Синтаро Исихара - Соль жизни
Когда сын уже поднялся на корабль, настало время поторопиться и мне. Качка становилась все сильнее. Из-за того, что судно стояло на месте, волны били в борт и раскачивали его еще больше. В этот момент человеку, находящемуся в воде, всегда кажется, что ветер сильнее, а волны выше, чем на самом деле. Я привык к этому, но и мне инстинктивно хотелось поскорее подняться на судно вслед за сыном. И тут я допустил ошибку.
Когда я поднимаюсь на борт корабля сам, я всегда принимаю меры предосторожности, но сейчас, уже отправив сына вперед, я забыл это сделать — уж слишком волновался из-за сына. Схватившись за лестницу, я решил забраться наверх возможно быстрее. Я дернулся вверх, поставил ноги на перекладину, восстановил равновесие и собрался лезть наверх, но тут в корабль, который был накренен в мою сторону, ударила волна, он подпрыгнул и накренился в другую сторону. До этого момента висевшая лестница образовывала некоторый зазор с бортом корабля, но теперь она сработала как рычаг — ее приподняло так, что перекладина зажала мой палец. На мне были тяжеленные баллоны, пояс и набравший воды гидрокостюм. Словом, весил я изрядно. И вот представьте себе: корабль раскачивает на волнах, а мой средний палец зажат между бортом и ступенькой, которая представляет собой тонкую металлическую трубку. Ноготь вместе с верхней фалангой тут же сплющило, а какая-то косточка — хотел бы я знать, как она называется — хрустнула и сломалась. Сам же я снова плюхнулся в воду. Я хотел понять, что случилось с рукой, но единственное, что я смог увидеть, — это кровь, проступившую сквозь перчатку. Тут кто-то подсунул под лестницу багор и выправил ее. Когда я поднялся на корабль и снял перчатки, то увидел, что ноготь размозжило, а сам палец приобрел такую форму, что любому дураку было ясно — он сломан.
Мы поплыли на остров, и в тамошней клинике мне сделали рентген. Оказалось, что фаланга была раздроблена на три части и представляла собой какую-то кашу. Молодой врач сказал, что надо делать операцию — срезать ноготь. Клиника не внушала доверия, и сам врач предложил услуги токийской больницы того университета, который он закончил. Позвонив своему знакомому в хирургическое отделение, он договорился, что мне там сделают операцию вечером того же дня.
Палец ныл, но острой боли я не чувствовал. В доме рыбака я принял душ и переоделся. До самолета еще оставалось время, и мы с сыном успели посидеть за пивом. Рыбак беспрерывно извинялся за то, что его молодой помощник не просунул вовремя багор между корпусом корабля и лестницей, но я уже не сердился.
Когда мне делали операцию в токийской больнице, было довольно больно. Медсестра, которая сняла с меня временную повязку, посмотрела на палец и сказала: «Будет больно». От ее слов мне стало нехорошо. Перед тем как вколоть мне обезболивающее, доктор произнес: «Если будет больно, разрешаю плакать». Первая фаланга — место в организме самое болезненное, боль от укола была ужасной.
Я вспомнил про то, как однажды по пути на острова Тогара мы остановились в Тоса-Симидзу на Сикоку. Мы совершали погружение неподапеку, и я первым добрался до дна. Течение было довольно сильным. Я ожидал своих товарищей, опираясь рукой о скалу. Решив опереться поудобнее, я переместил руку в перчатке и напоролся на морского ежа. Его иголка прошила перчатку и вошла под ноготь указательного пальца. Ощущение было такое, будто меня шарахнуло током. Боль пронзила меня до ладони, я закричал и выронил загубник. И хотя я вовсе не собирался практиковаться в экстренном подъеме, в каком-то ступоре я мигом взлетел на поверхность с глубины в двадцать метров.
Поскольку иголка засела глубоко, и вытащить ее не удавалось, я по чьему-то совету попробовал растворить иголку в уксусе. Два полных дня я продержал палец в стакане с уксусом. Было так больно, что я беспрерывно пил спиртное, так что у меня заболел желудок. Я еще раз убедился, что боли в желудке — заболевание нервное.
Итак, мне загнали тонкую иголку в палец. По сравнению с иголкой морского ежа ощущение было другим. Поскольку на кончике пальца мало кровеносных сосудов, то для лучшей циркуляции лекарства требуется сделать несколько уколов. Плакать я не плакал, но вскрикивал каждый раз довольно громко.
Наркоз подействовал, и во время операции больно не было, но такое уж это было место, что палец довольно сильно ныл еще целых два дня.
