутся? — спросил я.

— Вроде как это местный южный цирк, — пояснил он. — Если ничего не переменилось. А едва ли оно станет меняться.

В сотне ярдов впереди показался еще один знак:

Мы разглядели въезд в обрамлении высоких сосен с выкрашенными в ярко-желтый цвет стволами. Я повернул, и мы устремились к красной неоновой вывеске — «АДМИНИСТРАЦИЯ», которая светилась, точно фара, в тумане посреди рощицы.

Это оказался не мотель, а скорее стоянка для любителей автокемпинга. Причем, если не считать хозяйский трейлер и еще несколько прокатных, парковка пустовала — впрочем, из-за тумана мы этого не знали наверняка. Йеллер, хозяин стоянки, шумно поприветствовал жирафов, угостил нас ужином со своего собственного стола (мы жадно уплели все до последней крошки), а потом зажег свой фонарь.

— Здорово, что вы разглядели нашу вывеску в тумане, а то пассажирам вашим тяжко пришлось бы, — заметил Йеллер, кивнув на жирафов. — Тут ведь единственная на много миль стоянка по нашу сторону от Масл-Шолса.

Мы последовали за ним сквозь туман. По пути Йеллер зажигал все новые и новые фонари. Ярдах в тридцати от трейлера, который мы арендовали для ночевки, он указал мне, где поставить тягач — на самой окраине парковки, под раскидистыми деревьями, чьи желтые стволы, потонувшие в густом тумане, словно оградили нас от целого мира. Хозяин стоянки повесил фонарь на ветку дерева, помахал нам и зашагал к неоновой вывеске на своем трейлере.

До чего странно спускаются сумерки, когда все кругом тонет в тумане. Пока мы ухаживали за жирафами, небеса сперва стали молочно-серыми, потом — угольно-черными, и наконец сгустилась тьма, разбавляемая только светом фонарей, расставленных по пустынной парковке. Старик сказал, что поспит первым, как и всегда, и зашагал к нашему трейлеру.

А я вот не стал поступать «как всегда». Не взобрался на вагончик, не улегся на перегородку между жирафами, не стал любоваться звездами. Той ночью я бы их и не увидел, и тому виной вовсе не туман. Сказать по правде, как только жирафы начали жевать свою жвачку, я тут же закрыл все окна и опустил крышу, пока они не успели ко мне подойти. Запер на ночь вагончик и свое сердце, а потом опустился на подножку, усталый, раздраженный. В голове роились мысли и об убитых бродяжках, и о «резиновых коровах», и о неуловимых женах — я даже не знал, на чем сосредоточиться. Пришлось напомнить себе, что завтра мы уже будем в Мемфисе. «Еще денек — и все это будет уже не важно. Я поеду в Калифорнию», — твердил я про себя и скоро уже с головой погрузился в грезы о поездке в роскошном пульмановском вагоне в край молока и меда, где я буду жить, как король, собирать фрукты прямо с деревьев, а виноград — с лоз, а еще черпать воду из чистых рек, прозрачных, как хрусталь.

Осталось только пережить завтрашний день.

Приготовившись к долгой — длинней, чем обычно, — ночи, я огляделся в поисках Рыжика, а потом поймал себя на мысли, что не желаю ее видеть. И все-таки я ее ждал. Ждал так сильно, что, когда услышал чьи-то шаги, подскочил, чтоб поприветствовать миссис Августу по прозвищу Рыжик.

Но от теней отделилась высокая мужская фигура. Незнакомец шагал неспешно, будто просто прогуливался по лесу. Я сумел разглядеть его лицо только в самый последний момент, причем первыми из тумана вынырнули усы с загнутыми кверху кончиками. Это был тот самый толстобрюхий пассажир циркового поезда в своем желтом костюме с красной бабочкой и в сапогах по колено. Казалось, шпрехшталмейстер попросту сошел прямиком с цирковой афиши. Я заметил, что явился он не с пустыми руками. Он опирался на трость с набалдашником из слоновой кости, и я пожалел, что у меня при себе нет стариковского ружья, ведь я слышал, что в таких вот тросточках часто прячут оружие.