Юли Цее - Темная материя
— Если вы не против, — говорит Шильф, — я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Относительно похищения?
На этот раз смеется уже комиссар:
— Нет. Относительно сущности времени.
4
— Удивительный вы комиссар! Не то чтобы я не хотел поговорить о сущности времени. В конце концов, это — моя профессия. Вы и правда хотите, чтобы я говорил с вами, как с моими первокурсниками? Для меня это будет почти что путешествием в прошлое. Как будто все это давно прошло. Захотели сделать мне приятное? Так что же мне — говорить с вами так, будто ничего не случилось? Сейчас вы смотрите на меня пустыми глазами, как манекен.
Себастьян берет чашку, делает глоток, затем второй, затем третий и только тогда продолжает говорить:
— Мальчиком в школе я хотел как-то написать историю про человека, который вдруг осознал, что вокруг него одни манекены. Теперь уж и не вспомню, что там из этого вышло. Записать я ее не записал. Так что буду говорить с вами, как с манекеном, господин комиссар! Как… с другом.
Вы знаете, что такое материализм? Любовь к деньгам? Нет. Хотя, может, и это. Материализм, о котором я говорю, — это мировоззрение, которое все выводит из одного начала — из материи. Даже идеи и мысли представляют собой с его точки зрения всего лишь проявления материального начала. Например, сны возникают как продукт биохимии.
Весьма популярное мировоззрение. Веру оно не только вытеснило, но заодно и заменило собой. Заповеди материализма триедины и просты. Не подвергай сомнению материальную природу космоса. Слепо веруй в причинно-следственную обусловленность хронологической последовательности событий. Почитай объективность и единственность познаваемой реальности.
Этот символ веры позволяет материалисту утвердиться в действительности так же надежно, как если бы он опирался на Бога. Хотя порой и попадаются феномены, которые противоречат (на первый взгляд!) материалистическим принципам и потому (до поры до времени!) оказываются необъяснимыми. Но против таких сомнительных случаев существует безотказное средство. На пробелы в картине мироздания просто наклеиваются этикетки. Привести пример?
Даже самый гениальный ученый не имеет ни малейшего понятия о том, почему яблоко падает сверху вниз, и заменяет отсутствующее понятие словом «гравитация». Такая же этикетка — «случайность». Или, если угодно, «дежавю», оно же — «интуиция». Непостижимости, закрепленные в терминах. Вы скажете, что девяносто девять процентов всех терминов — такие же этикетки? Возможно, вы правы. Если бы я мог соединить все научные дисциплины в одну, в результате получилось бы то, что давно существует на свете: язык.
Этикетки меня всегда отталкивали. В школе мне трудно было верить учителю, который пишет цифры на доске, но не может объяснить, что такое сила тяжести. Вместо того чтобы слушать его, я переждал, пока не дорос до того, чтобы читать Канта. Я с самого начала подозревал свой разум в тайных происках. Я догадывался, что он что-то добавляет к наблюдениям, что все данные наблюдений он укладывает в уже заданную систему. Таким образом он выстраивает понятный ему мир. И Кант это доказал. Он представил мне время, пространство и причинно-следственные отношения как категории разума. Дело не в том, верю я Канту или нет. Я почувствовал его правоту.
Все пути ведут к познанию, и ни один — обратно! Я очень долго страдал, осознав тот факт, что предметом моих исследований, очевидно, являются не элементарные частицы и их законы, а сам физик, который занимается их исследованием. В какой-то момент я перестал биться над вопросом о том, где находится поле, на котором трудится ученый-физик в поисках истины: в мире объективной реальности или же в мире явлений? Перестав этим терзаться, я начал дразнить своих коллег, утверждая, что вместо физики мы занимаемся психологией. Чистый вопрос дефиниции, не так ли? Разве это повод отчаиваться, покуда существует испытанная основа логики, возводящая надежные мосты над неведомыми безднами! Вероятно, не зря меня называли эзотериком.
Ну что вы! Курите, пожалуйста! Тем самым вы станете одной из двух персон, которым дозволено курить в эти покоях. Вот вам пепельница. Можете верить или не верить в ее вещественность, как хотите! В любом случае она выполнит свое назначение.
То же самое можно сказать и о времени. Оно выполняет свое назначение, и это более или менее все, что нам о нем известно. Согласно общепринятой точке зрения, оно представляет собой подчиняющийся строгим закономерностям процесс, необходимую последовательность причины и следствия. Людям много чего приходится делить между собой, и единственное, что они разделяют мирно, — это общие заблуждения!
