Алиби - Асиман Андре
Что до евреев, отказавшихся в 1391 году креститься, их (101 год спустя, в 1492-м) изгнали из объединенного Испанского королевства король Фердинанд и королева Изабелла. Евреи, живущие в Испании сегодня, либо «вернулись» через несколько веков после выдворения их предков, либо недавно прибыли из Восточной Европы, Америки и Северной Африки. Но это насажденные евреи, импортные. Местные евреи исчезли.
Что примечательно, от жителей Барселоны довольно часто слышишь, что у них, по собственным подозрениям, были предки-выкресты. В этом признании есть налет дерзости и бравады, как будто наличие еврейской крови едва ли не отклонение, изъян в генеалогическом древе. Эти индивиды — если исказить термин Фрейда — теневые выкресты, люди, которые экстраполируют свое еврейское прошлое, которого, возможно, никогда не существовало. Если в изобретении собственного еврейского наследия есть налет шаловливого шика, то связано это, помимо прочего, еще и с тем, что возможность существования такого наследия представляется маловероятной или попросту маловажной.
Если побродить по бывшему «каль» рядом с собором (возможно, слово происходит от еврейского «кагал», община), сразу становится ясно, почему это так. Если не считать тех евреев, которые, вооружившись мишленовскими путеводителями, безнадежно отыскивают ключи, относительно которых им заранее сказали, что найти их невозможно, еврей, бродящий по «каль», выглядит представителем вида, вымершего много веков назад и внезапно залетевшего в края своих предков. Смерть мы можем себе вообразить. Вымирание непредставимо. Я ощущаю себя странником во времени, вернувшимся в прошлое, чтобы предотвратить гибель своих праотцов.
На «еврейской» экскурсии по Барселоне, которую предлагает турфирма «Урбан культурс», мы проходим по бывшему «каль-майор», большому гетто, а потом — в «каль-менор», «довесок» к гетто, расположенный неподалеку. Мне показывают, где, возможно, когда-то стояла синагога. Где могла находиться другая, поменьше. Показывают дом еврея-алхимика. Однажды в двери к нему постучался молодой человек и попросил любовный напиток. Алхимик, желая угодить, сварил испрошенное зелье, понятия не имея о том, что возлюбленная юноши, которой напиток предназначался, — его собственная дочь. История эта сильно напоминает нечто среднее между Боккаччо, Беном Джонсоном и «Любовью после полудня». Меня заверили, что потом влюбленные жили долго и счастливо.
У дома алхимика я ловлю себя на мысли, что высматриваю то, что тайно мечтает отыскать каждый еврей. Сам я неверующий, так что в этом жесте, безусловно, есть что-то от китча, но я все же нащупываю правый дверной косяк в надежде отыскать там ожидаемую выемку на месте бывшей мезузы. Я знаю, что гид моя отметила и поняла мой жест, но ей хватает такта воздержаться от комментариев. Я знаю, что она знает, что я знаю, что она знает… я вырос на таких выходках выкрестов.
Узкие дорожки Барри-Готик все обещают нас куда-то вывести, но, попетляв по невероятно живописным улочкам, улочкам то очень тихим, то — буквально через секунду — наполняющимся грохотом молотков и визгом пил ремесленников, «еврейская» экскурсия завершается там, где и началась, на крошечной Пласа-де-Сант-Фелип-Нери. Я описал круг и понял, что показали мне одни предположения. Здесь предположительно была синагога, здесь предположительно жил ростовщик, здесь — знаменитая куртизанка, здесь могла стоять еще одна синагога. Даже надписи еврейскими буквами на фасаде одного из зданий — репродукция. Однако подлинным и непреложным остается факт, что пятьсот лет спустя здесь нет следов ни одного еврея.
Мне советуют: если я хочу узнать, как в Средние века выглядела еврейская жизнь, мне следует посетить крошечную Жирону — до нее от Барселоны поездом меньше часа.
Но в Жироне меня ждет то же самое: темные петлистые мощеные переулки, гетто, которое видело дни парада и ада, сырой тягучий запах глины и слежавшейся штукатурки, собачий лай в полдень, повсеместное присутствие огромного собора, надзирающего за старым гетто, и мучительный сладковатый запах цветов, которые скоро завянут. До меня долетает запах стряпни, и я тут же понимаю, как здесь раньше шла жизнь. Люди здесь не забыли про евреев: они забыли о том, что забыли.
