Джоанн Харрис - Леденцовые туфельки
И тут появилась Шанталь.
Безупречная Шанталь, которая всем так нравится, Шанталь с идеально уложенными светлыми волосами, идеально сидящей одеждой и с таким выражением лица, словно она втихомолку над всеми посмеивается. И теперь Сюзи хочет во всем походить на нее, а на меня обращает внимание, только если Шанталь занята чем-то более интересным, но гораздо чаще я просто играю роль «жилетки» или козла отпущения.
Это несправедливо. И вообще, кто это так решил? Кто решил, что Шанталь заслужила подобную популярность? Ведь она ни разу и пальцем не пошевелила ради других, ей безразличны абсолютно все, кроме себя, любимой. И почему, например, Жан-Лу Рембо пользуется такой популярностью, а Клод Мёнье нет? И чем виноваты остальные? Матильда Шагрен, например, или эти девочки в черных головных платках? Что в них такого, что их все обзывают ненормальными? И что такого во мне самой?
Я так глубоко задумалась, что не заметила, как вопит Зози. Она умеет иногда подкрасться совершенно неслышно, даже я, пожалуй, так не умею, а уж сегодня, по-моему, это было и вообще невозможно: она надела сабо на деревянных подметках, которые ужасно грохочут, так что слышен каждый шаг. Впрочем, сабо у нее розовые, цвета фуксии, и выглядят, по-моему, совершенно потрясающе.
— С кем это ты разговаривала?
А я и не заметила, что говорю вслух.
— Ни с кем. Просто сама с собой.
— Что ж, бывает. Отчего бы не поговорить с умным человеком?
— Угу.
Мне было по-прежнему неловко, словно меня застали врасплох. И я чувствовала, что Пантуфль внимательно наблюдает за нами; сегодня, кстати, он был вполне даже настоящим, с полоской на мордочке и чутким носиком, который так и ходил вверх-вниз, как у настоящего кролика Я всегда вижу его особенно четко, когда чем-то расстроена, — именно поэтому мне и не стоит вести разговоры с самой собой. Да и мама вечно твердит, как важно отличать реальность от вымысла. Она говорит, что именно тогда, когда это сделать не удается, и происходят всякие Случайности.
Зози улыбнулась и, соединив большой и указательный палец в кружок, жестом показала мне, что все в полном порядке. Она некоторое время смотрела на меня сквозь этот кружок, потом опустила руку и сказала:
— А знаешь, я в детстве тоже часто сама с собой разговаривала Точнее, со своей невидимой подружкой. Я с ней постоянно советовалась.
Не знаю, почему меня это так удивило.
— Ты?
— Ее звали Минди, — сказала Зози. — Моя мать считала ее моим духом-проводником. Ну да, ведь она верила в такие вещи. Она вообще почти во все верила: в хрустальные шары, в магию дельфинов, в инопланетян, похищающих детей и женщин, в существование йети — можно, наверное, сказать, что моя мать была верующей. — Зози усмехнулась. — Но кое-что из этого действительно существует и воздействует на нас, не так ли, Нану?
Я просто не знала, что ей ответить. «Действительно существует и воздействует на нас…» Что она хотела этим сказать? От ее слов мне стало не по себе — и в то же время я испытала даже радость, пожалуй. Потому что это было не просто совпадение, или Случайность, как тогда в английском чайном магазине. Сейчас Зози говорила о настоящей магии, и говорила совершенно открыто, словно все это правда, реальная действительность, а не какая-то детская игра, из которой мне давно пора вырасти.
Зози во все это верила.
— Ой, мне надо идти!
Я схватила сумку и направилась к двери.
— Ты слишком часто используешь эту отговорку. Кто это был? Кошка?
И она, прищурив один глаз, опять посмотрела на меня сквозь сложенные кружком пальцы.
— Ты это о чем? Я не понимаю, — сказала я.
— Маленький такой, а уши большие.
Я смотрела на нее во все глаза. А она по-прежнему улыбалась.
Я знала: об этом говорить не следует. От таких разговоров один вред — но и лгать Зози мне не хотелось. Она же мне никогда не врет.
И я, вздохнув, призналась:
— Это кролик. Его зовут Пантуфль.
— Клёво!
Вот так, и теперь уже ничего не поделаешь.
ГЛАВА 3
16 ноября, пятница
Ну что ж, я сделала второй ход. И снова оказалась в выигрыше. Всего-то и нужно — хорошенько рассчитать удар, и пиньята покроется трещинами, а потом и лопнет. Мать в этой семье — слабое звено; но если Янна будет на моей стороне, то Анни последует за ней столь же покорно, как лето за весной.
А какая прелестная девочка! Такая юная и уже такая умница. Да с такой девочкой я могла бы горы свернуть — если бы ее мать под ногами не путалась. Впрочем, всему свое время, не правда ли? Если я сейчас совершу ошибку, это может слишком далеко отбросить меня назад. Девочка по-прежнему ведет себя очень осторожно и легко может выйти из игры, если я вдруг излишне поднажму. Так что подождем и займемся пока Янной; честно говоря, эта работа мне прямо-таки наслаждение доставляет. Мать-одиночка, которой нужно заниматься магазином, когда под ногами постоянно крутится маленький ребенок, — и я должна заставить ее полностью мне довериться, я должна стать для нее незаменимой, стать ей сердечным другом. Она нуждается во мне, а Розетт с ее безграничным любопытством и невероятной способностью вечно попадать в неприятности предоставит мне все необходимые предлоги.
Розетт, кстати, интересует меня все сильнее и сильнее. Эту крошку, слишком маленькую для своего возраста, с остреньким личиком и широко расставленными глазами, вполне можно было бы и за кошку принять, когда она ползает по полу на четвереньках (пока она предпочитает передвигаться именно так, а не ходить, как все); она сует пальчики в каждую щель в деревянной обшивке стен, она то и дело открывает или закрывает дверь в кухню, она выкладывает на полу длинные и весьма сложные композиции из разных мелких предметов. В общем, за ней нужен глаз да глаз. И хоть обычно она ведет себя неплохо, у нее, по-моему, начисто отсутствует ощущение опасности. А уж если она чем-то расстроена или огорчена, то может дать волю и дикому, безудержному гневу (чаще всего безмолвному) — начнет раскачиваться с такой силой, что даже головой об пол стукается.
— Что это с ней такое? — спросила я как-то у Анни.
Она опасливо на меня глянула, словно решая про себя, можно ли мне без опаски сказать об этом, но все же ответила:
— Да никто толком не знает. Врач смотрел ее однажды, когда она еще совсем маленькая была; он тогда сказал, что именно это, наверное, и называется в народе cri-du-chat,[34] но уверен он не был, и мы больше к нему не ходили.
— Cri-du-chat?
Звучит как средневековое название какой-то напасти, беды, которую может навлечь крик кошки.
