Маша Трауб - Вся la vie
Волк получил имя Вольфганг. Имена игрушкам в нашей семье дает муж. Когда Вася только родился, муж купил ему погремушки – бабочку и собачку. Бабочку звали Мария-Луиза, а собачку – Карл-Хайнц.
– Почему их так зовут? – спросила я, думая, что окончательно отупела от беременности и недосыпа.
– Потому что они немецкого производства, – объяснил муж.
Еще у нас были две одинаковые плюшевые вороны, символы Высшей школы экономики, где учится старший сын. За характерный профиль одну ворону муж окрестил Мойшей, другую Нюмой, то ли от Наума, то ли от Эммануила. Вороны, с точки зрения мужа, были мужского пола.
Лежит ребенок в кроватке и слышит: «Васенька, смотри, Мария-Луиза к тебе прилетела» или «Васенька, а как у нас Карл-Хайнц лает? Гав-гав». Я очень надеюсь, что, несмотря на психологические тесты, ребенок во младенчестве мало что понимает.
Так вот. Когда у Васи не получается петелька на ботинке Вольфганга, он завязывает на «мертвый» узел. Я потом хожу с ботинком во рту, пытаясь развязать зубами.
Смена обуви – всегда скандал в прихожей. Вася кричит:
– Не надену!
Я кричу, что нужно говорить «не обую», ня-ня – что они опаздывают на занятия. Вася сидит в куртке и в любимых летних сандалиях, пиная носком коробку из-под новых ботинок. Соглашается обуться в новые в обмен на чупа-чупс.
Вечером того же дня в ванной Вася вытаскивает из воды ногу и с укором сует мне под нос – на пятке мозоль.
– Ножка болит, поцелуй, – просит Вася.
Помню, я тогда взяла ботинки, отмыла от уличной грязи. Под грязью на натуральной коже обнаружились две свежие царапины. И где он умудрился?
Поехала в магазин – менять. Не получилось. Я дожила до своего возраста в святом неведении, что обувь у нас меняют неношеную и при фабричном браке.
У меня много таких убеждений. С детства. Например, я всегда считала, что обувь бывает со «ступинатором», а не с супинатором. Так моя мама говорила. Она думала, что «ступинатор» от слова «ступня».
Или вот рыба ледяная. Я думала, что она ледяная, потому что замороженная, из морозилки.
– Ну а как бы я определила, что они жмут? – поинтересовалась я в магазине.
Я Васю спрашиваю: «Нормально?» – он отвечает: «Нормально». Я спрашиваю: «Жмут?» – он соглашается: «Жмут».
– Надо было дома сначала походить, – ответила старшая продавщица, возвращая коробку.
– Мы ходили.
– Значит, мало ходили.
Приехал Васин дедушка – привез с дачи яблоки. Я рассказала про обувь. Дедушка взял молоток и начал аккуратно простукивать ботиночную изнанку. Вася тоже взял свой детский молоток и с восторгом поколошматил по ботинку. «Три тысячи рублей, блин», – думала я… Вася с тех пор полюбил «разбитые» ботинки.
Моя полка. Летняя обувь вперемешку с зимней. Половину нужно сдавать в ремонт. Вот мои любимые осенние сапоги. Очень красивые и очень дорогие. Носила не снимая. Кожа отклеилась недели через три. Прямо по шву. Бежала на работу, хлюпая сапогом в лужах. По дороге забежала в ремонт обуви. Сняла сапог и молча положила на стойку. Из подсобки вышел мужчина лет пятидесяти. Не ко мне – к зазвонившему телефону. Мужчина говорил по-армянски, я немножко понимаю, отдельные слова. Что-то про внука. Говорил долго и ласково. Потом взял мой сапог и ушел в подсобку. Вынес через минуту. Сказал, что нужно, чтобы клей подсох. Я кивнула и натянула сапог. Мужчина махнул рукой, мол, что с тобой делать? Я спросила: «Сколько?» – он опять махнул рукой и ушел. Сапог отклеился уже со всех сторон, только эта – его сторона – держится намертво.
Полка мужа. На видном месте – его лыжные ботинки. Я их несколько раз перекладывала на балкон, а муж все равно достает и в шкаф убирает. На балконе хранятся его лыжи – Tallinn. Муж их не выбрасывает. Он на них юношей ходил – молодым, красивым. В спортивной шапочке-петушке и дутой куртке. Его тогда девушки любили за эти дефицитные лыжи, несмотря на шапочку-петушок. И он на лыжне – коньковым ходом. Как такое выбросишь?
Он вообще тяжело с вещами расстается. Вот у него в шкафу свитера лежат – вроде как лыжные. Им столько лет, сколько мне. У меня морщины первые, у свитеров – катышки. Ну и что? Муж нас и с морщинами и с катышками любит.
Свечечка для Светочки, тапочки для папочки… Опять Новый год. Чем старше становишься, тем быстрее он «опять». Ребенок не может дождаться, говорит – долго. У меня ощущение, что только месяц назад я сама запихивала елку в машину и разбрасывала снег по лестничной площадке – как будто ее принес Снеговик. Муж пришел с работы и с порога заявил, что по всей лестничной клетке – грязные лужи и надо бы помыть полы. Мы поругались – я рассказывала, как елка не запихивалась в машину и как я ее затаскивала в лифт, как руками без перчаток собирала снег в пакет, а потом устраивала спектакль для ребенка со звонком в дверь и Снеговиком. Я, конечно, не рассказывала, а орала и даже заплакала от обиды. У всех мужья елки тащат. А муж сказал, что если мне нужен такой муж, чтобы елки носил, то пожалуйста – никто не держит. А я сказала, что легко. Хоть завтра. А он сказал…
Потом мы помирились и опять поругались. Елку нужно было поставить в крестовину. А для этого – обрубить ствол. Муж на полу резал ствол ножом на хлебной доске, которую держал ногой. Я опять не выдержала и сказала, что так никто не делает. А муж спросил: «Никто – это кто?» Потом он взял топорик для мяса и стал рубить. На хлебной дощечке. Щепки вместе с осколками плитки разлетались по всей кухне. Муж замахнулся топориком, елка съехала с дощечки, удар пришелся по пальцу. Топор был давно тупым, так что не страшно. Но больно. Муж закричал, что я опять не ту елку купила. Каждый год одно и то же. Как будто нельзя ствол нормальный выбрать или купить обычное ведро. Поставить туда елку и обложить ведро ватой. А еще лучше в трехлитровую банку. Как раньше делали, в его детстве. Елки ему мои тоже не нравятся, вне зависимости от ствола. В его детстве елка пахла освежителем воздуха «Хвойный» и осыпалась. Макушка у нее была – фиг звезду нацепишь, не держится. И бок один – лысый. Этим боком нужно было к стене ставить, чтобы стволом не светила. У той стены, естественно, розетки нет. Значит, нужно тройник вести – для лампочек. Еще каждый день нужно было пылесосить иголки, маленькие, мятенькие и ломкие, – это была обязанность моего мужа, когда он был маленьким мальчиком. И так до 8 Марта иголки из-под ковра выпылесосивать. У него Новый год всегда с пылесосом ассоциируется и падающей с маковки звездой.
Моя елка – импортная – запахов всяких не издает, иголками гордо топорщится и стоит живая, как искусственная. Вся в мишуре золотой и игрушках, по цвету подобранных. А мужу не нравится. Ему дождик на елке нужен. Непременно серебристый. В его детстве этот дождик кошка ела, а потом до Старого Нового года отплеваться не могла. И еще нужно вату кусочками на иголки набросать. Как будто снег. Красиво…