Жирона — крошечная жемчужина: она любовно восстановлена и поддерживается в безупречном состоянии, здесь есть очень качественный еврейский тематический парк. Надгробия со старого еврейского кладбища перевезли в Музей еврейской истории, в надписи, даты и немногочисленные слова в память такого-то и такой-то вкраплены те же имена, которые носили мои двоюродные бабушки и дедушки.
Однако по ходу «восстановления» в Жироне уничтожили переулки, перестроили стены, поменяли планировку — примерно то же самое ее жители осуществили несколько веков назад, когда решили изолировать и запереть всех своих евреев. Они снесли стены и построили новые. Современные градостроители не то чтобы обратили вспять этот процесс: они не восстановили прежнюю Жирону, но, пытаясь отыскать Жирону теневую, заново изобрели ее бывшую. Результат — историческая точность и шаловливый шик в равных пропорциях.
Стремительно-небрежное отношение к памяти в Барселоне вещь обычная. Перелицовывая артефакты, мы заодно перелицовываем и память. И делаем это каждый день. Полагаю, что в городах следовало бы ввести более строгие стандарты хотя бы потому, что камни хранят за нас память. Меняя облик камней, мы меняем и собственный облик.
Собор стоит на руинах древней базилики, разрушенной дотла в Х веке, отстроенной заново в XI и снова перестроенной на том же месте в XIII. Фасад собора, который в тот вечер был подсвечен изнутри, — образец псевдоготики и возведен был не в Средние века, а в конце XIX столетия.
И это не все. Пласа-Нова, расположенная в квартале примерно к западу от собора, выходит на остатки главных ворот древнего римского города Барсино. Стены этого города, подобно подавленным желаниям, вылезают повсюду: над землей, под землей, в магазине женской галантереи в Барри-Готик. Рядом с Пласа-Нова находится Авингуда-де-ла-Катедраль, пешеходная эспланада, чисто современное изобретение. Чтобы создать достойное публичное пространство — под которым расположен огромный гараж, — снесли старые и, видимо, ветхие здания, построенные рядом с римскими стенами, и заменили их целым морем твердых темно-серых прямоугольных блоков из плитняка (этими блоками теперь вымощен весь Барри-Готик. Древнюю булыжную мостовую и сточные канавы разобрали полностью, в результате придав старому городу, в том числе и знаменитой Рамбла, длинному городскому променаду, холодный синтетический вид. На Рамбла плитка немного другая, но эффект тот же). В одном углу Авингуда-де-ла-Катедраль из древней стены выпирает фальшивая римская арка, а пандус, похожий на разводной мост, который забыли свести, ведет на крошечную дорогу рядом с собором. Понт-Дель-Соспирс (Мост Вздохов), соединяющий два здания, — тоже изобретение ХХ столетия. Вся эта территория предстает неким гигантским бионическим пространством, где неразрывно сплавлено старое и новое, подлинное и искусственное. Тебя посещает жутковатое чувство, когда на некоторых камнях примыкающего к собору здания, где раньше хранились королевские архивы Арагона, вдруг удается различить надписи, сделанные, представьте себе, на иврите. Это фрагменты надгробий, снятых с еврейского кладбища на холме Монжуик.
Это не просто палимпсест. Это больше похоже на пятичастное творение Баха — мне оно напоминает один из видов тапас в Барселоне, который называется montaditos, в одном из любимых моих ресторанов, Киудад-Кондаль. Делают его из ломтика багета, который натирают лимоном, сверху смазывают тонким слоем фуа-гра, а сверху кладут (водружают) полоску анчоуса, на нее — кусочек сушеной фиги, венчает же все крошечная грудка сыра рокфор. Шестичастное произведение. Не пойми что, и помыслить невозможно, что эти ингредиенты способны сочетаться, но они сочетаются. Именно этим и сильна Барселона. Речь об обращенной вспять археологии в городе, в котором такое разнообразие обращенного вспять шика.
