Леонид Сергеев - До встречи на небесах
Несправедливо рано и, что особенно горько, именно когда у него появилась своя отличительная манера, умер график Виктор Алешин. Когда-нибудь я поделюсь воспоминаниями об этих своих дружках. Непременно. Это мой долг перед ними. А сейчас расскажу о сказочнике Геннадии Цыферове.
Это был насмешник тот еще! И хитрец под маской добрячка простофили. Бывало, в компании пощипывает бородку, посмеивается, вставляет едкие словечки. Прочитает рукопись кого-нибудь из друзей и насмешливо-снисходительно тянет:
— Неплохая вещица, лихой сюжетец, но это уж на любителя. Скорее для домочадцев, жены там, тещи…
Или язвительно:
— Творческая неудача большого мастера, сукина сына, хе-хе. Такой казус.
Ему, старому хрену, прямо доставляло радость кого-то поддеть, подразнить (скажет колкость и победоносно ухмыляется, а то и ржет, обнажая кривые зубы в пузырьках слюны). Однажды на художественном совете обсуждали его мультфильм «Влюбленный крокодил». Канючили долго. Наконец, Цыферов не выдержал:
— Легче удовлетворить африканку, чем худсовет, — загоготал и, пощипывая бородку, вышел (он частенько выдавал такие сексуальные пассажи).
Цыферов называл себя «выходцем из купцов»; он носил очки на цепочке, бумажник со множеством отделений (в котором было мало денег, но тьма телефонов с женскими именами), и, любуясь собой в зеркале, тщательно подстригал усы и бородку «клином». Его мать была бухгалтером, а отец одним из руководителей лесной промышленности (он погиб на войне) — о них Цыферов тоже рассказывал со смешком, но с печальным смешком. Ну, а сам наш герой окончил педагогический институт и некоторое время учительствовал в интернате; дети на нем висли — он привлекал их своей чудаковатостью; они его звали «большой шутник». Что верно то верно — сказочник шутил по любому поводу, даже над религиями (с неверующими был верующим, с верующими — неверующим).
В конце пятидесятых годов Цыферов недолго работал ответственным секретарем в «Мурзилке» (позднее на его место пришел В. Берестов, который, вслед за В. Познером, был секретарем у Маршака — классик и протолкнул его в литературу), а жил в коммунальной квартире «гостиничного» типа. Этот «гостиничный» тип представлял собой душный полутемный коридор со множеством дверей в крохотные комнаты. Квартира находилась в «Пассаже» над магазином «Шляпы» и под окном Цыферова с утра до вечера шумела разноликая толпа; там происходили прекрасные и дикие сцены. «Интересное занятие — наблюдать за этим муравейником, — рассуждал я. — Вся жизнь как на ладони. Наблюдай и пиши. Материала на собрание сочинений хватит — ведь натуралист Ж. Фабр всю жизнь прожил на одной поляне и о ее обитателях написал несколько томов». Но окно Цыферова было плотно завешено шторами (если он ждал гостей); на столе горели свечи, на полу красовались окантованный бронзой саквояж и допотопный огромный черный зонт, на стенах покачивались театральные куклы, у потолка гигантской медузой плавал абажур и по всей комнате возвышались груды книг (на них сказочник и сидел и ел). Махинатор Цыферов сознательно устраивал бутафорию — живу, мол, в сказке, в передвижной кибитке.
На самом деле у него была обычная, ничем не примечательная жизнь без особых красот, всяких скачков и потрясений; он не совершал подвигов, но и не делал глупостей, а вот когда садился за письменный стол и погружался в сказку, действительно «жил» интересно, насыщенно. Его постоянными героями был ослик и медвежонок, два романтика, которые искали в жизни добро и красоту.
Здесь самое время упомянуть о друге Цыферова, тоже сказочнике, плодовитом писателе Сергее Козлове (у них отношения были не очень душевные, но все же приятельские). Сразу же после школы Козлов поступил в литературный институт (редкий случай) и принял католичество, а написав первые сказки, собрал друзей писателей и объявил:
— Мы все пробиваемся в одиночку, но больше всех шансов у меня. Поэтому вы должны работать на меня: писать рецензии на мои публикации, организовывать мне рекламу, писать, что я гений и прочее. Когда я выйду на орбиту, вытащу и вас.
Вот так просто и объявил выскочка Козлов (только что не сказал «мне нужна слава!»). Позднее он, как и Цыферов, который оказал на него существенное влияние, тоже стал писать об ослике и медвежонке. Издатели путались — где чья сказка? Мне и вовсе приходилось туговато, поскольку я иллюстрировал эти сказки (в журналах АПН) и мне нужно было придумать двух разных медвежат и двух разных осликов (например: один добрый, другой злой, один тихоня и скромник, другой шумный грубиян). Когда всеобщая путаница достигла предела, Козлов, ужасно нервничая, сказал Цыферову:
— Ты пиши только про ослика, а я буду писать только про медвежонка.
