Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
— Вы кто?
— В смысле?
— Вы редактор, издатель? Или кто?..
— Издатель… Кооператив «Текст», ленинградское представительство…
— А у вас есть кто-нибудь, кто в полиграфии понимает? — Не скрывая раздражения, потрясает книжкой, которую я показал в качестве образца. — «Типа этой»! Вы должны мне выпускные данные назвать! И спецификацию составить! Развелось кооперативщиков… Издать можно. Присылайте специалиста — поговорим.
Ушел с позором. Она мне даже до свидания не сказала.
Где я специалиста найду? Если и найду, ему платить надо. А на счете — копейки, остатки того, что Москва прислала. Зарплата моя на деликатесы ушла. Наискосок от типографии магазин «Старая книга». Купил «Справочник технического и художественного редактора» Гиленсона и стал изучать, как к экзамену. Некоторые определения и таблицы выписал и развесил на скрепках и кнопках. Зубрю каждый день: полиграфический формат, кегль, полосы, спуски, титул, шмуц-титул, формат полосы набора, виды переплетов, отстав, ледерин, каптал…
И вот сегодня взял реванш. Написал заявку, спецификацию, взял оригинал-макет, который Жора Светозаров с техредом подготовили. Надел очки с дымкой, костюм с галстуком — пошел.
Сидит та же Миловидова.
— Хотим у вас книгу заказать. Брошюру подъемкой, формат восемьдесят четыре на сто восемь в тридцать вторую долю, объем сто сорок полос десятым кеглем, бумага на блок — семьдесят граммов плотностью, на обложку — сто сорок. Обложка в четыре цвета… Два шмуц-титула…
Она рукой махнула.
— Спецификация есть? Давайте.
Полистала, похмыкала.
— «Текст»… От вас уже приходил какой-то чудак… — Смотрит на меня задумчиво. — Блеял тут что-то…
— Да, — говорю, — случайный был человек. Мы его уволили…
— Идите к экономистам в соседнюю комнату, вам там всё обсчитают. Но быстро не сделаем, месяца через два, не раньше…
15 февраля 1990 г.
М. Горбачёв хочет стать президентом. На Пленуме ЦК признаны многопартийность и ошибочность 6-й статьи Конституции. В Душанбе беспорядки: убитые, раненые.
Трясет страну, лихорадит. И меня лихорадит вместе со всеми.
28 февраля уехал в Москву. Уехал прямо со 2-й Советской, где отмечали день памяти брата Володи.
Зять Скворцов весь вечер ругал интеллигенцию и заступался за аппарат. «Да это же труженики! — рычал он. — У них ничего, кроме госдачи, нету. Вы думаете, зачем эти лаборанты и мэнээсы во власть лезут? О народе они думают? Они о себе думают! А что они могут?»
Понимаю Скворцова — он порядочный человек, трудяга, и спина у него прямая. Его в партию всем трестом загоняли — он отбрыкивался и даже кидался стульями (дело было на банкете). Ему обидно видеть, как молодые политики обходят хозяйственников.
Заходил к Александрову Коле в «Известия». На Пушкинской площади развешены листовки и самодельные газеты — дацзыбао советского производства. Толпится народ. Читают, обсуждают.
«Текст» процветает: за год выпустил 13 книг. Хорошие книги. Кое-что я купил.
4 марта 1990 г. Зеленогорск.
День рождения мамы. Ездил в Зеленогорск. До кладбища шел пешком. Солнце. Дорожка прижалась к ручью, и я услышал слабое позвякивание от воды. Остановился, прислушался. Опять звякает. Осторожно спустился к ручью. Согнутые ветви кустов оказались увешаны прозрачными ледяными кругляшками — в том месте, где они окунались в бегущую воду. И вздрагивают от течения и ветра, и позвякивают, как стеклянные колокольчики. Стоял, слушал.
19 апреля 1990 г. Ленинград. Пасха.
Сегодня было жарко, и мы с Колей Марковым шли по Литейному проспекту. Он рассказывал, как постился, как ходил в церковь и как будет выглядеть конец света. Говорил, что евреи и масоны захватили власть. «В их руках восемьдесят процентов капитала. Они сейчас уезжают, живут там в коттеджах, а потом вернутся, откроют свои универсамы и будут продавать только своим людям — лазером сделают наколку на руке, такую печать дьявола, и как бы по карточкам все давать будут. Будут соблазнять вкусной едой, чтобы мы приняли их веру. Нельзя терять бдительности…»
Упоминал протоколы сионских мудрецов. «Ты не читал? Я тебе обязательно дам».
Говорил, что нам, христианам, нужно идти в подполье и готовиться к битве за Русь. Говорил, что на плащанице Христа евреи сделали какой-то поддельный знак в конце девятнадцатого века, и знак тот — лик дьявола. «Ты только будь серьезен. Настройся, это очень важно! А еще они хотят всех развратить. Через телевизор. Скоро молодежь будет только порнографию и рок уважать. А своих они будут учить на пианино и скрипках».