Возьмите, например, этот дом. В 1896 году было начато строительство; в 1897-м улицы огласились перестуком плотницких молотков; вскоре стройка была завершена. И что же, по-вашему, было причиной его постройки? Нехватка жилья в начале семидесятых годов девятнадцатого века? Или эстетическая любовь к неоготике и необарокко? Я вам скажу, в чем причина, комиссар Шильф. Причиной строительства было его завершение.
Вы усмехаетесь. Но кое-что говорит в пользу моего тезиса. В какую величину вы оцениваете вероятность того, что план архитектора претворится в готовое здание? Не стесняйтесь сказать наугад! Восемьдесят процентов? Пускай восемьдесят. Вероятность того, что готовому зданию предшествовал архитектурный проект, составляет приблизительно сто процентов. Процесс строительства делает возможным появление дома. Но дом обусловливает процесс строительства. Таким образом, вероятность того, что готовое здание является причиной его же строительства, оказывается несколько больше, чем вероятность обратного предположения.
Вы все еще усмехаетесь. Забудьте этот шуточный пример! Он потребовался только для того, чтобы достучаться до вашего воображения. Пожалуйста, Шильф, не стряхивайте пепел в блюдечко, я же специально принес вам пепельницу! Или вы ее не заметили?
Вернемся к гипотезе о множественных мирах. Надобно сказать, в ее появлении повинен Господь Бог, точнее говоря, его отсутствие. Причиной появления человека на земле, как на грех, послужило чудо. Под чудом я подразумеваю поразительное стечение случайных обстоятельств. В момент Большого взрыва у Вселенной было в запасе бесконечное число вариантов будущего развития. Число вариантов, предполагающих возможность биологической жизни, составляло среди них ничтожно малую долю. И тем не менее был избран тот вариант, который привел к нашему появлению. Все наблюдаемые нами природные константы настроены так, чтобы при них мог существовать жалкий комочек биомассы под названием человек. При самомалейшем отклонении от ныне действующих физических законов нас бы просто не было.
Распробуйте-ка хорошенько, каково это будет на вкус, господин комиссар: вы — невероятность. Я — невероятность. Мы — случайность, вероятность которой равна одному к десяти в пятьдесят девятой степени. Только представьте себе такое число — с пятьюдесятью девятью нулями, Шильф! Сколько раз вам пришлось бы кинуть игральные кости, для того чтобы хоть один раз выпало ваше существование?
Вам становится не по себе от этих чисел? Голова идет кругом? Еще бы! Как же необдуманно было при таком-то положении отправлять в отставку Бога, нарочно изобретенного в качестве часовщика такого прецизионного механизма, как Вселенная! Брошенный на произвол судьбы физик возводит собственное существование в ранг сомнительной случайности и, ведя исследования, работает против себя самого. А что, если бы Большой взрыв породил не один-единственный, а десять в пятьдесят девятой степени миров? И среди них по меньшей мере один с такими условиями, которые требуются для существования человека? Таким образом, комиссар Шильф, вопрос о Боге переходит в разряд статистических проблем.
Где-то вам уже попадалась эта фраза? А я ее написал. Так что у нас с вами, можно сказать, есть нечто общее.
С тех пор как квантовая механика установила, что мельчайшие элементарные частицы до момента, когда они попадают в поле зрения наблюдателя, одновременно существуют в различных состояниях, идея о множественных мирах перестала быть условным философским понятием, превратившись во внутренне непротиворечивую гипотезу. Кроме того, она признает за человеком свободу воли. Ибо с ее точки зрения безразлично, до какой степени в пределах отдельных миров мы подчиняемся законам причинно-следственных связей, поскольку своими действиями мы можем порождать новые и новые вселенные. Вследствие этого за нами остается свобода выбора того или иного решения.
Таковы преимущества множественных миров. Их недостатки превращают даже миролюбивых физиков в холериков, оголтело отстаивающих свое мнение. Все эти выдумки, возмущаются они, есть не что иное, как судорожная попытка каким-то способом обойти идею высшего разума в качестве дизайнера этого мира. «D’ac-cord!»[24] — говорю я. Выдвинутое нашими оппонентами богохульное предположение представляет собой такую гипотезу, которая не поддается проверке. Ладно, «D’ac-cord!», принимаю и это. Правы все — критики мультиверсума, равно как и его сторонники, и в то же время они заблуждаются. Как те, так и другие. Причем — обратите на это внимание! — потому что все они материалисты.
