Стивен Фрай - Пресс-папье

Мы гордимся – или гордились когда-то – многоликостью нашего общества, его гибкостью и терпимостью. Но по мере того, как мы возвращаемся, в отношении политическом и социальном, к структурам более жестким, политики начинают прибегать к языку общих исходных положений и неоспоримых утверждений. Если снова воспользоваться метафорой банкноты, можно сказать, что вся наша экономическая система построена на фундаментально ненадежном, иллюзорном стандарте: в банке нашем нет ничего, кроме догм и деклараций.

В конце концов, я не уверен, что слово «свобода» для меня предпочтительнее фразы «умозрительно ограниченный объем действий, предпринимаемых в расширенных рамках предписанных социальных параметров». В последнем случае я, по крайней мере, понимаю, о чем идет речь.

То, что происходит с жалобами, страшно меня беспокоит. Часть проблемы состоит в том, что я завел себе роскошный будильник. Я отказался от честной чашки утреннего чая и плюнул в кипяток, которым снабжала меня по утрам моя старая автоматическая чаеварка, я повернулся спиной к попискиванию, болезненно напоминавшему мне сигналы кардиографа, грозящие выродиться в монотонное нытье, – вместо них я с радостью ввел в мой дом черный ящичек, который вырывает меня из мира грез, включая телевизор. Я понимаю, что это постыдная роскошь, но если учесть, что днем я исполняю тайную дипломатическую миссию, а по ночам безвозмездно занимаюсь нейрохирургией, утро дает мне единственную возможность заглянуть в волшебный глаз телевизора. Думаю, мой сибаритский образ жизни станет внушать вам несколько меньшее отвращение, когда вы услышите, что программа, которая осушает медовые росы моей дремоты, называется «Открытый эфир», – она начинается в девять утра, затем, протянувшись некоторое время, уступает место сериалу «Килрой» или каким-то иным фантастическим эскападам помраченного ума, а затем, около одиннадцати тридцати, возвращается на экран, чтобы прибрать за собой грязь, которую успела развести в первой своей половине.

«Открытый эфир» – это жутковатый патент, выдаваемый сумасшедшим нашей страны.

В том, что наш остров ломится под тяжестью переполняющих его буйнопомешанных граждан, никто сомнений не питает, меня тревожит другое, а именно то, что им официально предоставлено право на каждодневную демонстрацию их причудливых маний. Возьмем хотя бы бильярд. Каждый, кто даст себе труд заглянуть в рейтинги телепрограмм, с первого взгляда увидит, что чемпионат мира по бильярду среди профессионалов привлек к Би-би-си-2 чуть ли не наибольшее за весь год число телезрителей. Иными словами, бильярд чрезвычайно популярен. Он нравится очень многим. Миллионам и миллионам людей. Би-би-си-2 показывала его в течение семнадцати дней – главным образом, по второму каналу. А после этого люди, которые, скорее всего, и смотрели-то (хорошо, если раз в семь дней) обычный десятиминутный выпуск новостей Би-би-си-2, в течение нескольких недель засыпали Би-би-си жалобами – в письмах, по телефону, по факсу и телексу, – согласно которым по телевизору ничего, кроме бильярда, не показывают. Мало того, что это откровенная ложь, она еще и приводит меня к выводу до крайности грустному и безнадежному. Неужели эти люди полагают, что Би-би-си откажется от возможности показывать популярнейшие спортивные соревнования лишь потому, что миссис Эдит Плакетт и еще несколько сотен людей не понимают их правил и не хотят их смотреть? Да можете безбоязненно поспорить хоть на последние ваши носки, что половина тех, кто негодует по поводу бильярда, просидела точно приклеенная у телевизоров все две уимблдонские недели. И ладно бы их телевизоры только Би-би-си принимать и могли – тогда им, безусловно, можно было бы посочувствовать, – но ведь большинство из нас имеет возможность смотреть четыре канала, и даже если три других не показывают то, что нам по вкусу, означает ли это, что мы должны докучать бедным составителям программ нашими бессмысленными предрассудками?

Стиль этих жалоб, хоть он и свидетельствует о буйном помешательстве их сочинителей, относительно безвреден: в Би-би-си сидят не такие ослы, чтобы обращать внимание на несколько сотен жалобщиков, противостоящих пятнадцати миллионам тех, кто следил за чемпионатом. Но, увы, корпорация эта отличается такого рода выдержкой далеко не всегда. Руководители ее радио, хрупкого родителя телевидения, обладают роковой склонностью пренебрегать арифметикой. Ложный аргумент их состоит в том, что если семьдесят процентов из двух сотен полученных телефонных звонков и писем оказываются неодобрительными, программу следует считать непопулярной. Но не следует забывать о том, что по меньшей мере девяносто процентов этих двух сотен жалобщиков можно было бы мигом изолировать от общества, основываясь на разного рода законах об охране психического здоровья, имеющих целью оградить это самое общество от ущерба, который способны нанести ему одичалые маньяки. Так почему же мнению душевнобольных отдается предпочтение перед таковым же людей уравновешенных?

