Татьяна Соломатина - Папа
– Нет… Я хотел соврать, что читал. Но вы так сейчас говорили, что я не смог. Был бы у меня блокнот, я бы записал сейчас про двоичный код.
Умный мальчик. Если долго-долго записывать многое-многое, так натренируешь память, что никакие блокноты уже не понадобятся. Умный. Но не слишком – до уровня «не всё то Англии». Поколение «бы». Ты не быкай, ты запиши. И не за мной. А свои мысли по поводу. Пусть их даже кто-то прочитает, и пусть их даже этот кто-то сто раз не так поймёт, как не так всё понимала мама Викиной подружки-с-первого-класса. Не это важно. Важно только то, что ты сам понимаешь.
– Прочитай. Если ты собрался стать писателем – обязательно прочитай «Анну Каренину». Да и вообще – читай всё без разбора. И тогда ты реже будешь поддаваться тому, непонятно чему, что тебя толкает на то, непонятно что. То на рельсы между вагонами, то к строке поисковика.
– Так что выбросил поисковик?
Ох уж эти мне прикладные молодые умные мальчики. И жить торопятся, и это самое спешат! А поговорить? Я уж не говорю о том, чтобы поцеловать.
– Первым, что он выбросил, был сайт вашего прекрасного южного города. Сайт с резюме. Имя-фамилия моей одноклассницы, ищущей работу секретаря-референта. Я протёрла глазки в надежде, что всё, что я вижу в этом резюме, – ошибка. Но нет! Имя-фамилия те же. И даже отчество подходит. Ошибки быть не может, потому что фамилия у её папы была не слишком распространённая. Не Иванов-Петров-Сидоров. Возраст соискательницы должности секретаря-референта тоже исключает совпадения – сорок четыре года. Далее перечислены все семь смертных грехов современности. Полный перечень: коммуникабельность, активность, стремление работать в команде, целеустремлённость, быстрообучаемость, исполнительность, стрессоустойчивость. Наверное, если бы тем зимним вечером, когда и свой дом, и камин, и текила, и только что выполненная за неплохие деньги большая работа, и всё прочее под лейблом: «жизнь удалась!», мне позвонил муж, неотъемлемая часть меня, и сообщил, что он не приедет домой ночевать, и вообще уже больше никогда не приедет, потому что ушёл от меня, – я бы испытала меньший вселенский ужас. Знаешь, такой моментальный безразмерный ужас, являющийся людям только в сновидениях.
– Но почему?! – воскликнул бармен чуть громче бармену положенного, и даже компания из трёх женщин на какой-то момент обернулась на стойку бара, но, лишь скользнув по нам взглядами, снова вернулась к своим посиделкам.
– Но почему? – почти прошептал Артём. – Что такого необыкновенного выдал вам поисковик?
– Боюсь, я не смогу тебе объяснить, что такого «необыкновенного» выдал мне в тот зимний вечер поисковик.
Я улыбнулась.
Что я могу объяснить этому мальчику? Что сорок четыре и быстрообучаемость – это примерно так же, как моя подружка-с-первого-класса и активность вкупе со стрессоусточивостью? Это даже не клетка эпидермиса с хвоста того слона, которого в басне щупали слепцы. Что поисковик мне выдал: «Жизнь твоей подружки-с-первого-класса с двадцати до вот уже сорока четырёх убога и уныла. Её мечты не сбылись, потому что она была недостаточно азартной, и уже никогда не сбудутся, потому что достаточно азартной она так и не стала»? Что ещё я могу объяснить двадцатилетнему мальчику? Устроить семинарское на тему: «Мы в ответе за того хомяка, которого слишком приручили, а потом выкинули, и он сдох от голода рядом с элеватором, доверху наполненным зерном, просто потому, что привык жрать только и только из кормушки?» Пропеть ему: «Папа может, папа может всё что угодно!»? Кто сейчас помнит эти песни про пароходы-поезда? Что я смогу объяснить бармену Артёму? Что я так жалела о той фотографии, сделанной – и для меня тоже – тем самым могущим всё что угодно Викиным папой, что неизвестно куда подевали мои родители. Фотографии, на которой мы вместе с Викой держим в скрещенных ладошках хомяка Фомку, и рожицы наши так забавны и ненамного от рожицы деловитого хомяка отличаются. Я так жалела об этой и ещё о многих и многих наших с ней фотографиях, а после того, что выдал мне поисковик, я о них больше не жалею, потому что прах к праху, пепел к пеплу?