Так сказал дурошлеп Козлов, чтобы раз и навсегда поделить зверей. Его мысли читались яснее ясного. Цыферов поерепенился, потом хмыкнул и, изловчившись, написал совершенно неожиданные «Сказки старинного города». И Козлов неожиданно забросил медвежонка и ослика; перегруппировавшись, он написал сказку про ежика в тумане — слабоватую, кисельную вещь, которая прозвучала только благодаря мультфильму и которая является перепевом сказки Цыферова «Ежик и Сверчок». Тем не менее, вскоре Козлова приняли в Союз писателей. А сказки Цыферова про город так и не напечатали, и в Союз писателей его не приняли; постарался председатель приемной комиссии Ю. Яковлев-Хавин (два раза прокатывал сказочника).
— У Цыферова слишком много желтого, — морщился, — желтые цыплята, лягушата…
Сионист Яковлев-Хавин долго мурыжил и А. Баркова.
— Все это мило, но не профессионально, — брезгливо кривился.
Цыферов потерпел полный крах (и это несмотря на то, что его сказки уже печатали в Чехословакии, Польше, Японии. «Жил-был слоненок» вышел пятимиллионным тиражом и, кстати, стоила книжка шесть копеек). По этому поводу некоторые, под видом сочувствия, злорадствовали, но кое-кто советовал Цыферову сходить к Михалкову.
— Не пойду ему кланяться! — возмущался мой друг. — Я пишу не хуже его! (он проиграл, но голову держал высоко).
В те знаменательные дни Цыферов хорохорился, делал вид, что совсем не огорчен таким поворотом событий. В самом деле, что огорчаться? Ведь после того, как писателя или художника приняли в творческий Союз, или даже отметили наградой, он не будет лучше писать — это понятно и дураку. Чаще бывает наоборот — признание и слава идут писателю и художнику во вред, в него вселяется некая успокоенность, довольно вредная штука. Давно замечено, слава погубила немало талантов, ведь прославленный человек может зазнаться и менее требовательно относиться к работе, может вообще бросить работу — подумает: «вдруг сделаю хуже, чем делал до сих пор». И наверно, действительно страшно. Яснее ясного, прославленный человек уже как бы взлетел, и от него ждут новых высот, ему нельзя снижаться. К счастью, слава мало кому достается. Да и те, кому достается, не всегда ее заслуживают.
Ответственно заявляю: Цыферов не очень расстроился, что его прокатили в писательский Союз еще и потому, что считал свои сказки «намного лучше, естественней и искренней», чем у остальных современников, «я буду вторым Чуковским» — говорил (в подпитии вообще ставил себя на одну ступень с Андерсеном — «мои сказки помогут спасти мир, хе-хе!»), но конечно, все-таки он переживал, ведь талантливый все остро переживает, только мне кажется, его красивая неудача лучше, чем некрасивый успех Козлова.
В те годы своеобразные сказки Цыферова мне казались новым, свежим словом в искусстве, загадочной, эластичной прозой, калейдоскопом акварельных миниатюр-зарисовок (все казалось, он знает какие-то тайные литературные ходы), но теперь-то я понимаю, многие из сказок по большому счету — попросту слащавые бессюжетные картинки, рафинированные затеи, литературные фокусы — их прочитаешь и забудешь, а с героями сказок Андерсена, Братьев Гримм, Фрэнка Баума не хочется расставаться, с ними еще долго живешь. Я убежден — без сюжета нет сказки.
Понятно, для детской души необходимы сентиментальные выдумки, но всякие «Паровозики в небе» — ни что иное, как взятая с потолка слюнявая нарочитость, красочная упаковка, в которой пустота. Это, конечно, увлечет некоторую часть детского населения, но такие вещи несоизмеримо далеки от «Конька-гобунка», «Черной курицы», «Буратино». Никак в толк не возьму, почему современные сказочники не пляшут от классики и все дальше уходят от наших великих традиций, забивают в них гвозди? Кстати, сказки Козлова, по-моему, вообще всего лишь посредственность (можно взять любую — «Черепаха на солнышке», «Ослик, который повесился в дождь»…).
Но были у Цыферова и прекрасные вещи: «Влюбленный крокодил», «Приключения Лошарика», где есть легкость, временное пространство и главное — радость жизни. По некоторым сказкам мой друг совместно с Сапгиром делал сценарии для мультфильмов.
