Эндрю Круми - Мистер Ми
Ферран ничего не понял в этой статье, кроме того, что вся .эта куча бумаг каким-то образом связана с человеком по имени Розье; это он — или один из его эмиссаров — разговаривал с Ферраном в кафе «Режанс», а его документы представляют собой основы какой-то новой философии.
Минар тем временем пришел в дом Корне. Слуга привел его на задний двор, где Корне работал на токарном станке, обтесывая крутящийся брусок дерева. Корне поднял голову, увидел посетителей, остановил станок и встал, чтобы с ними поздороваться.
— Это — господин Минар, — объявил слуга.
— Ах да, — сказал Корне. — Но, как я понимаю, это — не ваше настоящее имя.
— Совершенно верно. Добрый день, — сказал Минар и кашлянул.
— Мне было очень жаль узнать о кончине вашей бабушки, — продолжал Корне с искренним сочувствием в голосе, и Минар с ужасом подумал, что у него не повернется язык сообщить этому доброму человеку о трагической смерти Жаклин.
— По-моему, у вас в Париже живет дочь, — сказал Минар, не в силах придумать более тонкий подход к предмету его визита.
Корне кивнул:
— Умница и красавица.
Затем токарь повернулся к слуге, всем своим видом показывая, что тому пора идти восвояси. Минар видел, что слуга на что-то надеется: он глядел на Минара с видом собаки, ожидающей печенья.
— Я, конечно, награжу тебя, — сказал Минар, — но позднее.
Слуга ушел с выражением негодования на лице. Корне подошел к Минару.
— С Жаклин все в порядке?
Минар попятился от дюжего мужчины.
— Да, конечно, что бы с ней могло стрястись? Да я, по правде, ничего о ней и не знаю.
Корне подозрительно нахмурился.
— Значит, вы услышали о ней в обители? — Минар не понимал, что Корне имел в виду. — Отец Бертье приложил немало усилий, чтобы устроить Жаклин на это место.
— Швеей?
Корне не сводил с Минара грозного и пристального взгляда.
— Она вовсе не швея. Откуда вы взяли? Она в услужении у очень почтенной семьи — и пишет нам почти каждый день.
— Да? — спросил Минар, стараясь скрыть свое удивление. Бедная девушка, видимо, обманывала родителей насчет своей работы. — Я рад слышать, что она нашла хорошее место.
Корне смягчился.
— За это надо благодарить отца Бертье. Он помогал ей все эти годы — и нам тоже. Я не позволю, чтобы в моем доме говорили о нем дурно.
— А с какой стати кто-нибудь станет говорить о нем дурно? — поинтересовался Минар, но Корне только пожал плечами. Минару, однако, и без того стало ясно, что произошло в действительности. Бертье соблазнил Жаклин — может быть, она даже забеременела, — и отослал ее в Париж: или для того, чтобы от нее избавиться, или для того, чтобы ему было проще с ней встречаться. Минара не интересовало, действительно ли Жаклин писала письма родным, или их сочинял какой-нибудь лакей Бертье. Зачем ему обрушивать на голову бедного токаря страшную правду? Да и допытываться о подробностях этой неблаговидной истории ему тоже ни к чему.
— Я желаю вам и вашей семье всего наилучшего, — сказал он. — До свидания.
Корне явно недоумевал.
— До свидания, сударь. Больше вы мне ничего не хотите сообщить? Может, Жаклин совершила какой-то проступок? Или попала в беду?
Минар покачал головой, не в силах сказать несчастному правду. Он повернулся и ушел, вскоре услышав, как у него за спиной опять заработал станок Корне. Отойдя от дома подальше, Минар снова заплакал от жалости к бедняжке Жаклин, поклявшись себе, что плачет по ней в последний раз.
А Ферран тем временем вытащил из лежащей перед ним на столе груды бумаг еще один документ.
Рассказывают, что однажды в известную библиотеку прислали письмо, написанное на китайском языке. Библиотекари не могут прочитать это письмо, но у них есть словарь и грамматика китайского языка, а также много восточных книг, некоторые прекрасно изданы и переплетены (например, редкий экземпляр книги «Беседа в нефритовом павильоне» с изысканными иллюстрациями). Библиотекари решают сочинить ответ на письмо; с помощью своих словарей они пытаются найти альтернативы иероглифам, использованным в письме; изучают повторяемость и контекст пиктограмм во всех находящихся у них в распоряжении текстов и в конце концов создают весьма последовательную теорию языка, о котором к концу работы они знают все, кроме значения слов.
