В. Коваленко - Внук кавалергарда
В начале июня завезли в баню пиво и квас, а на следующий день было торжественное открытие колхозной бани. Народу собралось, как на Первое мая.
До августа месяца народу в бане было видимо-невидимо, а в начале августа Нюрка-буфетчица наотрез отказалась наливать пиво по записи.
— Хватит, я должна каждый месяц за вас доплачивать, нашли дуру и сразу стало в бане народу раз-два и обчелся. Командировочные, и те по частным баням расползлись, а какие и в городе мылись. А про местных и разговору нет: каждый, прихватив с собой банку кислушки, а кто и покрепче, и шомором, в собственную баньку перся. А на казенную баню денег жена не дает, вот и приходилось идти старым, годами проверенным, способом.
Возле бани Егора встретила буфетчица Нюрка и вместо «здравствуй» ошпарила новостью:
— Все, любезный, баня закрыта из-за убытков, похмеляйся теперь, где хочешь!
Егор как стоял, так и сел на колесо с цветочками и, ошарашенный, побито закурил папироску. Рядом с ним в ногах стояла брезентовая сумка с бельем для бани и лежал березовый веник.
— Как так? — спросил он у присевших возле него скотника Митрохина с товарищем. — Я куму отписал, что у нас баня с буфетом, приезжай, мол, в гости, а тут нате вам…
Он жадно затянулся папироской и, выдохнув дым, не зная кому, зло просипел со скрежетом в зубах:
— Да пошли вы, свиньи бескультурные, ша-ка-лы! — и, не взяв ни сумки, ни веника, порывисто встал и реши тельно зашагал к сельмагу.
А Митрохин улыбчиво смотрел, как клубный художник вывешивает новую вывеску на здание теперь уж бывшей бани «Детский сад «Солнышко» колхоза «Красный яр». Он хмыкнул и толкнул товарища локтем: пошли к Степанычу, займем и обмоем детский сад «Солнышко».
И они пошли по дороге, похихикивая над дотошным и хитрым председателем колхоза и над ловко одураченным Савенковым, — ишь че захотел, баню с буфетом, ха-ха.
Полосатые подштанники
Что может быть приятней, когда после удушающей своим однообразием заумной школы провести летние каникулы в глухой лесной деревеньке. Где нет ни света, ни газа, да вообще, считай, ничего нету. Есть только дремотная тишина да растянутый ряд неказистых избенок вдоль пыльной дороги.
Вот в такое место меня и сослали родители. Пояснив:
— Такой, заслуженный твоей учебой, отдых намного лучше отдыха на юге.
Они как в воду глядели.
И началась моя заслуженная каторга.
К нашей бабушке был также сослан, за отличную учебу и примерное поведение в кавычках, мой двоюродный брат Володька, по кличке Сталин. Мой одногодок. Шантрапа дворовая.
Спали мы на погребнице, вдыхая ароматы деревеньки и всю ночь отнимая друг у друга лоскутное одеяло. Рано утром, когда еще дрыхло деревенское стадо, нас будила бабушка:
— Вставайте, гордость родителев. Шарамыги беспутные. Ступайте поливать огород, да на грядках не топчитесь. — И шлепала по нам сложенным вдвое полотенцем.
Мы с покорностью рабов плелись отбывать повинность, на которой надрывались почти до обеда. После обеда нас дожидалась прополка гектара картошки и заливка пустых бочек водой. И все это за ленивое обучение в треклятой школе.
Но школа нам уже казалась вожделенным раем. Сладкой мечтой. Бальзамом для души и тела.
Противостоять бабушке было себе дороже. Приравнивалось к самоубийству. Сталин было однажды возроптал, но получил ухватом по заднему месту. И в дальнейшем прекратил подобные бунты. Стал покладистым и даже подхалимски-хитрым. Но у бабушки такой фортель не проходил. Она все одно жучила его. Он даже однажды высказал мне свою заветную мечту — идею.
— Хорошо бы сейчас в школу пойти, только бы бабку не видеть!
Я, помню, ухмыльнулся и тут же подкузьмил:
— И охота тебе второй раз в третьем классе сидеть? На что он мне веско ответил:
— Не все такие умники, как ты. Троешник несчастный. А я больше не буду на второй год оставаться. Стану хорошо учиться. И меня перестанут на лето к бабке отправлять. Пусть родители сами к ней скачут, если хотят оказывать бабушке самоотверженную помощь, а я лучше в пионерлагерь поеду.
Работа на благо бабушкиного двора была не единственной нашей трудотерапией, в погожие дни нам разрешался сбор грибов и ягод. Точнее, прогулка в лес. Благо, лес начинался почти от самого порога избенки. А грибов и ягод в нем было немерено. Так что наши походы были очень добычливыми. И вечером мы обжирались дарами леса.
