Андре Бринк - Сухой белый сезон
— Зачем вы прописали Гордону Нгубене таблетки, если ничего не нашли у него?
— Он сказал, что у него головные боли.
— Скажите мне, доктор Герцог, только откровенно, вас обеспокоило его состояние, когда вы осмотрели его в тот день?
— Ни капельки.
— И тем не менее через две недели он умер.
Доктор Герцог молча попыхивал сигарой, не удостоив его ответом.
— Вы уверены, что эти две недели ни разу больше не видели его?
— Меня спрашивали об этом в суде. И я сказал «нет».
— Но сейчас мы ведь не в суде.
Врач шумно затягивался сигарой. От едкого дыма в кабинете трудно было дышать.
— Вы ведь видели его, разве нет? Они снова посылали за вами.
— Ну и что с того, какая разница?
— Так это правда?
Я ничего не говорил.
А если я представлю свидетелей, которые покажут каждый ваш шаг? И, предположим, они готовы подтвердить, что вы были на Й. Форстер-сквер как раз накануне смерти Гордона?
— Где это вы добудете такие доказательства?
— Я спрашиваю вас.
Подавшись всем телом вперед, доктор Герцог тяжело дышал ему в лицо. Потом хохотнул напряженно.
— Ладно, приехали, — сказал он. — Хватит блефовать.
— Как был одет Гордон в то утро?
— Вы что? Как это я могу помнить такие мелочи? Вы знаете, сколько у меня на дню пациентов?
— Помнили же вы, когда осматривали труп в камере?
— Просто потому, что пришлось писать заключение.
— Но не могло же вам не броситься в глаза, если он был в другой одежде, чем в первый раз. Такие вещи запоминаются. Ведь вы профессионал.
Неожиданный иронический смешок.
— А вы любитель, господин Дютуа. Этим все сказано. Ну, ладно, а теперь мне надо работать.
— Вы понимаете, что в ваших руках равно явить правду или задушить ее?
Доктор Герцог поднялся и прошел к двери.
— Господин Дютуа, — сказал он, оглянувшись, — как бы вы поступили на моем месте?
— Я спрашиваю, доктор, как поступили вы.
— Сумасбродная затея, — сказал доктор Герцог, — не более. — И открыл дверь. Секретарша тут же перехватила его взгляд. — Мисс Гусен, скажите, пожалуйста, доктору Хьюджесу, я жду его.
Бен, нехотя, недовольный собой, встал и направился к двери.
— Вы уверены, что больше ничего не хотите мне сказать, доктор?
— Ничегошеньки, уверяю вас. — Он сверкнул всеми своими золотыми коронками. — Не подумайте, что мне безразличны ваши заботы, господин Дютуа. Радостно сознавать, что остались еще люди, подобные вам, и я желаю вам всяческих благ, поверьте, — Теперь речь его лилась свободно, плавно, полная благожелательности и понимания, этакий златоуст, сытно отобедавший. — Только, — он улыбнулся, а глаза оставались холодными, — всегда чертовски жаль попусту тратить время.
8
Едва открыв калитку и увидев мужчин, столпившихся на ступенях веранды, еще до того, как мозг сосчитал, что их там семеро (а некоторых он узнал в лицо), — еще до этого он уже все понял. Был первый день нового учебного семестра, и он возвращался из школы.
Штольц протянул листок бумаги.
— Ордер, — объявил он зачем-то, хотя и так все было ясно. На щеке тонкий белый шрам. — Мы прибыли с обыском. Полагаю, мы можем рассчитывать на ваше содействие? — Утверждение, не вопрос в голосе.
— Проходите. Мне нечего скрывать. — Это не был шок, не был даже страх — вот так открыть калитку и увидеть их перед собой на ступенях собственного дома. Все показалось абсолютно неизбежным и логичным. Единственное, что сверлило мысль, — это сознание нереальности того, что именно он оказался втянутым в то, что сейчас происходит. Словно дурной сон. Руки-ноги отказывались двигаться.
Штольц повернулся к своим людям и по очереди представил их. Но большая часть имен проскользнула мимо сознания, кроме одного-двух, которых Бен и так знал. Лейтенант Вентер, улыбающийся юноша с курчавыми волосами, знакомый Бену по их встречам на Й. Форстер-сквер. А по суду он запомнил Вослу, приземистая такая фигура, и Коха, широкоплечего атлета, человека с густыми, нависшими бровями. Они стояли, изготовившись, словно команда регбистов, раздосадованная, что вот опаздывает автобус на стадион. Все ухоженные, гладко вы бритые, напомаженные, в спортивных куртках или в летних костюмах; все как на подбор пышущие здоровьем, модные мужчины с обложек, молодые отцы семейств. Такие сопровождают своих жен субботним утром за покупками в супермаркеты.
