Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
— Да кого угодно! — резко ответил он. — Сам Иисус Христос не знает, кто и где может прятаться! Я постоянно слышу о каком-то мальчике из рода Йорков, мне то и дело о нем нашептывают, но никто не может сказать толком, ни где он находится, ни какие права он предъявляет. Бог знает, что сделал бы любой человек на моем месте, если б услышал хоть половину тех историй, которые мне приходится выслушивать ежедневно. Джон де ла Поль, твой кузен, готов принести мне присягу верности, но его мать — родная сестра твоего покойного отца, а Ричард называл его своим наследником. Разве могу я полностью ему доверять? Франсис Ловелл — ближайший друг Ричарда — прячется где-то в святом убежище, но никто толком не знает, ни чего он хочет, ни кто помогает ему осуществить свои планы. Боже мой, да у меня порой возникают сомнения даже в надежности твоего дяди, Эдварда Вудвилла, а ведь он входил в число моих ближайших друзей со времен нашей жизни в Бретани! Я вот все откладываю освобождение твоего сводного брата Томаса Грея, потому что боюсь: вдруг он явится в Англию не как мой верный подданный, а как член кружка моих ярых противников — кто бы они ни были и кого бы они ни ждали. Затем есть еще малолетний Эдвард, граф Уорик, живущий в семье твоей матери и чем-то там занимающийся с преподавателями. Что именно он изучает? Уж не предательство ли он готовит? Кто его преподаватели? Получается, что я со всех сторон окружен членами твоей семьи, но никому из них не доверяю.
— Эдвард — еще совсем ребенок, — быстро сказала я, слегка задыхаясь от радости, что у моего мужа, по крайней мере, нет никаких сведений о принце Йоркском, никаких сведений о его местонахождении, никаких разоблачающих подробностей, касающихся его взглядов, образования и предъявляемых им прав. — И он совершенно тебе предан. Как, впрочем, и моя мать. Мы же принесли тебе клятву верности. Тедди никогда не бросит вызов своему королю. Мы тебе это обещали, мы его тебе доверили. И он горд тем, что сам принес тебе присягу. Уж ему-то — причем даже больше, чем всем нам, вместе взятым! — ты можешь полностью доверять.
— Надеюсь, что так, — сказал Генрих. — Очень надеюсь. — И мне показалось, что он совершенно опустошен борьбой с собственными страхами. — Но даже если это и так… мне все равно приходится делать все, чтобы как-то удержать эту страну в состоянии мира, а я ведь еще должен обеспечивать и сохранность ее границ. Тогда как я пытаюсь совершить великое деяние, Элизабет. Я пытаюсь повторить опыт твоего отца и создать новую королевскую династию! Я хочу, чтобы Тюдоры навсегда оставили свой отпечаток в истории Англии. А еще я хочу наконец вернуть мир в нашу страну. Твой отец не раз пытался установить прочный мир с Шотландией, но ему это не удалось. Сейчас я тоже предпринимаю подобные попытки. Если бы твоя мать согласилась поехать в Шотландию и ради всех нас сумела привести шотландцев к союзу с нами, она бы оказала огромную услугу и тебе, и мне, и своему будущему внуку, который был бы перед нею в вечном долгу за то, что без опаски унаследовал английский трон. Подумай об этом! Представь себе, что можно было бы подарить нашему сыну королевство, в котором повсюду, даже на границах, царит мир! И все это легко могла бы сделать твоя мать.
— Нет, моя мать должна быть рядом со мной! — Я почти выкрикнула эту слезную, какую-то детскую мольбу. — Ведь тебе не пришло бы в голову отослать в чужую страну свою собственную мать? Твоя мать должна быть всегда с тобой! Ты держишь ее при себе как первого своего советника!
— Да, и она верой и правдой служит нашему Дому, — кивнул Генрих. — И я прошу твою мать тоже ему послужить. К тому же твоя мать все еще очень хороша собой и отлично знает, что значит быть настоящей королевой. Если бы она стала королевой Шотландии, мы наконец избавились бы от этой постоянной опасности, грозящей нам с севера.
Он умолк и, обняв меня за несколько пополневшую талию, заглянул мне в лицо.
