Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 10, 2000
Думаю: каламбур получился — ну и пусть. И вдруг вижу что-то странное: он, улыбаясь, приложил палец к губам, потом придвинулся ко мне и зашептал: «Говорите, продолжайте говорить еще минуту. Только не реагируйте никак на то, что я вам сейчас покажу. Никаких восклицаний, я все объясню позже. — А сам громко, как бы после заминки: — Ну что ж… Это ваше право… Я ничуть не настаиваю, поймите меня… Просто я считал своим долгом… И извините, ради Бога, если мое предложение вас как-то задело, покоробило…» Говоря это, он нагибается к шкафу — новому, который сегодня принесли, — тихо открывает дверцы… там деревянные дверцы в нижнем отделении… запускает руку, легонько шарит где-то по верхней доске — и вдруг достает, показывает мне черную какую-то машинку… или приборчик, величиной с ладонь. И снова палец к губам… Показал — и сунул обратно… И так же тихо дверцы прикрыл. «Так я ухожу, — продолжает он вслух. — Во всяком случае, Валерий Вениаминович, примите мою благодарность хотя бы в словесной форме…» — «Принимаю, принимаю». Я растерялся, не знаю, что говорить. Мы стоим в прихожей. Он шепчет: «Выйдете со мной на лестничную площадку». Выхожу. «Ключ взяли? — шепчет. — А то смотрите, дверь захлопнется…» — «Взял». — «Ну, захлопывайте, да погромче… Вот так… Ну, видели? Можете теперь громко делиться впечатлениями, он нас не слышит». — «Кто?» — «„Жучок“. Подслушивающее устройство. Это Генрих у нас увлекается такими штуками. Сейчас сидит в машине где-нибудь неподалеку и пишет на магнитофон… Так что я пришел к вам, Валерий Вениаминович, и этот смешной разговор повел — для вашей безопасности. И для моей тоже. Чтобы они убедились, что мы с вами чисты, как пионеры, в наших взаимоотношениях: в прошлых и в будущих… А то он думал, что сейчас понапишет на меня компромата и сможет оспорить сегодняшний конкурс. Не тут-то было». — «Он пытается выплыть в бурлящем море! — вспомнил я с ужасом. — Ищет, за что бы схватиться! А вы не только не бросаете ему круга — еще и смеетесь над ним?» Он окинул меня быстрым внимательным взглядом. «Значит, этой женщины не существует на самом деле?» — продолжал я. «Почему? Разумеется, она существует. Он же не дурак, может проверить: я действительно не спектакль тут разыгрывал. И вы тоже. Все было по-настоящему. В том-то вся и тонкость… Да он и так понял, о ком шла речь: это моя двоюродная сестра… Я вам советую, Валерий Вениаминович, сегодня попозже начать, например, расставлять книги — ну и как бы „обнаружить“ этот „жучок“… Да, и лучше выньте-ка из него батарейки…» — «А потом что?» — «Да ничего. Пусть лежит. Если вас беспокоит, что кто-то придет за ним… Ну, можете позвонить в магазин завтра и сказать, что нашли в шкафу загадочное устройство, назначения которого вы не знаете. Пусть вам объяснят, что это не бомба. Поиздевайтесь над ними, скажите, что сейчас вызовете саперов». — «Хорошо. Вряд ли это доставит мне развлечение… Признаться, меня удивляет…» — «Что вас удивляет, Валерий Вениаминович?» — «Ваша самоуверенность… И… я спрошу вас…» — «Спрашивайте. Я весь к вашим услугам». — «Вы действительно настолько хорошо знаете своих друзей, что можете предвидеть все их действия?» Он улыбнулся: «Конечно. Если б это было не так, я бы не победил в сегодняшнем конкурсе». — «Гм, пожалуй. Если б вы явились ко мне сегодня вместе с ними…» — «Вот видите!» — «Но это значит, что вы и мое поведение предугадали. А откуда вам было знать?..» — «Нет, конечно, я не знал наверняка. Но вероятность была, что эти дураки вас выведут из терпения…» — «Я не про это. Откуда вам было знать, что я не куплюсь на их приманки?» Он пожал плечами: «Мне было достаточно нескольких ваших слов, которые вы произнесли вчера на тротуаре возле моей машины». — «Значит, и сейчас, когда вы шли ко мне, вы были уверены, что все пройдет гладко?» — «Да».
