Джейми Форд - Отель на перекрестке радости и горечи
Не ответив, Генри и миссис Битти залезли в грузовик и покатили дальше.
— Никому ни слова, понял? — предупредила миссис Битти.
Генри кивнул. И всю дорогу, до главных ворот лагеря, не раскрывал рта.
На четвертом участке Генри, как обычно, раздавал обеды. Миссис Битти потихоньку завоевала доверие начальника лагерной кухни, и теперь он заказывал блюда, которые были по вкусу японцам, — в основном рис, а еще суп мисо с тофу. Генри нравился аромат супа.
— Генри!
Генри поднял взгляд и увидел в очереди госпожу Окабэ, в грязных брюках и просторной вязаной жилетке с большой буквой О, нашитой на боку.
— Так это ты положил конец ужасной тушенке? Теперь у нас что ни день рыба и рис — ты постарался? — улыбнулась она.
— Не моя заслуга, но приятно подавать то, от чего сам бы не отказался. — Генри положил ей на тарелку рис и свиную отбивную. — Я привез Кейко подарки на день рождения. Передадите ей от меня? — Отложив черпак, Генри нагнулся за подарками.
— Почему бы не отдать ей самой? — Госпожа Окабэ указала на очередь. Кейко выглядывала из толпы, улыбалась и махала рукой.
— Спасибо, отдам… не нужно ли вам чего? Для семьи. Я могу провозить вещи в лагерь — то, что обычно передавать не разрешают.
— Спасибо за заботу, Генри, но пока нам всего хватает. Мужчинам требовались инструменты, но теперь они у нас есть. Обычный молоток пару недель назад был бесценным сокровищем, а теперь с утра до вечера стучат да пилят. Не пойму только, чего они стараются…
— То есть как — чего? — удивился Генри.
— Все равно мы здесь надолго не задержимся, это временный лагерь. Нельзя же всю войну спать в стойле, верно? Надеюсь, и не придется. Хватит с меня и месяца. Через несколько недель нас переведут в постоянные лагеря, в глубь страны. Мы даже не знаем куда. То ли в Техас, то ли в Айдахо. Скорее, пожалуй, в Айдахо, по крайней мере, мы так надеемся. Айдахо ближе к дому… к бывшему дому. Может быть, часть мужчин пошлют в другое место — туда, где нужны рабочие руки. Нас заставляют строить наши собственные тюрьмы — можешь представить?
Генри растерянно смотрел на нее.
— Как там дела в нашем квартале?
Генри не знал, что ответить. Как рассказать ей, что Нихонмати превратился в город-призрак? Все заколочено; разбитые окна, выломанные двери.
— Все хорошо, — выдавил он.
Госпожа Окабэ, видимо, почувствовала его неуверенность. Взгляд ее на миг затуманился грустью, она быстро коснулась глаза, будто смахнула соринку.
— Спасибо, что приехал, Генри. Кейко так по тебе скучает…
Взяв свой поднос, госпожа Окабэ отошла.
— Оай дэки тэ урэси дэс! — У стойки уже стояла Кейко — оживленная, улыбающаяся. — Ты вернулся!
— Я же обещал… Ты сегодня красивая. Как дела? — У Генри вдруг пропали все слова.
— Представляешь, нас посадили сюда за то, что мы японцы, но ведь я ниссэй — второе поколение. Я даже не говорю по-японски. В школе меня дразнили за национальность. А здесь ребята — иссэй, первое поколение — смеются, что я не знаю их языка, то есть не совсем японка.
— Прости.
— Ты ни в чем не виноват, Генри. Ты так много для меня сделал, только я боялась, что ты меня забудешь.
Генри подумал о родителях. За всю неделю они не сказали ему ни слова. Отец не просто пригрозил отречься от Генри, но исполнил угрозу. И лишь потому, что Генри не отвернулся от Кейко. Мама все давно знает, наверняка сразу догадалась. Матери ведь всегда такое замечают. Плохо ест, мыслями где-то витает… От тех, кто тебя любит, не скроешь своих чувств. Но мама подчинилась отцу, и теперь он совсем один. И все из-за нее. Неужели это и есть любовь?
— Как я мог о тебе забыть? — пробормотал Генри.
Стоявший в очереди за Кейко старичок постучал подносом о стальной поручень стойки, откашлялся.
— Мне пора. — Кейко подняла поднос с едой.
— Я привез все, что ты просила, — и подарок.
— Правда? — Кейко просияла.
— Встретимся у ограды, где в прошлый раз, через час после обеда, хорошо?
Кейко кивнула и отошла. Генри наполнял тарелки, ставил на подносы, отвечал на слова благодарности, потом отнес в раковину кастрюли, залил водой, — и все это время из головы не шла одна-единственная мысль: Кейко снова исчезнет, и теперь уже неведомо куда.
