Ирвин Шоу - Хлеб по водам
— Выяснилось, что у нас есть общие интересы, — добавил Джанелли.
— К примеру? — спросил Стрэнд.
— Нелюбовь к алкоголю, — усмехнулся Джанелли. — И, напротив, увлечение Уоллесом Стивенсом.[18] Нам обоим нравится и не нравится в Нью-Йорке одно и то же…
— Вы, должно быть, долго там просидели, раз успели побеседовать о столь многих вещах, — сухо заметил Стрэнд.
— Часов до трех ночи.
— Ну а помимо поэзии чем увлекаетесь?
— Вам действительно хочется знать? — серьезно спросил Джанелли.
— Конечно.
— Был редактором газеты в Брауне. Просто я там учился в колледже. И знаете, мне это очень понравилось. Наверное, нравилось видеть свое имя, напечатанное в газете. Тщеславие… Впрочем, конечно, не только это. Я надеялся, что отец поможет мне профинансировать издание газеты в каком-нибудь маленьком городке. Что я стану жить отдельно в каком-нибудь старинном доме, буду сам себе хозяин, объявлю крестовый поход против всяких мошенников. Что моя газета поможет упрятать за решетку разных негодяев, сделает профсоюзы честной организацией, будет способствовать избранию порядочных конгрессменов, восстановлению справедливости в отношениях между нанимателями и рабочими. И никаких там больше вьетнамов и уотергейтов!.. Ну, в общем, всего понемножку… Романтичные, идеалистические мечты богатенького американского мальчика. Сказывался возраст, конечно. Да и способности, честно говоря, были довольно скромные. Но все равно страшно хотелось!.. А отец сказал вот что: «Донкихотствуй на собственные деньги». На том интервью и кончилось.
С какой, однако, охотой они говорят о себе, эти современные молодые люди, подумал Стрэнд. И тем не менее монолог ему понравился.
— А вы рассказывали об этом Элеонор?
— Конечно.
— Ну и что она думает?
— Она против, — ответил Джанелли. — Выбирайся сам, бэби! Эта девушка карабкается наверх по телам своих однокашников — выпускников Гарвардской бизнес-школы, и мысль о том, что можно подкрашивать глаза зелеными тенями или же редактировать какую-нибудь газетку в маленьком городке на задворках Америки, ей просто претит. Вы тоже считаете меня болваном, мистер Стрэнд?
— Вовсе нет. — Идея Джанелли казалась Стрэнду довольно привлекательной. Но следовало учитывать прискорбную статистику ежегодных банкротств, которым подвергался мелкий бизнес в Америке, а также поглощения мелких изданий более крупными. — С другой стороны, если бы ваша мечта осуществилась, для Греции вряд ли осталось бы время.
— На свете есть дела поинтереснее, чем отдых в Греции, — проговорил Джанелли. — Что ж, теперь вы знаете обо мне самое худшее. — Он усмехался. — Мне уйти прямо сейчас или дождаться, пока вы не скажете Элеонор, чтобы она вышвырнула меня из дома?
— Так и быть, оставайтесь, — ответил Стрэнд и поднялся. — Пойду посмотрю, что это она так долго.
Но не успел он войти в дом, как появилась Элеонор, свежая и бодрая, с надменно вздернутым носиком и ярким шарфом на голове.
— Привет, — сказала она. — А ты рано.
— Я всегда вовремя, — поднимаясь навстречу ей, парировал Джанелли. — Ладно, не важно. Пока ты там прихорашивалась, развлекал твоего отца рассказами о своих недостатках и достоинствах. Ну, ты готова?
— Естественно. Разве не видишь, как я выгляжу?
— Просто шикарно, — подтвердил Джанелли.
— Как и должно быть, — ответила девушка. — Ну ладно, пап, увидимся позже.
— Позже — это когда? — осведомился Стрэнд.
— Просто позже. — Она улыбнулась ему и взяла Джанелли под руку.
И они ушли. Вместе. Глядя на эту пару, Стрэнд был вынужден признать, что смотрятся они и впрямь шикарно. Быть отцом… в этом есть и отрицательные, и положительные стороны.
Едва они скрылись из виду, как на террасе появилась Лесли, одетая к ленчу, в длинной хлопковой юбке и с волосами, собранными в высокую прическу, при виде которой Стрэнд всегда почему-то испытывал нечто среднее между обожанием и тоской.
— Ну, как я выгляжу? — несколько неуверенно спросила Лесли.
— Просто шикарно, — ответил он.
Особого удовольствия от ленча Стрэнд не получил. И это несмотря на то, что он состоял из изумительных холодных омаров, паштета, охлажденного вина и салата из авокадо. Закуски были расставлены на буфете, а сам ленч накрыт на веранде, под огромным пестрым тентом. И море было таким синим и спокойным, и специально приглашенные преподаватели из колледжа в Саутгемптоне и их жены оказались милыми и достаточно интеллигентными людьми. Почти все время Стрэнд не сводил глаз с Кэролайн, вернее — с ее носа. Ничего уродливого, подумал он и даже рассердился на Элеонор, которая подняла по этому поводу столько шума. Мало того, в другую эпоху такой нос сочли бы вполне нормальным и даже украшающим женщину. Однако от его внимания не укрылось, что три молодых теннисиста и две приглашенные на игру девушки сидели отдельно и оттуда время от времени доносились взрывы смеха и оживленная болтовня. Кэролайн же сидела за столом между матерью и женой одного из преподавателей.
Черт побери, подумал он, Элеонор права. Старческий отцовский комплекс. Ему хотелось подойти к Кэролайн, заключить в объятия, прошептать ей на ушко: «Дорогая, ты у меня такая красавица!» А потом зарыться носом в светлые волосы дочки и зарыдать.
Но вместо этого он обернулся к профессору истории, сидевшему рядом, и произнес:
— Простите, сэр, я не расслышал, что вы сказали?
Профессор, который был немного похож на Эйнштейна, знал это и потому отрастил длиннющую гриву, как и положено настоящему ученому мужу, какое-то время, щурясь, смотрел на Стрэнда.
— Я спросил, как вы освещаете проблему Вьетнама в ваших классах. Я имею в виду систему государственного образования.
— Мы не преподаем современной истории.
— Вьетнам — разве это современная история? — возразил профессор. — Корни этой проблемы ведут еще ко Второй мировой войне. История — это сплошная паутина, без швов. И наши мальчишки шли на войну прямиком с выпускных балов. После чего неизбежно возник кризис сознания, расколовший наше общество…
Стрэнд решил, что к высказываниям этого человека не следует относиться всерьез.
— В нашу программу этот предмет не включен. — Стрэнд сознавал, что ответ звучит грубо, и понимал, что собеседник здесь совершенно ни при чем, а вывели его из равновесия утренние беседы с Хейзеном и Элеонор, а также созерцание Кэролайн, которая сидела рядом с матерью и тихо ела. Никакого «раскола» ни на его отделении, ни в собственной душе не наблюдалось. Сам Стрэнд крайне отрицательно относился к войне, о чем писал своему конгрессмену, подписывал петиции, рискуя потерять работу, а дома, за столом, в присутствии Джимми, говорил, что ничуть не осуждает молодых парней, которые сбежали в Швецию или официально зарегистрировались как принципиальные противники войны. Но он не мог сказать этого здесь, за омарами и гусиным паштетом, в солнечной и благостной атмосфере пикника, на берегу океана.
