Рабыня - Конклин Тара

Дэн закрыл глаза. Никто не двигался. Оконные рамы поскрипывали от ветра.

Когда Дэн снова заговорил, его голос был не таким громким, но слова стали более четкими.

– Я думал, что вы поймете это. Уловите общую картину. В самом деле, почему вообще мы идем в юристы? Это дело – билет покрупнее всей этой… белиберды. Это слава. Это бессмертие. Хорошо, пусть не совсем, но почти. Конечно, это и куча денег, но главное – идея. Я имею в виду, что это дело – для истории.

Дэн выглядел по-настоящему взволнованным, и Лина, вспоминая его энтузиазм в качестве наставника-партнера, вспоминая, что в среду он пропустил шоу талантов-близнецов (опять же, третий год подряд), вспоминая его ободряющие замечания о возможном партнерстве, сказала:

– Дэн, ты прав. Это совсем не то, что другие дела. Я с тобой.

– Спасибо, Лина, я ценю это, – коротко кивнул Дэн.

Лина посмотрела на Гаррисона, который, казалось, изучал носы своих ботинок. Наконец он тихим голосом сказал: «Я тоже, Дэн», и Лина почувствовала прилив облегчения. Она не хотела, чтобы Гаррисон был отстранен от дела, не хотела заниматься всем этим одна.

– Я рад это слышать, Гаррисон, – сказал Дэн с тем же едва заметным кивком. – И послушайте, я знаю, что в этом деле есть сложности. Но мы намерены выиграть. Понятно?

Дверь кабинета Дэна открылась, впустив из коридора оглушительный шум, и в дверях возникла Мэри, седовласая секретарша Дэна. Лина часто задавалась вопросом, была ли Мэри когда-нибудь похожа на Шерри, и что сделать с Шерри, чтобы осуществить подобное преображение. О компетентности Мэри в «Клифтоне» ходили легенды; однажды, когда Дэн слег с пищевым отравлением, Мэри предложила сама провести перекрестный допрос ключевого свидетеля в процессе о мошенничестве. Она не упустила ни единой мелочи, Дэн пришел в дикий восторг.

– Мистер Дрессер пришел, – со спокойной улыбкой объявила Мэри.

– О, прекрасно. Пусть заходит. – Дэн снова посмотрел на часы. – Черт, мне нужно в суд. Доложите Дрессеру о своей работе, – велел он Лине и Гаррисону. – Я вам для этого не нужен.

Дэн поздоровался с Дрессером в дверях и извинился.

– Лина и Гаррисон все вам расскажут. Извините, Рон, мне пора бежать. Судья по этому делу просто зверь. – Дэн пожал плечами и нацепил свою непринужденную, беспечную улыбку.

– Дэн, друг мой, не беспокойтесь. – Дрессер положил руку на плечо Дэна. Сегодня Дрессер был одет в дорогой серый костюм в полоску, с розовым галстуком. Его помощник, тоже в полосатом костюме, вошел вслед за ним и бесшумно закрыл дверь за Дэном.

– Доброе утро, – сказал Дрессер; его глаза цвета жженого сахара хищно осмотрели комнату. Он подошел к столу Дэна и уселся. Вид Дрессера в кресле Дэна странно встревожил Лину, как будто тело Дрессера полностью стерло Дэна – не только на время его отсутствия, а навсегда. Дрессер оглядел дребедень на столе Дэна – корпоративные цацки, фотографии – и повернулся к дипломам, висящим на стене. Почему-то под тяжестью его взгляда все казалось дешевкой. Письменный стол был из красного дерева, семь футов на четыре, но Дрессер восседал за ним так, будто это была фанера, а он – король, привыкший к более шикарной обстановке. Лина услышала, как помощник позади нее шуршит бумагами. Щелкнула ручка. Все было готово.

– Я рад, что у нас есть возможность поговорить втроем, – сказал Дрессер. – Дэн несколько подавляет, правда?

– Безусловно, – с преувеличенной готовностью ответил Гаррисон. Лина посмотрела на него осуждающе.

– Ну, рассказывайте. Что делали, как далеко продвинулись?

Лина отчиталась о запросах, которые она сделала в NAACP, ABA, о приеме, который посетила, о книгах, в которых наводила справки.

– Размер ущерба… колоссальный, – заключила она.

– Это правда, – сказал Дрессер.

– Я также ищу следы художницы по имени Джозефина Белл, – начала Лина с некоторой осторожностью, опасаясь, что он воспримет эту идею так же, как Дэн: пустая трата времени и денег. – В последнее время о ней много писали, может быть, вы слышали эту историю?