Кейко прошла мимо поста, где на этот раз дежурили другие охранники, и встретила Генри у ограды, как они и условились. Посетителей в этот день было поменьше, люди стояли вдоль забора на изрядном расстоянии друг от друга.
День клонился к вечеру, резкий ветер нагнал тучи, затянувшие блеклое небо. Пахло дождем.
— Музыкальный вечер отменили из-за погоды.
Генри глянул в грозовое небо:
— Ничего, в другой раз устроите, обязательно.
— Надеюсь, ты не очень расстроился. Мне так хотелось посидеть с тобой у ограды, послушать.
— Я… не ради музыки приехал.
Он старался не думать о том, что Кейко скоро снова исчезнет. Все так тоскливо — и бесповоротно. Генри улыбнулся, потом покосился на охранников, достал из-под куртки небольшой плоский сверток и просунул под проволокой:
— Это тебе. С днем рождения.
Отвернувшись от охранников, Кейко бережно развязала ленту и аккуратно свернула.
— Сохраню. В лагере такая лента — уже подарок.
Точно так же Кейко сложила и сиреневую бумагу, а потом открыла плоскую коробку.
— Ах, Генри…
Она разглядывала альбом, акварельные краски, кисти из конского волоса, набор карандашей.
— Ну как, нравится?
— Не то слово, Генри. Просто чудо…
— Ты же художница. Нельзя забрасывать любимое дело, — сказал Генри. — Загляни в альбом.
Кейко поставила коробку на сухой бугорок. За неделю грязь так затвердела, что теперь напоминала почву в пустыне. Кейко открыла небольшой альбом в черном переплете и прочла: «Один доллар двадцать пять центов».
— Ой, не то… Переверни страницу.
Кейко послушалась и прочла вслух: «Кейко, самой милой и красивой американке на свете. С любовью, твой друг Генри».
Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы.
— Генри, у меня просто нет слов…
Генри долго не решался написать «с любовью». С час сидел над чистой страницей и мучительно думал — а потом взял и написал. Теперь не сотрешь.
— Тогда скажи «спасибо», и все.
Налетевший ветер взлохматил Кейко волосы.
Где-то в предгорьях прогрохотал гром, но ни Генри, ни Кейко даже не оглянулись.
— Одного «спасибо» мало. Ты столько усилий приложил и… И я знаю, что твоя семья… твой отец…
Генри отвел взгляд, чуть слышно вздохнул.
— Он знает, да?
Генри кивнул.
— Но мы же просто друзья.
Генри в упор посмотрел на нее:
— Мы больше чем друзья. Мы одной нации. А он не понимает, ты для него дочь врага… В общем, он отрекся от меня. Родители уже неделю со мной не разговаривают. Мама еще хоть как-то меня замечает. — Слова сами собой срывались с языка. Генри даже удивился, как легко далось ему признание.
Кейко нахмурилась.
— Прости. Вот уж не думала, что этим кончится. Но как может отец так обходиться с сыном?!
— Ничего. Мы с ним и раньше-то почти не разговаривали. И я сам так решил. Когда ты появилась в школе, я не знал, что думать. Но без тебя там уже не то. Я… я скучаю по тебе.
— Я так рада, что ты здесь. — Кейко тронула железный шип. — Я тоже скучаю.
— Между прочим, это не все. — Генри просунул сквозь ограду плоский пакет. — Маленький сюрприз. Может, и некстати, раз погода плохая.
Кейко развернула подарок так же бережно, как первый.
— Где ты ее нашел? — восхищенно прошептала она, глядя на пластинку Оскара Холдена в изрядно потрепанном конверте.
— В отель «Панама» не пробраться, а в магазинах все раскупили, вот Шелдон и отдал мне свою. Так что это подарок от нас обоих. Жаль, сегодня ее не послушать…
— Но у нас в здании есть проигрыватель, так что я все равно ее поставлю, для тебя одного. Точнее, для нас с тобой.
Генри улыбнулся.
— Ты не представляешь, как я рада твоему подарку. Почти так же, как тебе. Мы жили без музыки, а теперь я каждый день буду слушать.
Снова прогрохотал гром, упали первые тяжелые капли, и уже через несколько секунд обрушился ливень. Генри просунул последний сверток — с бумагой для писем, марками и тканью.
— Беги! — сказал он.
— Нет. Я хочу еще побыть с тобой.
— Ты простудишься. Беги, я через неделю вернусь. Я найду тебя.
— Свидания окончены! — заорал солдат, успевший облачиться в зеленый дождевик. — Всем отойти от ограды!
Дождь хлестал все сильней, стучал по земле, заглушая голоса.
Генри вдруг показалось, что уже поздний вечер: тучи затянули горизонт, вокруг потемнело.
Кейко просунула тонкую руку сквозь колючую проволоку, коснулась Генри.
— Не забывай меня, Генри. И я тебя не забуду. И если родители не хотят с тобой разговаривать, я буду говорить за них и скажу, что ты чудо.