Существовал некогда веселый и благопристойный радиосериал, бывший немного нереалистичным для столь хорошо задуманной и исполненной программы. На мой вкус, он слишком изобиловал всякими «ну и ну!» и «о боже!». Время от времени из уст персонажей вырывалось «дьявол!» или «черт побери!», но происходило это слишком редко, чтобы давать представление о подлинной британской речи, в которой, как всем нам известно, сплошь и рядом используются богохульства и бранные слова, связанные с постелью и сортиром. Однако и эти немногочисленные «боги», «черти» и «дьяволы» превысили меру терпения среднего слушателя Радио-4. И тогдашнее радионачальство принялось отдавать пугающие приказы относительно языка передач, едва их не погубившие. Пишущие для радио люди попали в такое же положение, в каком несколько столетий назад пребывали живописцы. Если без половых органов никак уж не обойтись, их надлежит окутывать, вгоняя слушателя в соблазн, кисеей. Недвусмысленные выражения запрещаются, двусмысленные допускаются. Новое поколение наших детей будет расти, относясь к сексуальности как к отталкивающему явлению мира взрослых, наполненного страхами и чувством вины, и оставаясь огражденными от нее до тех пор, пока они не совершат преступления уже одним тем, что повзрослеют.

Пора бы телевизионному начальству прекратить считать письма, которые оно получает, образчиками чего бы то ни было помимо бреда измученных болезнью людей, нуждающихся в неотложной помощи. Нормальные граждане нашей страны слишком заняты собственными делами и жизнью, чтобы успевать писать даже к родным и друзьям, не говоря уж о радио– и телевещательных компаниях, и пока мы не поймем это и не начнем автоматически, не читая, отправлять жалобы в мусорную корзину, нами так и будут править люди с расстроенной психикой.

Тише, тише… человек мучается. Всего через несколько недель после сочинения им статьи «Решительно ни о чем» он высасывает из пальца статью о том, как он писал статью… таки вывернулся, собака.

Я понимаю, это отдает наихудшего рода созерцанием собственного пупа, однако полагаю, что вам, возможно, будет интересно узнать, как писалась эта статья. Будучи порождением коммуникационной революции, бума информационных технологий и всех прочих электронного характера взрывов, произошедших за последние несколько лет, я думаю, что могу оправдать столь безвкусное самоомфалическое исследование, сказав, что статья эта не была бы сочинена, вычитана и отправлена в «Слушатель» именно так, как все это произошло, без помощи блестящих технологий, о которых многие говорят, хватаясь за головы, что технологии эти внушают им омерзение ничуть не меньшее того, какое испытывает при виде телячьей отбивной вегетарианец.

Узкоприкладные детали ее сочинения таковы: она была набрана с использованием текстового редактора и отправлена по телефону посредством факса. Возможно, более интересным для вас будет рассказ о программах, которые работают в параллель с текстовым редактором, помогая изнуреному журналюге поспешать к предельному конечному сроку. Позвольте мне рассказать кое-что о моем, как выражаются в армии, «снаряжении». У меня имеется дигитайзер звука, который помогает мне, наговорив в микрофон некую фразу, заставить компьютер приветствовать меня, когда я его включаю. Он может, к примеру, сказать моим голосом «С добрым утром, Стивен!» или «Ну, давай, порадуй меня» – голосом Клинта Иствуда. Назвать его рабочим инструментом мог бы, наверное, лишь музыкант или режиссер радио, но, когда каждую вашу опечатку встречают обезьяньим визгом или гудком клаксона, это все же лучше скучного ЭВМовского «бип». В моем распоряжении имеются также десятки шрифтов, или «фонтов», как их именуют компьютерщики. Диапазон фонтов простирается от простого, но элегантного «Таймс Роман» до куда более изысканных «Тиффани» и «Трамп Медиивэл», минуя по пути «Гальярду», «Гарамону» и «Гельветику». Имеются также и тысячи цветов – я могу полностью контролировать их оттенки и насыщенность, добиваясь сочетания красок, которое нравится мне больше всех прочих. Оба они, звук и внешний облик, обеспечивают удовлетворение моих простых анальных приоритетов, являясь аналогами создаваемых бумагой тактильных ощущений, ее запаха, цвета чернил и толщины пера – всего того, чему писатели прежних времен уделяли внимание столь маниакальное.

Похожие книги на "Пресс-папье", Стивен Фрай читать полностью, без сокращений.

Шолом Алейхем - Веселая

Ольга Азарова - Неудавшаяся

Владимир Клепачёв - История

Макс Фрай - Сказки старого

Эптон Синклер - 100% [худ.