Каждую субботу был, как и положено, банный день. Баня находилась под холмом, недалеко от избы, рядом с родником, заросшим душистой мятой.
Мы натаскивали родниковой воды в большой банный чан, скребли стеклышком полати и с чувством праздничного благоговения ждали своего часа. Или банной минуты. Не знаю, как лучше сказать?
И вот ближе к вечеру бабушка отдавала команду:
— Ну, марш в баню, и чтоб без баловства там.
Мы с радостным визгом бежали в баню. Там, скинув в предбаннике свое шмотье, мы дурашливо обливали друг друга холодной водой и поддавали столько пару, что со скоростью пробки от шампанского вылетали в предбанник.
В предбаннике стояла лавочка для отдыха, лежали домотканые половики на земляном полу да сохли сложенные вдоль стены до самого потолка колотые дрова. Вот и все снаряжение предбанника.
Обычно к концу нашей помывки бабушка приносила и клала на лавочку наше сменное белье. Как всегда, это были детские домотканые рубашки наших родителей и такие же подштанники.
Тем, кто не знает, что такое подштанники, популярно объясняю. Подштанники — это прародитель всех видов сегодняшних трусов и плавок. Они чем-то были похожи на шаровары, но только из более плотной материи и укороченные буквально до колен. Одним словом, историческая вещь.
Вот в таком фасоне мы и красовались на огороде и в лесу. На все наши просьбы дать нам наши плавки бабушка неизменно отвечала:
— Ваши отцы в их взросли и вон какими важными людями стали: один богомаз, другой — воинский летун, пытатель. Она имела в виду, что один — художник, а второй — военный летчик, испытатель, но настолько вразумительно чеканил ее голос, что нам сразу возмущаться расхотелось. Да что с ней спорить, все равно не переубедишь. Себе дороже.
Дело в том, что родилась наша бабка еще в далекое царское время и очень была привязана к той, ушедшей в небытие древности. Не зря ее сундук был забит всякой старой рухлядью. Она питала какую-то щемящую нежность, граничащую с любовью, к старинным вещам. Чего только в том сундуке не было, даже сарафан ее бабушки лежал и простенькая кепка моего отца.
Детей у нее было одиннадцать и целая прорва внуков. Двое из которых и были мы со Сталиным, то есть с Во-лодькой.
Итак после бани нас ждала такая расчудесная амуниция.
Закончив помывку и баловство, мы вышли в предбанник, облачаться в девятнадцатый век. И первое, что я увидел на лавочке, — это новенькие полосатые подштанники. Они лежали поверх штопанной рубашки, красуясь своими матрасными полосками. Они попросту зазывали к себе своим необычным видом. Рядом с ними лежали серенькие застиранные подштанники, пугая своей невзрачностью.
Я сразу схватил полосатые. Они мне очень даже приглянулись.
Но шедший позади Сталин также ухватился за них, заверещав:
— Не тронь. Это бабушка для меня положила.
— С чего это для тебя? — взревел я и пнул Сталина по ноге.
Тот в отместку припечатался своей головой к моим зубам. Тогда я звезданул кулаком по его конопатому носу так, что он упал на дрова, и они все, как и положено, с деревянным стуком посыпались на пол. Но подштанники он все равно из кулака не выпустил. Так, с подштанниками в кулаке, мы и выкатились на улицу и там, голые, как сама святость, продолжили сражение за полосатые подштанники, нещадно волтузя друг дружку. И совсем зря забыли про бабушку. Она не преминула тут же заявиться. И не одна, а с пучком крапивы в руке.
В чью пользу была победа, вы уже догадались.
Мы, разом выпустив подштанники из хапужных рук, кинулись в баню. А бабка из предбанника все чехвостила нас жесткими словами:
— Вот, малаи беспутные, что не поделили курам на-смех? Подштанники! Да дошью я вам завтра вторые! Токмо успокойтесь и не бузите!
— На чем сошьешь, у тебя «Зингер» твой сломался? — крикнул Сталин, обливаясь водой, — ух, все тело горит, ух, и горит, — визжал он.
Я, расчесывая поясницу, поддакивал ему.
— И как она голыми руками крапиву срывает, убей, не пойму, — скреб я кожу ногтями.
— Не твое, сопля, дело, а руки у меня на што, — ответила сердито бабка, постукивая складываемыми в поленницу чурками.
— А правда, на что ей руки? — задался я дурацким вопросом.
— Чтоб нас, внуков, крапивой стегать, — процедил сквозь зубы вождь народов и принялся скрести ногтями задницу.
— Хватит мыться, ступайте исть. Там шабер свежей рыбы занес, так я пирогов испекла, в крынке молоко прокисшее. Жрите, бестолочи. Щас подштанники принесу, — крикнула она через время.