— Ах, Элизабет, я все для тебя готов сделать! — сказал он с нежностью, заметив, как я расстроена. — Не тревожься, только не тревожься, пока ты носишь нашего сына! Пожалуйста, не плачь. Это плохо для тебя и плохо для ребенка. Пожалуйста… не плачь.
— Откуда нам знать, что это будет сын? — раздраженно воскликнула я. — Ты все время говоришь так, словно это уже решено, хотя никакие слова тут ничего не решают.
Он улыбнулся.
— Разумеется, у нас будет сын! Разве может такая красавица, как ты, родить мне не очаровательного сына-первенца, а девочку?
— Но моя мать непременно должна быть со мной! — Я сказала это так, словно ставила некое условие. И посмотрела ему прямо в глаза. Как ни странно, я уловила в них проблеск такого чувства, которого никак от него не ожидала. Его ореховые глаза тепло светились, с губ, казалось, готовы сорваться самые нежные слова. Он выглядел как влюбленный мужчина.
— Но твоя мать нужна мне в Шотландии, — возразил он, хотя и очень мягко.
— Я не смогу родить, если ее здесь не будет. Она должна все время быть со мной. А что, если во время родов случится что-то непредвиденное?
Это был, так сказать, мой козырной туз.
И я почувствовала, что Генрих колеблется.
— Ну хорошо, а если она останется с тобой до рождения нашего мальчика? — осторожно предложил он.
Я с надутым видом кивнула, но тут же поставила новое условие:
— Она должна быть со мной в родильных покоях до крещения ребенка! Я буду спокойна и счастлива, только если она будет рядом.
Он поцеловал меня в голову и сказал:
— Раз так, я тебе это обещаю. Даю тебе слово. Ты, точно настоящая чаровница, сумела склонить меня на свою сторону. Хорошо, твоя мать сможет отправиться в Шотландию и после рождения нашего ребенка.
Вестминстерский дворец, Лондон. Март, 1486 год
Миледи королева-мать выбивалась из сил, планируя поездку короля по стране. Моя мать, ветеран подобных поездок, пышных процессий и всевозможных визитов, наблюдала за этими приготовлениями, не говоря ни слова; а миледи целыми днями пропадала в королевской гардеробной, окруженная закройщиками, швеями, сапожниками и шляпниками, пытаясь создать новый гардероб для своего сына, дабы потрясти диковатых северян и заставить их принять Генриха как короля. Не испытывая должной уверенности в себе, чувствуя себя матерью узурпатора, леди Маргарет явно хотела, чтобы ее сын и она сама выглядели во всех отношениях по-королевски. Он должен был отлично сыграть роль правителя страны — просто быть английским королем для него было мало. По иронии судьбы и к вящему удовольствию нас с матерью, леди Маргарет до сих пор имела только один достойный подражания пример — моего отца, и это приводило ее в полное смятение. Мой отец был высок ростом, очень хорош собой и невероятно обаятелен; он прямо-таки притягивал к себе людей; ему достаточно было войти в зал, и он тут же оказывался в центре всеобщего внимания. Он отдавал должное новинкам моды, наслаждался красотой и богатством тканей, их насыщенными оттенками. Женщин он очень любил, и они всегда находили его чрезвычайно привлекательным; не в силах справиться с собой, он жадно ловил знаки их внимания, и, Господь свидетель, сами женщины тоже не всегда были в силах скрыть свое любовное томление. По крайней мере половина наших придворных дам всегда были влюблены в моего отца или уже стали его любовницами, а их мужьям оставалось лишь разрываться между восхищением, которое они испытывали при виде своего великолепного короля, и мучительной ревностью. Но лучше всего отец выглядел рядом с моей красавицей-матерью и целым выводком прелестных дочек. Мы, дочери короля Эдуарда, всегда представляли собой настоящий калейдоскоп прелестных мордашек, а наша мать была признанной иконой стиля, красоты и изящества. Так что леди Маргарет отлично понимала: вряд ли какая-то еще королевская семья сможет стать равной семье моего отца. Мои отец и мать были царственны, плодовиты, красивы и богаты. Когда-то леди Маргарет была фрейлиной моей матери и не раз собственными глазами видела, как моих родителей воспринимают простые англичане — точно семейство сказочных монархов. И теперь она просто до помешательства себя доводила в тщетных попытках превратить своего неуклюжего, бледноватого и куда более тихого сына в настоящего короля, равного моему замечательному отцу.
