Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим
— Искать, — ответил ему князь.
— Но где? — вступил в разговор Абеляр.
— А это мы сейчас посмотрим. — Князь задумался, потом вновь позвал Гривуальдуса и велел тому зажечь горелку под перегонным кубом. Мрачный рыцарь так же безмолвно, как и всегда, выполнил приказание своего господина, и вскоре в кубе что–то заклокотало и забулькало. Наконец Фридрих встал, подошел к кубу, достал из складок плаща щепотку порошка и бросил его в бурлящую воду. Затем он взмахнул рукой, комната погрузилась в темноту, но на этот раз именно в темноту, а не в черноту, то есть ничего страшного и даже тревожного не произошло, а пустились сумерки, которые закрыли собою и куб, и князя, а когда они рассеялись, то князь устало вернулся к камину и вновь сел в кресло.
— Да, — сказал он и замолк.
— Не томи душу, маэстро! — обратился к нему Абеляр.
— Все просто, — сказал Фридрих, — ее нет ни в том времени, откуда вы пришли, ни в том, где мы сейчас.
— А где же она? — изумился Каблуков.
— Далеко, — с загадочной улыбкой ответил князь, — Очень далеко. — Он взмахнул вновь рукой, и огненная радуга перепоясала комнату. Она повисела так минуту–другую, потом угасла, и князь продолжил: — Там, где мрамор и амфоры.
— Да, — чуть ли не обиженно сказал Каблуков, — что–то я ничего не понимаю. — И он посмотрел на Абеляра.
— Это невозможно, — подумав, ответил тот, — но ты все равно не точен, князь. Нельзя ли поконкретней?
— Можно, — засмеялся Фридрих, вновь взмахнул рукой, и вновь затрепетала в комнате огненная радуга. — Видите?
Каблуков начал пристально всматриваться в радугу, но так ничего и не увидел.
— Вижу, — сказал Абеляр, — милое времечко, Тиберий, Нерон и прочие мерзавцы. К примеру, Калигула. Да еще непонятно, там она сейчас или нет. Что будем делать? — обратился он к Каблукову.
— Не знаю, — сказал тот, ибо действительно не знал.
Честно говоря, ему хотелось домой. А еще лучше, домой к Зюзевякину, Зюзевякину и Лизавете, к сигарам «корона–корона» и прочим собственным мифологемам. Но он понимал, что сейчас это невозможно, игра зашла слишком далеко, и надо довести ее до конца. Д. К. опять пригубил из кубка крепкого, терпкого, чуть сладковатого вина и почувствовал, что ему хочется курить.
— Трубку будешь? — спросил его князь.
— Откуда здесь табак? — изумился Д. К.
— Гривуальдус! — позвал Фридрих верного слугу.
Вскоре Каблуков уже дымил длинной, хорошо обкуренной трубкой, слушая разъяснения Абеляра по поводу Виктории Николаевны. Из всего, сказанного единорогом, Джон Иванович понял только одно: им надо в Рим. Точнее, не в сам Рим, а в Римскую Империю. Да, да, в ту самую. Чушь и бред собачьи. Эта Виктория Николаевна скачет по временам и измерениям, как зайцы по осеннему лугу. Белые, хорошо заметные и хорошо упитанные зайцы по жухлому, осеннему лугу. Как–то раз Зюзевякин брал Каблукова с собой на охоту, и Д. К. убедился в том, насколько это быстро прыгающие твари. Ни одного не подстрелили. Ни Ф. З., ни Д. К. Вся пальба мимо цели. Значит, теперь в Рим, точнее же — в Римскую Империю. Этого еще не хватало, подумал Д. К.
— А как нам туда добраться? — спросил он, как бы ни к кому не обращаясь.
Абеляр засмеялся, а князь, еще раз отхлебнув из кубка, пробормотал что–то типа: мол, не очень–то это и сложно, если знаешь, в какую дырку сунуться да в какую дверку постучаться.
— Так в какую же? — не отставал Каблуков.
Князь посмотрел на Джона Ивановича и укоризненно покачал головой: — Не все сразу, милейший, не все сразу, сначала надо отобедать, а потом и дверка появится, не так ли, Абеляр? — обратился он к своему давнему приятелю.