— Так вы позволите нам войти? — спросил еще Штольц с профессионально отточенной иронией в голосе.
— Конечно. — Бен посторонился, и они толпой повалили в коридор.
— Вы нас ждали? — спросил Штольц.
И тут вдруг все оцепенение как схлынуло. Разом. Он даже изобразил улыбку.
— Не скажу, что сидел и ждал вас, капитан. Но и неожиданным ваш визит тоже не назову, — отвечал он.
— В самом деле?
И тут помимо собственной воли он ляпнул:
— Ну завернули же вы к Гордону, едва прослышали, что он занялся расследованием обстоятельств смерти своего сына.
— Значит ли это, что вы также предпринимаете некое расследование?
На секунду во всей этой толчее людей в коридоре воцарилась мертвая тишина.
— Полагаю, этим и обязан вашему визиту, — ядовито отвечал он. — Это доктор Герцог наговорил вам?
— А вы и к нему успели? — Черные глаза Штольца оставались непроницаемыми.
Бен пожал плечами.
Появление Сюзан из столовой приостановило перепалку.
— Бен, что здесь происходит?
— Служба безопасности, — сказал он безучастно. И, обращаясь к Штольцу: — Моя жена.
— Здравствуйте, госпожа Дютуа. — И снова, строго следуя формальностям, Штольц представил по одному всех своих людей. — Прошу извинить за беспокойство, — сказал он в конце, — но мы должны осмотреть дом. — Он повернулся к Бену: — Где ваш кабинет, господин Дютуа?
— На заднем дворе. Я вас провожу. — Он прижался к стене, чтобы дать им пройти.
Побелевшая от гнева Сюзан стояла, уставившись на них.
— Не понимаю, что здесь происходит, — сказала она.
— Буду признателен, если вы пройдете с нами, мадам, — ответил Штольц и добавил с деланной улыбкой: — Просто чтоб не надумали дать тягу и кого-то там предупредить.
— Здесь не преступники, господин капитан, — отвечала она колкостью на колкость.
— Извините, осторожность не помешает, — сказал он. Так что, если вы будете столь любезны… — А в кухне спросил: — Кто еще живет в доме из членов семьи?
— Сын, — отвечал Бен. — Но он оставлен в школе на дополнительные занятия.
— Слуги?
— Я обхожусь без слуг, — холодно отвечала Сюзан.
— Тогда идемте.
Кабинет был тесным, а при таком наплыве людей и вовсе. Казалось, они наступают друг другу на ноги. Сюзан предложили присесть, но она только отрывисто бросила «нет». Тогда Бен спокойно расположился на стуле у двери, чтобы не торчать у них на дороге, а она осталась молча стоять в дверях, напряженная как струна. Один вышел сторожить снаружи, стоял с сигаретой в руке спиной к Сюзан. Шестеро остальных принялись методически обследовать комнату, суетливые, вездесущие, как стая саранчи. Ящики письменного стола были выдвинуты, составлены на полу в штабель, и Штольц со своим лейтенантом принялись опустошать их, перебирая содержимое. Вентер сидел на корточках перед шкафчиком — Бен смастерил его специально, чтобы хранить школьные бумаги: экзаменационные билеты, циркулярные письма, текущие отчеты, памятные записки, докладные, расписание уроков, инспекторские отчеты. Кох еще с одним шарили по полкам в угловом шкафу, там он держал свои личные документы: счета, расписки, квитанции об уплате подоходного налога, страховое свидетельство, банковские извещения, метрики, письма, семейные альбомы, дневники, которые время от времени вел. Начал он их еще в студенческие годы, а когда стал учительствовать — сначала в Лиденбурге и потом в Крюгерсдорпе, — у него вошло в привычку просто записывать все, что представлялось интересным или забавным. Всякие казусы на экзаменах, выписки из сочинений учеников; уморительные слово-обороты их с Сюзан малышей, пометки по поводу почему-либо запомнившихся разговоров — вдруг когда-нибудь понадобятся; впечатления, размышления о своей работе или о текущих событиях, о книгах, которые читал, — все это, однако, большей частью не представляющее ровным счетом никакого интереса и непонятное для кого бы то ни было, кроме него. Последние годы он, случалось, доверял бумаге и вовсе уж абсолютно личное: свои отношения с Сюзан, мысли о Линде, Сюзетте или Йоханне, о друзьях. А теперь вот Кох со своим коллегой дотошно листали все это страничку за страничкой, тщательно вчитываясь, пока остальные полицейские обследовали мебель, отыскивая, очевидно, в ней тайники, осмотрели даже обивку стула (Бену пришлось подняться), задние стенки полок, коробку с шахматными фигурами и даже вазочку из полудрагоценного камня, привезенную некогда из Юго-Западной Африки. И наконец, Кох свернул ковер — что под ним?