Я рассматривал его с какой-то непонятной мне самому неприязнью. «Здесь вы могли сильно ушибиться, Владимир…» — «В смысле?» — «Удариться, треснуться, говорю. Вы очень рисковали. Вам все-таки следовало меня предупредить, хоть в общих чертах, прежде чем мы зашли в квартиру». Он перестал улыбаться и несколько секунд смотрел на меня серьезно, даже с тревогой. «Но… Валерий Вениаминович… если так… Я, по-моему, выразился недвусмысленно, и я могу повторить: никакого спектакля для „жучка“ я не разыгрывал. Все было истинной правдой… Поэтому… если вам угодно вернуться… нет, не в квартиру, а к этой теме…» — «Но вы же сказали, что она еще не разведена?» — «Да. Но это… решится в течение двух-трех месяцев, я полагаю. Вряд ли больше…» — «Ну так пусть сначала разведется. Я не хочу новой троянской войны».
(Долгое молчание.
Наконец слышится мой вопрос:
— Это все?
— Все.
— И дальше ничего?
— Абсолютно.
— Но вы… ее ждете?
— Да нет… Зачем ставить себя в зависимость от призраков?)
Байтов Николай Владимирович родился в 1951 году. Образование — высшее математическое. Автор сборника стихов «Равновесие разногласий» и прозаической книги «Прошлое в умозрениях и документах». Публиковался в журналах «Знамя», «Лепта» и др. Живет в Москве. В «Новом мире» печатается впервые.
Людмила Абаева
На зов неведомой отчизны
И все мне помнится, как ото всех тайком
по аспидной доске крошащимся мелком,
не одолев внезапного волненья,
я первое пишу стихотворенье.
О, как дрожит божественно рука!
А в синеве окна нездешняя звезда
все медлит и влечет неведомо куда —
мерцающий мелок в руке незримой Бога,
моя душа у горнего порога,
что смотрит на меня издалека.
Все мы агнцы не божьи, но адовы,
Возлюбившие терпкость греха.
Словно сок по рукам виноградаря,
Кровь течет по рукам Пастуха.
Заходило кровавое брожево…
Боже правый, спаси и прости!
Смерть ли в землю российскую брошена
Из Твоей милосердной горсти?
Если — жизнь, то откуда старинная
Обреченность грядущих времен:
В этом мире загубят невинного
Под круженье зловещих ворон.
Памяти Евгения Блажеевского.
Мы шли по кладбищу печальной вереницей,
На плитах скорбные читая имена.
Деревья маялись, кричали в небе птицы,
И первой зеленью цвела вокруг весна.
Мы шли в молчании среди крестов и звезд,
Среди обнов ликующей природы
И горько думали, как быстротечны годы,
Под шелест несмолкающий берез.
Тебя он принял, сокровенный Бог,
В земной глуби, в заоблачных высотах.
И, словно пчелы мед сладчайший в соты,
Мы слезы принесли на твой порог —
То наша жатва, наша благодать
От всех даров земной мгновенной жизни.
И мы на зов неведомой отчизны
Вслед за тобой идем уже — как знать…
Туманы тяжкие сошли с небесных гор
давай оставим безнадежный разговор
Вокруг ни щебета ни трепета листа
и только странная на сердце маета
Среди безмолвной беспредельной белизны
мы словно заживо в себе погребены
А снег все падает ликуя и слепя
как на минувшее смотрю я на себя…
О, эта странная, глухая,
гудящая, как поезда
в осеннем сумраке без края,
и тянущая в никуда
тоска — поворотила тайной
жизнь от начала до конца
так, что и в зеркале случайном
своим не признаешь лица.
Духу небесному, истинно сущему,
я присягнула на горнем огне.
Тайными песнями, звездными кущами
голуби снов прилетели ко мне.
С этой поры и живу, зачарованна,
с сердцем бестрепетным в черные дни.
Где моя радость и где моя родина? —
знают далекие в небе огни.
О, Господи, осень! Погожий денек для двоих,
бредущих одной бесконечной конечной дорогой
все мимо и сквозь шелестящих, летящих, убогих
и солнцем последним пронзенных просторов твоих,
и солнцем последним, слегка веселящим унылость
домов, и скамеек, и сквериков цвета дождей.
Подай же им, Господи, солнца на сырость и сирость,
на зябкую старость, на бедные игры детей.
И дай мне свободу лететь и лететь
безмолвной листвой, устилая безмолвную твердь.
Роман Солнцев
Двойник с печальными глазами
Рассказ
П ро этого унылого типа, который приходил на все наши собрания в геолкоме или камералке, мы знали — он из КГБ. Садился обычно в дальнем углу, доставал планшет с целлулоидной пленкой, как если бы тоже имел какое-то отношение к поисковой партии, но, надо отдать ему должное, вопросов не задавал — просто сидел, тускло мерцая черными глазками на темном же лице. То ли из казачков, то ли украинец с турецкой кровью…