Когда я приветствовал его, обнимая в Доме писателя: «Христос воскресе!», он тоже радостно обнял меня, поцеловал, но зашептал, что здесь, в Союзе писателей кругом уши масонов, надо изъясняться тайком, нельзя шуметь о нашем христианстве и т. п.
— Да брось ты! — сказал я и крикнул: — Христос воскресе!
А когда мы пошли по Литейному, Коля начал свою концепцию излагать:
— Я вот всё думаю: зачем мы здесь, в этом грязном городе, живем. — И поехал… — Главная задача мирового зла — не дать возродиться православию, унизить Россию. Они будут соблазнять нас жирным пирогом, но мы не должны поддаваться. Не бери от них ничего и детям запрети.
Я сказал, что мне пока никто ничего не предлагает. Ни пирогов, ни коврижек.
— Еще будут. Скоро они повезут эшелонами… Их главная задача — опутать соблазнами Москву и Ленинград… Мы должны сопротивляться. Ты только не смейся, это серьезно.
Коля сказал, что с летающих тарелок спустится Сатана и защититься от него смогут только истинно верующие люди или те, кто будет в особых зонах, где за чертой круга, как в «Вие», их никто не сможет достать.
— Где ж такие зоны? — спросил я.
— Одна будет в Новгородской области, — тихо сообщил Коля. И, подумав, добавил: — Ты спасешься.
Мы шли к Кутузову, и я предложил заранее позвонить.
— Мы встретим его в садике возле дома, — рассеянно сказал Коля.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую.
И мы встретили Кутузова в садике с пустым ведром — он выносил мусор. Коля и бровью не повел. Как будто, так и должно быть: сказал, что встретим, вот и встретили.
На кухне у Кутузова Коля с жаром продолжил свои рассуждения. Я не пил, и мне сделалось скучно. Я понимал, что Коля хороший парень, малость перепостился, может, пошел головой на религиозной почве (говорят, с ним такое бывало), и вскоре ушел. Коля давал мне вслед задания не терять бдительности. Я обещал.
И уже на улице я почему-то вспомнил, как Коля уверял меня, что за время поста и молитв он узнал о жизни гораздо больше, чем знал раньше. И я позавидовал, что мой пост — 7 недель (правда, без посещения церкви), не открыл мне новых знаний.
А может, только кажется, что не открыл…
Марков пишет мало, но пронзительно. Когда я вспоминаю его рассказ про девушку, которая едет в метро, а на нее нахально смотрит парень, у меня мороз бежит по коже.
24 мая 1990 г. Ленинград.
Доклад Рыжкова на сессии Верховного Совета о переходе на рыночную экономику. Смотришь на неуверенное лицо Горбачёва (он защищается хмуростью, но камера дает крупный план, и хорошо видны беспокойные глаза), и кажется, что президент думает: сейчас зал поднимется и сметет весь президиум! Как там охрана — не подведет?
10 августа 1990 г.
В июне вышел тираж книги А. Житинского «Седьмое измерение» — разошлась по оптовым базам довольно бойко. Сейчас на выходе следующая книга — «Второе нашествие марсиан» Стругацких. Борис Натанович сказал, что ее до обидного мало издавали.
Собираемся с Ольгой и Максом дикарями в Прибалтику, дней на десять.
17 августа 1990 г. Литва, Вильнюс.
Экономическая блокада объявленная Горбачёвым, в республике не чувствуется — кафе, как скатерти-самобранки. В Тракайском замке на чудном зеленом острове посреди ультрамариновой воды увидели герб первого литовского короля. Буквы шли по овалу герба: «Karаlus». Весьма созвучно. Максим с улыбкой стоял рядом с барельефом.
Взяли лодку, катались. Пристали к берегу, вышли на зеленый холм, и мы с Максом вообразили, как много веков назад на этой горке бились рыцари. Мы фехтовали воображаемыми мечами, падали на траву, притворно стонали, рычали, катались, сцепившись.
21 августа 1990 г. Второй день в Каунасе.
Сидели на Аллее Свободы, пили лимонад в ожидании Ольги (она ходила по магазинам), разговорились с мужчиной за соседним столиком и познакомились. Он — литовский поэт, член СП, семь книжек — Пашацкас Гинтарис, 1951 года рождения. Подошла Ольга, подошла его жена, тоже поэтесса. Максим с его сыном, которому три с половиной года, бегали по аллее, залезали на фонтан и, не зная языков, прекрасно играли. Мы пили кофе, ели чернику со сливками и разговаривали. Милое уличное кафе, милые люди. Говорили о «возвращенной прозе», которую сейчас печатают в журналах. Гинтарис переводил многих русских и грузинских поэтов на литовский. Ждет книгу в Москве. Пошли к фуникулеру — Максим нес на спине довольного пацаненка. Скрипучая деревянная кабинка вознесла нас наверх. Прокатились еще раз. Потом сходили в Музей чертей. Обменялись координатами.
