Дэйв Чичирелли - Фейкбук. Реальная история, основанная на настоящей лжи
Началось все с «Дороги из желтого кирпича». Всем делам, которые рассматривались несколько дней, мы присваивали кодовые имена. Чтобы было смешнее, на этой неделе мы взяли темой «Волшебника из страны Оз», и «Дорога из желтого кирпича» показалась нам хорошим названием для дела о граффити.
Это предельно стандартное дело растянулось на два дня только потому, что за одно заседание не удалось просмотреть все доказательства. Прения шли быстро. Единственной заминкой стало заявление сумасшедшей Присяжной 8, что уличное искусство не является преступлением, так как его выставляют в музеях. Остальные голоса перевесили, и мы ушли на перерыв.
Присяжный 10 пила воду из бутылки. Мы с ней обычно сходились во мнениях, к тому же нас объединяло схожее отношение к выходкам Присяжного 8.
— Интересно, они часто меняют бургеры? — кивнул я на торговый автомат с бургерами «Уайт Касл».
— Не хочу об этом думать. Они выглядят не совсем настоящими, даже если их покупать в ресторане. Честно говоря, я ни разу этого не делала. Не готова… покупать гамбургеры мешками.
— Мудро.
— Ну… вы это слышали? — спросила она.
— Что?
— Присяжного 8. Она художественный критик.
— Да ладно, — мы рассмеялись. — Вообще-то, — продолжил я, — мне нравится, как она поставила себя выше всего судебного процесса, найдя возможность напомнить остальным, что у нее имеется собственная рассылка.
— Уверена, это настоящий хит в ее реабилитационном центре, — мы снова засмеялись.
Присяжный 8 прошла мимо, и мы тут же умолкли.
— Наверное, пора обратно в зал.
Мы слушали следующее дело. Что-то вроде подозрения на участие в банде. У человека нашли пистолет, а потом он сбежал при попытке ареста. Прокурора мы уже видели раньше — молодой пухлый парень, довольно мелочный. Он вызывал офицера, производившего арест, — тоже молодого, но крепкого и мускулистого. Для таких не существует полутонов. После формальных вопросов мы наконец добрались до сути дела.
— Я патрулировал улицы, когда увидел подсудимого, Амади. Он копался под колесом припаркованного внедорожника. Вытащил какой-то подозрительный предмет и засунул его в ботинок.
— Вы узнали подсудимого?
— Я не сталкивался с ним раньше, но я слышал о нем. Известно, что он состоит в одной из банд с окраины.
— Что случилось потом?
— Когда я приблизился к подозреваемому, он убежал.
Офицер проявлял… ну не презрение к происходящему, но нетерпение точно. Он производил впечатление человека, которому есть чем заняться.
— Мы с напарником бросились за ним и через несколько кварталов догнали подозреваемого. При обыске мы обнаружили незарегистрированный пистолет.
Тяжеловесный прокурор предъявил фото пистолета, потребовал обычных формальностей и подтверждения в протоколе, что это именно то оружие. Затем зачитал официальное заключение, из которого мы узнали, что пистолет был заряжен, а номера с него спилены.
Полицейский покинул зал. Наверняка оружие собирались использовать по назначению или продать, а этот коп предотвратил что-то мерзкое в мерзкой части города.
В зал вошла адвокат, средних лет женщина с рыжими волосами. Ожидая подсудимого, она шуршала какими-то бумагами. Не знаю, чего мы все ждали, но вот к испуганному ребенку, которого ввели в зал суда, мы явно не были готовы.
Ему было шестнадцать, но выглядел он лет на двенадцать. Кожа да кости — возможно, он голодал — старая, висящая мешком толстовка, надорванная у ворота.
— Назовите суду имя, — потребовал прокурор.
— Я пошел в молодежный центр с семью баксами…
— Я сказал, назовите свое имя!
Ребенок был в шоке. Прокурор выглядел как последняя задница.
— Что?
— Назовите имя для протокола.
— Амади Джонсон.
— Что вы делали вечером третьего февраля?
— Я пошел в молодежный центр с семью баксами. Два на проезд и пять на танцы.
Присяжный 8 навострила уши, услышав про проездной.
— Что случилось потом?
— Я шел в молодежный центр и кое-что увидел на земле рядом с мусоркой. Вау, подумал я, это же пушка, — он говорил медленно, и речь казалась отрепетированной. Каждое слово давалось ему с трудом.
— Что вы сделали?
— Я спрятал его в ботинок, чтобы отнести домой. У меня дома записан номер, который я видел в новостях. Если по нему позвонить, полиция заберет пушку, а меня наградят.