Дрессер кивнул и наклонился вперед.

– Да, я видел статью в «Таймс». Очень убедительно. Это бы нам как раз подошло.

Сознавая, что Гаррисон наблюдает за ней, Лина рассказала о картинах Белл, которые она видела, о том, что Мари Калхоун рассказала ей о спорном авторстве, об общении с «АфриПоиском» и о необходимости проведения дальнейших исследований в Вирджинии.

– Это звучит очень многообещающе, очень. Давайте отправим кого-нибудь в Ричмонд, посмотрим, что мы сможем найти. Лина, продолжайте в том же духе.

Лина сияла.

– Гаррисон? – переключился Дрессер, и Лина тоже повернулась, чтобы взглянуть на него. Он сидел в нехарактерной для него позе – сгорбившись, вытянув длинные ноги, – и рассматривал носки своих ботинок. Он выглядел не как корпоративный юрист, а как раздраженный подросток, готовый отстаивать свое право гулять допоздна. Гаррисон вздохнул и сказал:

– Я собираюсь попросить Дэна отстранить меня от дела, мистер Дрессер. Мне кажется, я для него не гожусь.

Дрессер поднял брови.

– Почему же?

Гаррисон выпрямился, скрестил лодыжки и посмотрел Дрессеру в глаза.

– По-моему, это непродуманное дело. В суде нас поднимут на смех. И, если честно, это не то, чем я хотел бы сейчас заниматься. Я имею в виду причину. Идею компенсации за рабство. Я думаю, что впоследствии это может повредить моей карьере.

Лина с трудом сглотнула; раньше он не говорил об этих причинах.

– Я ценю вашу откровенность, Гаррисон, – с улыбкой сказал Дрессер. – Всегда приятно, когда молодые люди высказывают свое мнение. Но, надеюсь, вы передумаете. Жаль потерять вас на этом этапе. Это отбросит нас назад.

– Сожалею…

– И, Гаррисон, думаю, вы ошибаетесь. По-моему, вы очень подходите для этого дела. Вам сколько лет? – Дрессер откинулся на спинку кресла, устраиваясь поудобнее, как будто надолго.

– Двадцать пять.

– А чем занимаются ваши родители?

– Оба юристы.

– Хорошее образование, хорошая семья. Такой успех, а вы так молоды. А теперь просто послушайте меня. – Дрессер умолк и улыбнулся Гаррисону, как будто они вместе заканчивали обедать и были уже сыты. – Позвольте задать вам еще один вопрос. Вот вы идете по улице, мимо этого здания, центр Манхэттена, в некотором роде, центр мира. Люди приходят, уходят, важные люди, люди с деньгами, люди с властью. Сколько среди них чернокожих? – Дрессер снова умолк. Гаррисон не ответил. – Сколько чернокожих мужчин водят такси, продают хот-доги, перевозят мусор, или мебель, или что там еще? Сколько чернокожих женщин идет с ночной смены или везет коляску с белым ребенком? Сколько? И затем вы входите в это здание, сколько чернокожих мужчин и женщин вы видите здесь? Сколько из них в костюмах? Сколько командует? Сколько убирает мусор? Сколько раскладывает по тарелкам макароны? Теперь умножьте свою маленькую жизнь на сорок один миллион, и нужно ли подтверждать, что расклад ясен? Конечно, дело о компенсации не изменит положения этих мужчин и женщин, но заставит весь остальной мир обратить на это внимание и сделать некоторые подсчеты самостоятельно. И не только белых, но и молодых людей вроде вас, которые достигли успеха в этом мире легче, чем ожидали. Легче, чем ожидали ваши родители. Дело в том, чтобы начать разговор, а не в публичной порке. Просто деньги – самый быстрый способ привлечь внимание. Вы скажете «наследие рабства», и никто глазом не моргнет. Вы скажете «6,2 триллиона долларов», и это уже другая история.

Дрессер пристально посмотрел на Гаррисона. Гаррисон отвел глаза, сглотнул, кадык приподнялся и опал, как пробка в бурном океане. За дверью включили ксерокс, и в кабинете раздался вибрирующий звук – шорох бумаги в пластиковых лотках.

Внезапно Гаррисон сбивчиво заговорил:

– Но ведь Дэна все это не интересует, ничуть. Вы же знаете, он делает это только для маркетинга. Для него это пиар, разнообразие.

Лина видела, что Гаррисон теряет самообладание. Она посмотрела на Дрессера, чьи губы мрачно сжались.