Используя свою теорию, библиотекари сочиняют ответ, представляющийся им серией тщательно связанных логикой пиктограмм. Однако адресат-китаец принимает их письмо за послание от молодой женщины по имени Шио-Лин, в которую он, как всегда бывает в легендах, немедленно влюбляется. Затем следует обмен письмами, заканчивающийся договоренностью о браке, его отмене и самоубийством этого человека (который был историком и написал письмо в библиотеку исключительно с целью получить информацию о миссионере по имени Мартин Готтфрид). История завершается тем, что делегация библиотекарей отправляется в Китай — где их, естественно, никто не понимает, — посещает могилу историка, проливает над ней слезы и т.д.
В этой трогательной истории библиотекари действуют совместно согласно логике женского ума, хотя каждый в отдельности всего лишь следовал законам языка, которого никто из них не понимал. Сознание — это свойство, так же отличающееся от своих механических компонентов, как грохот высыпающегося из мешка зерна отличается от почти бесшумного шороха одного падающего зернышка; и если мысль, как и все другое в теории Ро-зье, может быть сведена к обработке информации, тогда лишь конструктивные детали стоят на пути создания искусственного мозга.
Теория Розье о «механическом сознании» предполагает машину, которая постепенно заменяет отдельные элементы человеческого мозга, имитируя их роль в обмене информации, например, системой шкивов или гидравлическим механизмом, который, подобно тому, как хорошо сконструированное механическое сердце будет гнать кровь по сосудам не хуже естественной сердечной мышцы, с таким же совершенством должно исполнять функцию органа, заключенного в нашем черепе. Место, где в этом механизме помещается сознание, будет так же невидимо и так же лишено существования, как красивая китаянка, возникающая в результате коллективного акта символической манипуляции, проделанной группой не понимающих языка переводчиков. Где-то внутри предлагаемой машины размером примерно с нашу планету, среди приводов и шкивов, отполированных трубок и насосов, будут жить мысли, идеи и ощущения; это будет существо, не знающее, как оно было создано, вероятно, желающее это узнать, обладающее разумом, способным отвечать на наши вопросы — если бы только у него было средство общения с нами, а у нас — общения с ним.
Или можно себе представить огромную игру, в которую играет не персонал библиотеки, а все население земного шара. Каждый человек получает письма от других игроков, в конверты вложены только визитные карточки с именем и адресом отправителя; в зависимости от того, сколько он получил карточек, человек посылает свои собственные визитные карточки игрокам, включенным в его список знакомых. Образовавшаяся сеть общения, если первоначальные списки были правильно составлены, может, на наш взгляд, имитировать работу мозга, при этом узнавание нового соответствует собиранию новых адресов, но мысль присутствует только благодаря бесчисленным взаимодействиям индивидуумов, у которых существует немного забот, отвлекающих от игры, и которые действуют по определенным правилам, не понимая их смысла.
Таким образом, Розье предлагает создание всемирной сети информации, которая, если она достаточно расширится и если ее построение будет правильным, в конце концов сможет думать, хотя у нас не будет никакой возможности узнать, какие мысли посещают ее ум. Это будет мозг, составленный из отдельных людей, и скорость его мышления будет зависеть от налаженной почтовой службы, которая, надо признать, совершенствуется с каждым днем.
Наши первоначальные эксперименты с «механическим сознанием» были основаны на работе Раймунда Луллия, чья работа «Ars Magnum» содержит таблицы, согласно которым, следуя строгим правилам, можно вывести логические утверждения путем отбора и комбинаций определенных фраз. Согласно принципам Луллия, многим удалось создать еще более совершенные и разносторонние механизмы, состоящие из концентрических металлических дисков с тонкой гравировкой; в результате вращения этих дисков совершенно независимо от воли вращающего возникают целые фразы и предложения, содержащие идеи, которые проистекают всего лишь из случайной комбинации слов, выгравированных на полированной поверхности дисков. Такая машина, если она достаточно велика, способна создать связный письменный текст, и разработанная Розье теория «механической литературы» утверждает, что такой метод когда-нибудь заменит далекий от совершенства труд авторов, являющийся пока что единственным способом написания книг. Наши эксперименты в области «искусственной литературы» дали фрагментарные и условные результаты, но они позволяют надеяться на достижение значительного прогресса, когда будут разработаны все возможности, заложенные в «механической поэзии» Николаса Клери; однако, чтобы дать представление о стоящих на этом пути трудностях, можно упомянуть проблему «трех прилагательных», которая до сих пор не разрешена и, возможно, не поддается разрешению.