Адвокат сжала его предплечье и кивнула, успокаивая.
— Что вы сделали, когда заметили офицера полиции?
— Испугался и убежал.
— Почему вы убежали, если вам нечего было скрывать?
— Испугался.
— Чего вы испугались?
Очень неприятно смотреть, как мучают ребенка. Естественный отклик — защитить его. Вся динамика процесса пошла в жопу. Он был слабый, бедный, необразованный. Он выглядел жертвой.
— Вы когда-нибудь слышали о банде НЮЗ?
— Нет, я не знаю, кто это.
— Вы не собирались отдать пистолет в банду?
— Я кое-что увидел на земле рядом с мусоркой. Вау, подумал я, это же пушка.
Сложно было не заметить, что он повторяет некоторые фразы дословно, будто заученный урок. Но в то же время… будь я на его месте, я бы тоже продумал, что стану говорить. А я взрослый. Взрослый образованный человек из хорошей семьи. Мальчик с трудом мог себе позволить двухдолларовый проездной на метро, чтобы поехать на танцы. Если бы он оказался не в то время не в том месте, так бы все и случилось, наверное. И версия его звучала убедительно. Особенно если учесть, что всем своим видом он внушал мне чувство вины.
Обсуждали тяжело и долго, как никогда раньше. Дело получалось совсем не таким оторванным от жизни, как предыдущие. В нем не было потерпевших, и мы вообще не были уверены, что случившееся можно счесть преступлением. Если так, то Амади — просто ребенок, которого неправильно поняли.
А если проголосуем иначе, он — преступник. Или наша жертва.
Мы — карающая рука того самого общества, которое позволило ему оказаться на дне. Было совершенно необязательно отправлять его на судебное разбирательство… и у нас определенно пропало ощущение, что мы развлекаемся.
Мнение присяжных разделилось, но никто не знал толком, что думать и что делать. Некоторые воздержались, несколько человек отсутствовали — и мы не смогли набрать необходимых одиннадцать голосов ни за оправдание, ни против. Рассмотрение перенесли на другой день, когда станет возможным представить больше доказательств.
Мы присвоили этому делу имя «железный дровосек» без особой на то причины. Вышли из суда и тихо, неловко попрощались друг с другом.
Я чувствовал себя ужасно вымотанным и несчастным. Поэтому решил написать Даре:
«Просто хотел сказать, что очень жду субботы. Это много для меня значит».
Я понял, что совершаю ошибку, еще не отправив сообщения. Но я его отправил. У нас было всего несколько свиданий. Глупо писать такое, поскольку теперь День святого Валентина превращался в Серьезное Событие, и в наших только что начавшихся отношениях возникали какие-то ожидания.
Я решил проветриться, отправившись домой пешком через Чайна-таун. В конце концов я вышел на свою улицу. Еще не было семи, но уже стемнело, а ветер пронизывал до костей. Очень хотелось лечь спать, но я не мог себе этого позволить. Мне придется работать еще как минимум пару часов. Никаких больше перерывов, и я лягу в десять.
В почтовом ящике меня ждал красный конверт с сердечком и инициалами К. Ф. Я улыбнулся, узнавая рукоделие моего тайного противника, и с гордостью прочитал открытку от «Кейти Фишер»: «Все мои дороги ведут к тебе. С Днем святого Валентина». Кинув открытку на кофейный столик, я сел работать.
Пока ноутбук загружался, раздался долгожданный звонок.
— Привет, — сказала Дара, — я прочитала смс.
— Да… я, когда отправил, понял…
— Давай внесем ясность, потому что иногда я «подаю неправильные сигналы». Я работаю над этим, но иногда людям кажется, что они нравятся мне сильнее, чем… Это не так.
— Понимаю. Ты боишься, что мы по-разному оцениваем ситуацию.
— Да… я испугалась, когда получила сообщение. Я не думала сбежать, но хотела бы убедиться, что мы на одной стадии.
— Абсолютно, — заверил я. — Просто у меня было очень напряженное дело… или нет… не знаю.
— Отлично.
— Но мы ведь увидимся в субботу? Свидание на Валентинов день? Обещаю обставить все в соответствии с твоим скромным отношением ко мне.
Она вежливо посмеялась.
— Как раз хотела сказать… меня на выходные пригласили друзья из Вашингтона. Может, перенесем все на пятницу?
— Да, хорошо. На самом деле так будет даже удобнее. В субботу у меня очень много работы. Ну ярмарка, я говорил. Собираюсь прийти пораньше, пока все хорошие игрушки не разобрали.
— Ну и отлично, — заключила она, — я уезжаю утром в субботу, поэтому давай встретимся не слишком поздно.