Что я смогу объяснить себе?
Я улыбнулась.
– Могу тебя успокоить, Артём. Вселенский ужас так же моментально откатил, как и нахлынул. Просто волна. А вот сообщи мне муж что-нибудь подобное тому, что я привела для сравнения, боюсь, вслед за первой волной меня бы накрыло такое цунами, что во мне бы не осталось места ни нервности, ни ужасу, ни боли, ни печали.
– Это-то понятно! – кивнул Артём.
Что ему понятно?
– Хотя я не понимаю, почему женщины так цепляются за мужиков?
– С чего ты решил, что женщины так цепляются за мужиков? Прости за банальность, но ты ещё так молод…
– И при этом ни с одной подружкой нормально не расстался. Все бабы – пиявки.
– Ну, это пока, Артём, это пока… Дай бог тебе, Артём, никогда не почувствовать себя в роли той пресловутой пиявки.
– Я?! Никогда! – он горделиво развёл плечи и победоносно тряхнул кудрями. – Между прочим, – он перешёл на совсем уже тихий шёпот, хотя в этом не было особой необходимости, потому что компания из трёх женщин как раз взвилась очередным фейерверком хохота. – Между прочим, та красивая высокая брюнетка мне как-то намекала, что не против.
– Да, наверное, пьяная была, – попыталась я охладить пылающее самомнение бармена.
– Нет. Она никогда особо не напивается. У них только серая мышь бывает пьяненькая. Блондинка с конским хвостом и красивая брюнетка ахают стакан за стаканом – и хоть бы хны. Веселятся, смеются и кажутся пьяными. Но ни разу ещё не падали мордой в салат, не засыпали, не буянили. Вот серая мышь с жутким гримом – та засыпала. А эти две продолжали фигачить. Они как-то раз даже заспорились, кто первый окосеет. Тут, у стойки, и опрокидывали. Был какой-то праздник, народу было побольше, и мы тут даже шуточный тотализатор устроили. Матч по литрболу: «Бизнес-леди против дочери мента». Судила серая мышь, как самая трезвая и как самая знающая признаки хоть какого уже нибудь толкового опьянения своих подруг.
– И кто победил?
– Блондинка первая сдалась самостоятельно. Сказала, простите, процитирую: «Пиздец котёнку! Уже водители автобусов мерещатся! Схожу с дистанции!» Так что победила дочь мента.
* * *Людку никто и никогда не дразнил «дочерью мента». Стрёмно как-то дразнить дочь майора уголовного розыска. Можно и по сусалам огрести. Да не от папы, а от самой Людки. Рука у неё была тяжёлая, и била она не глядя, куда и чем попало. Так что мальчики тихонечко себе молчали, когда одного из них классе в четвёртом она огрела партой. Не рукой, не учебником, не портфелем и даже не с ноги. Партой. Что-то он там ей вякнул, мол, ты вообще молчи, ментовское отродье, а Людка молча подняла парту – без видимых усилий! – и шибанула его с замахом. Партой. Когда он пришёл в себя, Людка ему спокойно так сказала: «Вякнешь ещё – принесу пистолет и застрелю. Понял?» Мальчик был умненький и сразу понял. Папа этого мальчика только недавно снова откинулся, и как раз сейчас у мальчика в доме валялось много всякого такого экспроприированного из ближайшей комиссионки барахла, что нежелательно, чтобы кто-то его видел. Так что мальчик сразу всё понял и даже не стал ничего рассказывать папе про то, что его Людка партой шандарахнула. А то папа ещё чем потяжелее может добавить. За то, что его сынишка дочь майора угро задирал. А ну как тот с дружеским визитом нагрянет, поговорить за педагогику?