Через три дня в городе Наха на Окинаве должно было состояться первое мероприятие только что образованной парламентской фракции Накагавы, в которой я являлся ответственным секретарем. Мое состояние было таково, что не позволяло мне отправиться туда. Я позвонил Накагаве Итиро, сказав ему, что сильно поранил палец и врачи запрещают мне выходить из дому. А еще я сказал, что могу присоединиться к нему только в том случае, если мы донесем до присутствующих в зале ту решимость, о которой я уже давно ему говорил. В противном случае наше собрание превратится в обычную для других фракции формальность, и тогда ехать мне туда незачем.
Уже долгое время я повторял Накагаве следующее: на предварительных выборах председателя партии, которые были намечены на осень, следует придать партии новый импульс — вне зависимости от того, сумеем ли мы набрать пятьдесят выборщиков. А для того чтобы обеспечить прорыв, сам Накагава должен выдвинуть свою кандидатуру. Чтобы наша только что созданная крошечная партия могла завоевать авторитет, кроме указанной мной решительной тактики, никакого другого пути не существовало. И только в таком случае я, как ответственный за разработку фракционной политики, смогу выполнить данное мной перед коллегами обещание привести Накагаву к успеху.
Сначала мы поговорили с Накагавой по телефону. Следующую встречу я назначил в его офисе. Я хотел прибегнуть к тактике устрашения: появиться с рукой на перевязи, в бинтах, сквозь которые проступила кровь.
— Я все понял. Я тоже обо всем этом много думал. Постараюсь сделать так, как ты хочешь.
— Нет, это ответ функционера. Я хочу знать, боремся мы или нет. Если не боремся, то тогда вся затея с созданием новой фракции теряет всякий смысл. В таком случае я слагаю с себя полномочия.
— До тех пор, пока я не перестану заниматься политикой, я буду прилагать усилия, чтобы достичь намеченной цели.
— Одних усилий мало, нужна решимость.
— Она у меня есть, это вопрос времени…
— Ты все-таки слишком застенчив. Если тебе требуется помощь, чтобы высказать свою решимость, давай сделаем так. Вместе с нами поедет один журналист, я подскажу ему, какой вопрос он должен задать, а ты уж тогда дай понять, что у тебя на уме.
— Договорились. Действуй.
Так получилось, что на следующий день я вылетел на Окинаву. Я не чувствовал особой уверенности в успехе и потому рассказал все Хасэгаве Сиро, самому пожилому в нашей фракции. Он отправился вместе с нами, хотя еще не оправился от болезни. Во время полета мне удалось заручиться его поддержкой. Он сказал: «Ты абсолютно прав. Только так мы сможем заставить его поступить по-мужски».
Итак, я получил подтверждение своей правоты и в тесном самолете, и Накагава не нарушил своего обещания.
Не знаю уж, что творилось в душе у Накагавы, но только он не стал дожидаться вопроса подготовленного мной журналиста и во время своего выступления абсолютно определенно сказал, что выставляет свою кандидатуру на осенних выборах руководителя партии.
Решимость Накагавы привела к тому, что тогдашний премьер Судзуки подал в отставку, были проведены выборы, в которых участвовали четыре кандидата, был сформирован новый кабинет. Как я и ожидал, Накагава занял на выборах последнее место. Похоже, он переживал. Я говорил ему, что к поражению следует отнестись по-философски, но он меня не слушал.
Этот разговор состоялся во время предвыборной кампании. Мы закончили все встречи, которые планировались на тот день. Сели выпить. Накагава пьянел быстро. И вот, под воздействием винных паров, он недовольно сказал: «С тех пор как мы с тобой познакомились, я все делаю так, как ты мне нашептываешь. От этого у меня со многими друзьями испортились отношения».
— С кем это? — спросил я.
— Вот с Танакой Какуэем, например. Ты все твердишь: «Не должно быть коррупции, не должно быть коррупции». И я за тобой повторял. А мне этот Какуэй очень даже нравится. Если так все и дальше пойдет, и с Абэ у меня отношения, наверное, испортятся.
Когда он повторил это несколько раз, я тоже не сдержался и безжалостно влепил ему пощечину. Потом тут же взял себя в руки: «Извини, я не прав. Если все обстоит так, как ты говоришь, я вместе с тобой готов хоть в ад, хоть куда!» Однако все кончилось тем, что Накагава покончил с собой.
Кто-то мне говорил: «Если бы ты не сагитировал Накагаву баллотироваться в президенты, он бы остался жив». Что ж, может, этот кто-то и прав. Если мне было бы предоставлено слово, я бы сказал так: «Если бы я не сломал тогда палец, я бы так на Накагаву не наседал».