— Воистину, светлейший, — ответил Абеляр, и тогда князь встал из кресла и пошел к дверям, подав этим знак и двум нашим друзьям, так что Каблукову и Абеляру ничего не оставалось, как следовать за Фридрихом Штаудоферийским. Гривуальдус, вооружившись факелом, повел их напрямую по темной и крытой галерее, очень быстро они оказались в той же огромной обеденной зале, куда впервые вступили вчерашним вечером, и вновь Каблуков увидел Марту, такую же скромную и так же скромно опускающую глаза, но было ему не до Марты и даже не до прекрасного и сытного обеда, каким решил накормить их напоследок князь, обратившись для этого к изысканной французской кухне (была тут и перигорская индейка, фаршированная трюфелями, и тулузский паштет из тунца, и жаворонки из Пезенса, и студень из кабаньих голов из Труа, и домбские бекасы, и каплуны из Ко, и байоннская ветчина, и вьерзонские вареные языки, и сыры рокфор, пармезан и еще те, что привозят обычно из Сассенажа в Дофине, да еще кислая капуста по–страсбургски, да вина из Дижона, Нюи и Орлеана плюс неаполитанское «Лакрима кристи»), но — как уже говорилось — ни Марта, ни перигорская индейка, фаршированная трюфелями, и прочие услады пресыщенного гурмана не смогли отвлечь Каблукова от тяжелых мыслей, так что — в конце концов — он был вынужден обратиться к князю с вопросом:
— Светлейший, скажите, а любовь — она от Бога или от дьявола?
— А что есть Бог и что есть дьявол? — с загадочной усмешкой спросил у Д. К. Фридрих Штаудоферийский, подливая себе неаполитанского «Лакрима кристи».
Глава шестая,
в которой Каблуков с Абеляром вновь трогаются в путь в компании с благородным перевозчиком по имени Нострат и в конце которой их приглашают па пир к Тримальхиону
«Да, что есть Бог и что есть дьявол?» — подумал Каблуков, направляя свою лошадку вслед абеляровской. «Штаудоферийская твердыня» уже успела растаять в утреннем тумане, по сторонам вновь шумел чужой и темный лес, вновь было зябко, и не было ответа на вопрос, подкинутый несчастному Д. К. князем Фридрихом, все еще попивающим, наверное, легкое неаполитанское винцо в большой и темной обеденной зале своего замка.
Хотя винцо — это из вчера, как и перигорская индейка, как и нимфа, ускользнувшая со смехом из рук Джона Ивановича. Сегодня же — это сегодня, и сей трюизм не требует доказательств. Вот только вначале Д. К. показалось, что обещанная дверь — она прямо в замке, в одном из покоев, надо только подойти к стене, нажать кнопку, и все — вывалишься в иной мир. Но не тут–то было. Князь со смехом объяснил Каблукову, что дверь — это всего лишь иносказание, то бишь метафора, никакой двери на самом деле нет, а есть необходимость опять взгромоздиться на лошадь и пуститься в путь, и вот там, в пути, точнее же говоря — по пути, и произойдет переход из одного времени в другое.
В любой иной ситуации Джон Иванович рассмеялся бы в ответ да отправился в гости к Зюзевякину, чтобы за курением очередной сигары пообсуждать эти фантастические и столь глупые, на взгляд любого здравомыслящего человека, чудеса, но, как оказалось, относиться так к подобным глупостям можно лишь тогда, когда происходят они не с тобой. Да, не с тобой, подумал Каблуков, отбрасывая ненужные ему кавычки, придержал поводья на очередном повороте, поежился от озноба — утро ведь, еще холодно, везде лежит иней, на траве, на кустарниках, на деревьях, на самой тропинке, впрочем, мгновенно превращаясь в черные проплешины под копытами лошади, и сколько вот так еще ехать, и куда в конце концов они попадут с Абеляром, что это за Римская Империя! Боже, подумал Каблуков, ну и влип я, может, надо было просто пойти к врачу–сексологу (или, на худой конец, к эротологу), попринимать процедуры, бросить выпивку, сократиться в курении, заняться спортом, хотя бы зарядку делать по утрам, да еще бег — ведь это великое дело, бег, есть у Каблукова один знакомый математик, который, вдобавок ко всему, занимается историческими штудиями. Так вот он, этот матоисторик, бегает. Каждый день, то утром, то вечером, бегает и никакой импотенцией не страдает. А может, страдает, вдруг задумался Каблуков, опять отбрасывая ненужные кавычки и вопросительный знак. Вдруг страдает и только ничего об этом не говорит. Страдает молча. Молчит и страдает. Этакий молчащий Страдивариус. Покурить бы, подумал Каблуков, с тоской вспоминая хорошо обкуренную трубку, забытую в княжеском замке. — Загляни в сумку, — не поворачивая головы, посоветовал Абеляр. Джон Иванович заглянул в сумку, не останавливая лошадь, даже не придерживая поводья, ловко все же намастрячился (всегда можно найти подходящее словцо) ездить верхом за эти несколько дней, так вот, Джон Иванович заглянул в сумку и обнаружил там запечатанную коробку сигар «корона–корона». Абеляр хохотнул и вновь бросил Каблукову коротенькую фразу: — Привет от князя, с пожеланием успехов! — Каблуков не удивился, за последнюю неделю, с того самого момента, как Лизкин вертолет завис над его дачным участком, он вообще перестал чему–либо удивляться, вот только стало ему еще печальней, ибо какой он, к черту/дьяволу, маг и мистик, если этаким беспомощным тюхтей трясется в седле и ничего, абсолютно ничегошеньки не может сделать сам.
